Проклятие для Обреченного

Он как будто и не слышит: о чем-то тихо говорит с женой и вроде даже слезы ей вытирает. Это Кел’исс-то? Человек, который убивает людей тысячами? Устраивает кровавые оргии с Темными и за две сотни лет убил стольких, что от пролитой ими крови где-то на том свете точно образовалось красное море?

— Смотреть тошно, - не могу сдержаться от едкого замечания, когда он отправляет свою жену помочь, а сам усаживается на одно из немногих уцелевших кресел. – В зад ты ее тоже целуешь?

— И в зад, и между ног, - издевается Кел’исс. – И уж поверь, моя жена точно не станет орать на каждом углу, что скорее ляжет в могилу, чем даст себя приласкать.

— А она в курсе, что случилось с предыдущими семью?

— Двенадцатью, - поправляет он.
– Но, может, мы перестанем обсуждать красоту и кроткий нрав моей жены и поговорим о деле?

Если бы я не знал этого человека много лет, если бы не воевал с ним бок о бок в самой кровавой схватке, то, пожалуй, подумал бы, что он делает это не нарочно. Что просто по неведению издевается надо мной и моим незавидным положением жениха строптивой женщины, которая, в отличие от его покладистой малышки, даже смотрит на меня так, словно режет на лоскуты.

Но я знаю Кел’исса слишком хорошо.

Он делает это нарочно, чтобы показать, как глупо я поступил, не прислушавшись к мнению Эра.

— Я нашел Темную, - не дождавшись моего ответа, говорит Кел’исс. – Крепкая, молодая, выносливая. Я даже отсюда слышу запах ее крови. – Он жмурится, втягивает носом воздух, как будто речь идет о чем-то, что находится у самого кончика его носа. – Она прекрасна, если хочешь знать. Сильна и, как весь молодняк, крайне пуглива и агрессивна.

— Ты как будто поиметь ее хочешь, - морщусь я, провожая взглядом мужчин, которые вносят новый стол и пару лавок, чтобы заново превратить холодный каменный зал в подобие трапезного. – Никогда не понимал твоего преклонения перед этими тварями.

Заклинатель отмалчивается, пока мы снова не остаемся одни, и продолжает, даже не скрывая, что в этом разговоре считает себя заранее выигравшим, а меня, мягко говоря, несведущим в вопросах, которым он посвятил сотни лет своей безразмерной жизни.

— Если бы не мои исследования, Тьёрд, ты бы давно сдох. Если бы не мои исследования, ты не был бы человеком, которого боятся больше, чем богов. И ты не стал бы генералом, который выпотрошил не один десяток миров.

Он так дьявольски прав, что остается только развести руками.

— Это правда может получиться? – спрашиваю я. Меня уже давно ничем не взволновать и не напугать. За последние годы выходка Дэми, пожалуй, единственное, что пошатнуло мое спокойствие. Но стоит подумать о том, что я собираюсь провернуть, как нутро скручивает от предвкушения. Провала или победы – вот в чем вопрос.

— Я добился успехов, ты же знаешь.

— Но не с человеческой женщиной.

— Тьёрд, открою тебе большой секрет.
– Кел’исс паясничает и делает вид, что собирается открыть мне смертельную тайну в окружении сотен желающих о ней прознать. – Нет никакой разницы между маткой свиньи и маткой женщины.

— Удивлен, как у тебя до сих пор член не отсох.

Нам приносят блюда с едой, кувшин с вином, но я отправляю всех, чтобы самому наполнить бокалы. То и дело поглядываю в сторону двери, потому что по законам серных земель женщины сидят за одном столом с мужчинами. Но у моего народа совсем другие порядки. И если Дэми до сих пор не появилась со своим очередным «правом», то в этом заслуга жены Заклинателя. И Кел’исс довольно скалится, как будто подумал об этом же.

— Я поставил метку на Темную, - говорит он, пригубив вино. – Немного повожу ее, ослаблю, насколько получится. Поставлю пару якорей и дальше – все в твоих руках.

— Сколько у меня времени?

— Пара недель? – вслух размышляет Заклинатель. – Но лучше не затягивать. Семь – десять дней, если хочешь, чтобы она была все такой же строптивой и дикой, но при этом ты вернулся не с полней пригоршней собственных кишок.

И самое хреновое, что именно в этом он ни капли не ерничает.

И шансов не вернуться у меня куда больше, чем поймать будущий инкубатор для моего сына.

Глава двадцать четвертая

Пока наши мужчины предаются чревоугодию, пьют и, кажется, уже порядком навеселе, мы с Хёдд сидим в малом зале через коридор от кухни и занимаемся шитьем.

В полной тишине.

Лишь с намеком на заговорщицкий треск огня в жаровне, благодаря которому мы до сих пор не окоченели. Северянка выглядит абсолютно счастливой и даже что-то напевает себе под нос. Мне же приходится превозмогать желание бросить нитки и полотно в пламень, вскочить на резвую лошадь и унестись туда, где за меня вступится хоть бы один смелый воин.

Разве я смогу быть вот такой, как эта кроткая девушка? Улыбаться убийце, всюду следовать за ним, заглядывать ему в рот и искренне верить, что моя жизнь навеки принадлежит ему? Разве я захочу пожертвовать собой, чтобы спасти его, если случится взять в руки меч?

Скорее уж с огромным довольствием и на радость предкам всажу клинок захватчику в его поганое каменное сердце.

Когда служанка передает нам разрешение присоединиться к мужчинам, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать, куда ей ступать со своими разрешениями и передающими их извергами. И одергиваю руку, стоит Хёдд притронуться к моей напряженной ладони. Она как будто видит меня насквозь и знает, о чем подумаю даже до того, как мысль окрепнет в моей голове.

— Ты тратишь силы, сопротивляясь неизбежному, - говорит со мной, словно с малым ребенком.

На языке столько колкостей, что если дам себе волю, то уже не смогу замолчать, так что вновь избавляюсь от ее участия, давая себе зарок никогда и ни за что не превратиться в безвольную бессловесную тень.

И если получится, то уже сегодня Потрошитель сам расскажет все, что я хочу знать.

В зале Хёдд занимает место на коленях у халларнца, и он, словно зверушку, кормит ее с рук. Я сижу в стороне от Тьёрда - и стоит взглянуть на то, как он лениво потягивает вино из серебряной чаши, как горло сводит болезненным спазмом. Он даже не скрывает, что наблюдает за нашими гостями и насмехается над их играми в «доброго хозяина». Но когда наши взгляды случайно пересекаются, и я замечаю, как он подхватывает с блюда сочный кусок мяса, приходится отвернуться, чтобы не выдать своего отвращения.

Я не буду зверушкой, даже если вся его армия усядется за стол со своими бабенками и будет показывать, что женщины для них – лишь способ продолжить род.

Позже, когда я все-таки склоняю голову и показываю нашим гостям их комнату, Хёдд снова улучает момент, чтобы перемолвиться со мной словом. Кажется, даже ее муж, от которого мурашки по коже, не настолько мне в тягость, как эти вечные попытки показать, насколько неправильно я себя веду.

— Я… просто прошу прощения. Заранее. – У нее такая белая кожа, что румянец всплывает на щеках неестественно алыми пятнами.