Проклят тобою

Краснею от похвалы, делаю книксен, иду провожать.

Сердце колотится в горле, дышать тяжко, в груди — злость и страх. Отдел магического баланса — звучит серьёзно. А стало быть, по вине Элиолл, мы влипли!

Дожидаюсь, пока пыль, что поднимают лошади законников, оседает, а фигуры блюстителей правопорядка превращаются в точки, и бегу к шкафу.

Испуганная Элиолл почти прилипла к стенке, хватаю её за грудки, вытаскиваю наружу.

Она задевает что-то рукой, и оно падает на дно шкафа, издавая мелодичный металлический звон.

Но не время интересоваться упавшими железками.

Мне нужно понять, что делать дальше.

Вернее, сообщить Элиолл, что я буду делать дальше. А ей придётся подчиниться.

— Сейчас мы поедим в Клинтон, — говорю и встряхиваю её за худенькие плечи, — поняла? Ты поедешь со мной.

— Да, конечно поеду, — легко соглашается она. — Сама хотела предложить. У меня там троюродный дядя. Может, он согласится меня принять?

— Вот и славно, — беру за руку, тяну в двери.

Но Элиолл упирается.

— Разве ты не поднимешь её?

— Кого? — начинаю тихо беситься и закипать. Эта девица или ошарашивает в лоб, или говорит загадками.

— Корону Ландара…Ну ту, что упала, когда ты вытаскивала меня…

Рычу, бегу к шкафу, шарю по дну, нахожу ржавый металлический обруч, зло фыркаю и кладу обратно на полку.

Н-да, если Элиолл ещё пару раз заявит про принцесс, королей и короны, начну верить, что я — цветной телевизор.

Вытираю руки от ржавчины, беру Элиолл под локоток и вывожу прочь:

— Пошли уже, горе моё, — бормочу. — А то на ярмарку опоздаем.

Запираю дом, прячу ключ, как учил Ландар, иду к повозке, на которой уже устроилась Элиолл.

И когда сажусь рядом, понукая Философа, она произносит:

— Ты совершенно зря мне не веришь. Но от судьбы не уйдёшь, она уже идёт за тобой по пятам.

Мгновенно похолодевший ветер кидает в лицо пучок жёлтых листьев.

И я утешаю себя: близится осень. А в золотую пору люди куда более склонны к депрессиям и фатализму.

Но точно знаю: нет никакой судьбы, идущей по пятам, кроме той, которую мы создаём для себя сами… И это знание придаёт мне сил.

Дорога гладкая, по краям тянется редколесье с увядающими уже полянками, весело щебечут птицы и во всю мощь старается солнце.

Если отбросить всё случившееся накануне, у меня полно поводов улыбаться — ведь я еду на настоящую средневековую ярмарку! Обычно герои фэнтези-романов отправляются за покупками, я же — собираюсь торговать.

Кстати, не мешает узнать, как здесь обстоит дело с торговлей? А то я имела недолгий и нерепрезентативный опыт. Может, Элиолл мне чем поможет?

— Ты бывала прежде на ярмарках?

Она не реагирует, внимательно рассматривает и крутит в руках горшок.

— Плохой… — произносит она и… швыряет посудину через бортик повозки!

— Эй, что ты делаешь? — возмущаюсь я, заметив, что Элиолл потянулась за новым горшком.

— Избавляю тебя от брака. Тот, кто делал эту посуду, совсем не старался. Горшки на выброс… Вот, и этот тоже…

Дзень… дзень… дзень…

Избавительница нашлась!

Останавливаю Философа и требую:

— А ну слезай! Так я до ярмарки с одними черепками и доеду!

Она мотает головой:

— Лучше с черепками, чем потом позорится и глазами хлопать, когда ярмарочный поверяльщик нагрянет! — заявляет она, вздёргивая нос и не собираясь вылезать из повозки. — Знаешь, какой он строгий! И всё видит! Уж ты мне поверь! Мой дядюшка герцог таким поверяльщиком был!

Зря я злюсь. В словах Элиолл есть логика. Моим девизом всегда было: «Только качественный товар!» Это спасало от скандалов, которые всё время случались у коллег по бизнесу.

Поэтому извиняюсь:

— Ты права, зря я вспылила, прости. — Спрыгиваю вниз и говорю: — Давай рассортируем товар.

Отвожу Философа подальше от дороги, на одну из полян. Здесь мы с Элиолл расстилаем холщину, которой прикрыта керамика, и начинаем разбирать.

Ну, Ландар! Ну, халтурщик! Половина товара в трещинах, выщерблинах, буграх, некоторые горшки и вовсе кривы и косы, даже за дизайнерские не выдашь, явный брак.

Когда он творил, я лишь наблюдала со стороны. Не вмешивалась. Доверяла ему полностью — он же профи, гончар. Я гончарный круг в его доме первый раз увидела. А надо было проконтролировать! Кто же мог подумать, что он окажется таким несерьёзным и наделает откровенной лажи, которая выглядит как дешевая китайская подделка.

Мы разделили товар на три кучки: в одну пошли бракованные изделия, в другую те, что ещё можно как-то исправить или продать со скидкой из-за незначительных повреждений и, наконец, третья, совсем маленькая, в ней-то и оказались «здоровые» горшки.

Оглядываю деяние наших рук и невольно сжимаю кулаки, тяну:

— Ландар! Убью!

Элиолл качает головой:

— Он не виноват, его учили сражаться и править, а не горшки делать.

Хмыкаю.

— Знаешь, даже если допустить, что твоя история — правда…

— Она — правда, без «допустить»! — дерзко перебивает Элиолл и задирает нос. На минуту в ней проскальзывает нечто царственное, гордое, то, что не сыграешь. И я бы даже поверила, что она и впрямь принцесса. Но тот ржавый обруч, принятый ей за корону — скорее некая версия «донкихотства», чем действительно благородное происхождение. Похоже, кто-то перечитал сказок. Но мне сейчас не до споров.

Вскидываю руку и говорю:

— Хорошо, верю, — врать ей легко, она верит тоже, расплывается в улыбке, откидывает замызганные локоны со лба. — Но даже если так, мог бы и освоить новое ремесло. Знаешь, мой отец любил повторять: «Нет такого слова “не могу”, есть — “не хочу”». Так что нет ему оправдания…

— Постой, твой отец же…

Её перерывает испуганный крик Философа, ослик шарахается в сторону, задевает крайние горшки. Хорошо хоть бракованные.

Философ жмётся к деревьям, косит в сторону. А прямо на нас несётся чёрный вихрь.

Чем ближе вихрь, тем отчетливее я вижу всадника. На чёрном, как ночь, коне. За спиной наездника реет плащ — словно ветер подхватил и полощет саму тьму.

Мужчина мчится прямо на нас, а Элиолл замирает, словно её «застанили», как в какой-нибудь компьютерной игре. Прямо-таки живой истукан. Кажется, даже не дышит и не моргает.