Проклят тобою

— Никогда ещё не видел, чтобы кто-то так радовался простому гороху.

Вздыхаю слегка разочаровано:

— Разве она не та самая?

В глазах Ландара промелькивает нечто странное: боль? отчаяние? страх? Лишь краткий миг, но я успеваю заметить.

Говорит он в этот раз с нескрываемой печалью:

— Она может стать той самой. Только её нужно посадить и бережно за ней ухаживать.

Наклоняется и целует в губы — тягуче, медово, чуть с горчинкой.

Вот так просто.

Не тысячи слов. Не бурных объяснений. Он вручил мне не только мою судьбу, но и своё сердце.

Отрываясь от моих губ, он заводит мне прядь волос за ухо и безапелляционно требует:

— Не смей плохо обо мне думать!

Я бросаюсь на шею, прижимаюсь к нему и заверяю со всей страстью, на которую только способна:

— Никогда больше.

И чувствую, как он расплывается в улыбке.

Глава 4. Не всё то золото, что блестит

Кажется, я засыпаю.

Убаюканная теплом и нежностью Ландара, в надёжном кольце его рук сворачиваюсь клубочком, закрываю глаза и сразу проваливаюсь в сонную негу.

Просыпаюсь, однако, с подушкой под щекой, надёжно укрытая одеялом. Вон, даже концы подоткнуты, чтобы, если буду ворочаться, не раскрылась. Это заставляет глупо улыбаться.

Сажусь, потягиваюсь, неприлично зеваю и …

— Ой!

Она смотрит на меня широко открытыми глазами.

Хоть она и девушка, но наличие рядом чужого человека смущает меня. Краснею, натягиваю одеяло до ушей.

Томирис тоже краснеет.

Отворачивается, кидает мне платье.

— Ваш муж направил меня к вам. Велел помочь одеться.

Помощь с местными нарядами действительно кстати, одна шуровка чего стоит. Томирис, тонкая, как веточка, пыхтит и отфыркивается, управляясь с ней. Но корсаж шнурует жёстко. Я едва могу дышать.

И с волосами моими творит что-то совершенно фантастическое.

Томирис смугла, у неё пухлые яркие губы и раскосые глаза. Будь мы на земле, в моё мире, я бы предположила, что в её жилах есть толика африканской крови.

Оттого, что она прислуживает, мне неловко. Будто я — заносчивая белая госпожа, эксплуатирующая несчастную мулатку.

У Томирис проворные пальцы. Она ловко вплетает цветы в мою косу.

Закончив, отходит и любуется, склонив голову к плечу.

— До чего вы хорошенькая! И светленькая такая! Завидую даже…

— Что ты, — нервно тереблю подол платья, всегда смущаюсь, если меня хвалят девушки, нечто особенное есть в таких комплиментах, — я обычная.

Она вздыхает.

— Будь я хоть на чуть-чуть белее, чем сейчас, — она тянет кожу на руке, будто хочет снять, — меня бы не отдали за мралга.

Говорит и вздрагивает, глаза полны неподдельного страха.

— Кто такие мралги?

Она оживает, но всё ещё ёжится.

— Чёрные всадники на чёрных лошадях…

И я вспоминаю того монстра, что побил горшки, и меня продирает морозом вдоль позвоночника.

Брр…

Неужели такому чудовищу кто-то в здравой памяти мог отдать свою кровинку?

Впрочем, здесь принцессу держали в одинокой башне в лесу, заперев её там лишь за то, что малышка была некрасивой, так что я ничему не удивлюсь.

Варварские обычаи!

Но Томирис встряхивает шевелюрой, натягивает улыбку, бодро хватает меня под руку и ведёт на улицу.

А там уже гуляние — по полной программе.

За длинным столом с нехитрыми яствами пируют мужчины и женщины в ярких средневековых одеждах. То тут, то там всплёскивает смех, раздаются задорные голоса и стук бокалов.

Моё внимание привлекает мужчина, сидящий с краю, вполоборота.

Заходящее солнце золотит его волосы, а в глазах цвета самой синей лазури играют лукавые искорки.

Я никогда не встречала таких красивых людей в реальной жизни. Но здесь сказка, а значит, он вполне себе сказочный принц. Хотя, скорее, король. Исполненный гордости и достоинства.

Он поднимается, возвышаясь надо мной на полторы головы, берёт руку и галантно целует.

А после — оборачивается к Ландару и весело басит:

— Где тебе, прохвост ты этакий, удалось найти такой редкий и прекрасный цветок?

Но Ландар не отвечает, он играет ножом, вонзая тот раз за разом в столешницу, и прожигает взглядом внезапного соперника.

Я невольно сжимаюсь в комок, оказавшись между двух огней.

Праздник обещает быть весёлым!

Томирис юркает куда-то в сторону. А новый знакомец расшаркивается передо мною, как мушкетёр из старого фильма, и говорит, немного мурчаще и томно:

— К вашим услугам, мадам, Нильс, герцог Эльденский.

Он протягивает мне руку, я церемонно, будто мы при дворе, вкладываю в неё свою, представляюсь, сделав лёгкий книксен, и позволяю подвести меня к столу. Получается так, что оказываюсь аккурат посередине: слева — герцог, справа — Ландар. Кожей ощущаю, что как муж дымится чёрным. Сижу ни жива ни мертва. Боюсь вздохнуть.

Мне подкладывают на тарелку куски мяса, наполняют кубок вином. Но я не прикасаюсь ни к еде, ни к питью.

Я не верю в любовь с первого взгляда. Вернее, не верила, пока не увидела Нильса. Потому что до него я не видела… таких, совершенных во всём — в каждом движении, слове, жесте, улыбке. Я бы смотрела и смотрела на него, подперев голову кулаком. На деле не смею поднять и взгляда.

Но Нильс умудряется незаметно наклонится к моему уху и прошептать:

— Вам здесь не место! Вы должны есть на золоте и спать на шелках! С Ландаром вы зачахните. Я видел, что тяжёлая доля делает с красивыми женщинами. И вам этого не желаю.

Вздыхаю с досадой. Жизнь, видимо, решила за что-то проучить меня, и отдала не галантному герцогу, а мрачному нищему гончару, которому нравится надо мной издеваться. (Хотя та ситуация с дрелью несколько сгладилась потом горошиной и поцелуем, но, как говорится, осадочек остался).

Ландар ничего не говорит, только играет желваками и пьёт кубок за кубком. От этого мне становится ещё страшнее. Меня всегда пугали пьяные, а остаться с таким один на один — не самая радужная перспектива.

От Ландара будто расползаются тьма и уныние, они губят давешнее веселье, точно чёрная ржа.

И вдруг мужичонка в поношенном сюртуке алого бархата вскакивает… и как рубанёт рукой воздух. Лишь позже поняла — это был некий магодирижерский пасс. И сразу же раздаётся весёлая танцевальная музыка. Будь я на родине, сказала бы — что-то ирландское. Я отлично танцую ирландские танцы. Невольно сижу, притопываю. Настроение ползёт вверх.