Произвол

— Люди недаром говорят, что устами юродивых глаголет истина. Вот Хасун — сумасшедший, а рассуждает так, будто ему открыты все тайны мира, — сказал шейх и принялся читать суры из Корана.

Занубия испугалась еще больше. Хасун продолжал:

— Успокойся, Занубия. Никто не сможет убить твоих сыновей. Даже Рашад-бек не желает тебе зла. Давай лучше чай пить. Но если дьяволы все же принесут нам беду, то за ними будет стоять Рашад-бек.

— Тебе, Занубия, ничего не грозит со стороны бека, — поддержал Хасуна шейх. — Но бедная София! А я не могу предотвратить несчастье, иначе гнев бека падет на мою голову. Что мне делать, Занубия?

Но дрожащей от страха Занубие было не до его проблем.

— Какое нам дело до Софии? — спросила она шейха. — Ты же знаешь, что Рашад-бек может быть почище дьявола. Если он чего-то захочет, то его не остановишь.

— Ну что он в ней нашел? Неужели ему не хватает женщин в Бейруте, Алеппо и на всех станциях? Зачем он мучает бедную Софию? Я не могу заснуть, все думаю, что же он затеет еще, — захныкал шейх.

— Я, шейх, все вспоминаю Аббаса, — сказал Хасун. — Он всегда поил меня молоком. Я часто ходил с ним на пастбище. Ради аллаха, скажи, шейх, где он сейчас, в раю или в аду? И куда попадет наш бек после смерти?

— Только аллах ведает об этом, — ответил шейх. — Никто не знает, где будет его душа. Каждый получит по заслугам. Будем уповать на милость аллаха.

— Аллах не только милует, но и карает. Какое же возмездие ждет тех, кто разжег войну между бедуинами и погубил столько людей? И в чем грех Наджмы, у которой убили сына? Солнце — свидетель тому, что делают люди. Скажи мне, шейх, ты когда-нибудь был против воли аллаха? — спросил Хасун.

— Мы — служители аллаха — никогда не идем против его воли, — ответил шейх.

— А как ты думаешь, шейх, у кого больше прав на рай — у бедного или богатого? — опять спросил Хасун.

— В рай попадут лишь те, кто не приносит вреда другим и не забывает о пожертвованиях, а все остальные — в ад. Так написано в книгах, и таков завет пророка Мухаммеда, — ответил шейх.

— В таком случае может ли кто-либо из бедуинов попасть в рай? Они ведь крадут пшеницу и ячмень, а в гневе богохульствуют и ругают ангелов и пророков. Значит, на их головы падет наказание. Они не молятся и не соблюдают пост. Поэтому они не могут попасть в рай. Ты, шейх, сам говорил об этом. А вот Рашад-беку и ему подобным, по-твоему, прямая дорога в рай. Еще бы, ведь они делают щедрые пожертвования и наделяют подарками шейхов. Ты в этом году получил пиджак и барана, а, шейх Абдеррахман? Бек не шлет тебе барашка, лишь когда ты чем-то не угодишь ему.

Уязвленный словами Хасуна, шейх заворчал:

— Эй, Хасун, отстань от меня! У меня и без тебя забот хватает. Не выдирай волосы из моей бороды. За что ты нападаешь на меня? Клянусь аллахом, если я рассержусь, то вырву твой язык и отстегаю кнутом. Скажи ему, Занубия, чтобы он отстал от меня, а то худо ему будет.

— Будь благоразумнее, шейх, — заступилась за сумасшедшего Занубия. — Не злись на Хасуна. Он и сам не знает, что болтает. Не принимай его слова всерьез. — И, повернувшись к Хасуну, она стала увещевать его: — А ты, Хасун, не трогай шейха. Он — наш друг и делит с нами трапезу. Не желай ему зла. Помиритесь! — Занубия перевела разговор на Рашад-бека. — Кто знает, куда поедет сегодня бек? — спросила она и сама же ответила: — Только аллах об этом ведает. И только он знает, что творится за стенами этого дворца.

Хасун встал и пошел прочь. А Занубия и шейх продолжали пить чай и обсуждать Рашад-бека.

Эту ночь Рашад-бек провел в своем дворце в одиночестве. Сторож примостился у ворот, а шофер расположился на первом этаже. Управляющий Джасим, встретив утром шейха, стал рассказывать ему, что бек перед сном потолковал с ним об урожае и ожидаемой прибыли.

— Я сказал беку, что продажа одной винтовки дает ему доходов больше, чем труд одного крестьянина за целый год. Бек засмеялся и посетовал: «Жаль, что мы не воспользовались крушением поезда в Ум-Ражим. Надо было собрать винтовки и продать их бедуинам. Но ничего, у нас все впереди». Задумавшись, бек произнес: «Всему свой час: продавать винтовки и торговать зерном». Знал бы ты, шейх, сколько золотых монет я пересчитал для бека. Он очень любит золото, называя его душой жизни. «В этом мире всему есть цена, — любит повторять бек. — Крестьянин стоит столько, сколько у него голой скота, женщина ценится своей красотой. Крестьянкам же цена, как их бусам, — пол-лиры». А меня бек оценил в двадцать золотых монет, потому что я владелец винтовки с зарядами. Мне было так приятно! Значит, по его меркам, я один стою не меньше двадцати пастухов и пяти крестьян. А иногда бек говорит, что стою целого подразделения кавалеристов. Тогда я чувствую, как во мне просыпаются силы, способные разрушить всю деревню вместе с ее жителями.

— Лишь сила дает право на милость, — сказал шейх.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Джасим.

— Сила повелевает людьми, — ответил шейх. — Но мягкостью можно добиться от людей еще большего.

— Я делаю то, что мне прикажут, — вздохнул управляющий. — Сегодня я проводил его на станцию Ум-Ражим. В поезд он сел вместе с мадам. Но куда они поехали, я не знаю. На станции господин бек встретился с Сабри-беком. Оба были довольны и в разговоре упоминали советника и директора нефтяной компании Джона…

Шейх прервал его:

— Скажи сторожу, чтобы приготовили нам чай, а то в горле пересохло.

— Мы сильно устали в дороге, — продолжал Джасим. — Староста сразу улегся в палатке.

Шейх засмеялся:

— Бедный староста! Он убежал от своих жен, чтобы хоть немного отдохнуть. Они ему совсем не дают спать. Да еще вчера мы с ним просидели у Занубии до петухов.

— Староста — большой хитрец, — сказал Джасим. — Когда мы продали винтовки, он стал выпрашивать у господина бека деньги. Хозяин тогда сказал ему: «Ах ты, подлая душа!» Но его можно понять: иногда староста вынужден выкладывать больше, чем он загребает. Однажды ему пришлось отдать двести золотых монет, чтобы не чистить отхожее место бека. О наш повелитель — аллах! — Джасим глубоко зевнул и потянулся. — Пойдем-ка, шейх, поспим часок. Правда, ты дрых от восхода и до полудня. А мне надо отдохнуть. Во второй половине дня я должен проследить за отправкой зерна.

Шейх отправился призывать к дневной молитве, не забыв допить свой чай.

Солнце в зените нещадно палило. Крестьяне на своих лошадях и мулах перевозили урожай с поля на тока. На одной из арб сидели Абу-Юмар и Юсеф.

— Я сплю на ходу, — сказал Абу-Омар.

— Не спи, как бы беды не было, — предостерег его Юсеф.

— У меня ноют все кости, — пожаловался Абу-Омар. — Ведь мы таскаем эти мешки от самой зари. Когда я был молод, как ты, мне все было нипочем. Мое тело было как из железа. А сейчас возраст уже дает знать о себе. Ведь я ровесник отца Рашад-бека. Он тоже был очень жесток и не щадил ни мужчин, ни женщин. Верхом на коне старый бек всегда объезжал поля вместе со своими управляющими. А те собаки были еще почище Джасима. Однажды я также перевозил зерно и вслух клял свою тяжелую жизнь. Бек, услышав это, так рассвирепел, что приказал мне впрячься в груженую арбу вместо мула. Я тащил ее на глазах у всего народа, а управляющий подгонял кнутом.

— Да будут прокляты все управляющие и надсмотрщики! — в сердцах воскликнул Юсеф.

Арба остановилась на току. Юсеф принялся ее разгружать, а Абу-Омар отошел в сторону, дабы совершить дневную молитву. Воды у них оставалось совсем мало, поэтому Юсеф предупредил его:

— Не трогай воду, а то жажда погубит нас. В таких случаях совершать омовение можно и песком. Наш шейх подтверждает это. Ох уж этот трусливый шейх!

После молитвы Абу-Омар и Юсеф сели подкрепиться хлебом, луком и айраном, который принес им Халиль. Не дав себе и минуты отдыха после еды, они снова принялись за работу. Им предстояло управиться до ночи, чтобы бедуины не украли зерно.

Рядом с ними женщины собирали пшеничные колосья. Надсмотрщик Хамад появлялся то там, то тут, стараясь во все сунуть нос. На плече у него висел обрез. Время от времени он останавливался около какой-нибудь крестьянки и пытался заигрывать с ней. «У его превосходительства есть новые винтовки, — размышлял надсмотрщик. — Вот было бы хорошо, если бы он дал мне одну из них. А еще лучше, если он поставит меня на место Джасима. Я продал всю партию винтовок бедуинам и не взял за это ни одного филса. А ведь моей семье нужно купить новую одежду. Можно украсть винтовку в полицейском участке в Тамме, и это выгодней, чем своровать двадцать баранов. Шейх Абдеррахман говорит, что перед аллахом придется отвечать за все, а всевышнему не важно, яйцо ли ты стащил или верблюда. Грех и то, и другое. И кара одна. Помышлять о воровстве — совершать его. Нет силы и могущества, кроме как у аллаха! Но что тебе остается, Хамад? Ведь ты не можешь прожить на те крохи, что получаешь от бека. А ведь у тебя десятеро детей, и все просят есть. Любимое занятие нашего бека — похищение девушек. На втором месте — разжигание свары между бедуинами, что дает возможность нажиться на продаже оружия. Но в жатву бек опасается трогать бедуинов. В это время он разжигает конфликты в городе. Я уже давно не ездил вместе с беком. И все из-за козней Джасима: он подговаривает хозяина, чтобы тот не брал меня. Стремится сам все урвать. Известно, что он ворует винтовки в полицейских участках. В Тамме участок обчищали уже дважды. Мне говорил об этом офицер».