Проклятие Ильича

Дукуна расслабленно откинулась на стену и прикрыла глаза. Нет, не спать. Подремать немного, обдумать шаги дальнейшие. Денег у них было — куры начихали, но на крепкую одежду с чужого плеча хватило бы. Шкуру бы купить, желательно не шибко тяжёлую, да одеяло, чтоб в лесу спать.

А план у старухи был. И мор — на руку. Люди — дурачье, конечно, но целителя в мор не сжигают. Сжигают после.

Значит, и идти надо туда, где она ценнее всего. А там — видно будет. Может, Господь ещё какой знак подаст. Но что помирать ей рано пока, Дукуна вдруг осознала со всей ясностью. И даже словно скинула пару десятков лет. Мелочь, конечно, в сравнении с почти тремя веками, но уж лучше так.

— Сюда идите! — позвал вдруг подросток.

Дукуна толкнула Марьяну и вскочила на ноги. Снаружи за дверью похрапывали оба конвоира. Ночь давно вступила в свои права, и слабого света во второй караульной не хватало, чтобы разглядеть лица. Да и ракурс был неудобный — сквозь маленькое окошко в двери много не насмотришь.

— Коли спят, проходим мимо, никого не трогаем, — едва слышно проговорила Дукуна.

Смазав ключ салом, она очень медленно и осторожно, будто впервые купая младенца, принялась отпирать массивную дверь. Древний замок недовольно заскрипел, но уверенный храп снаружи не прекратился. Бравые стражники спали. Не ожидали прыти от мальчишки, дряхлой старухи и крохотной девицы с глазами зашуганного зверька. Не знали, что глаза эти теперь иначе на мир смотрят, а безобидный ведуний дар сменился разрушительным огненным. Не понимали, какая сила таится в неказистых телах двух целителей.

Когда дверь поддалась, Марьяна Ильинична даже дышать перестала от волнения. Трое узников вышли, бесшумно ступая по грязному камню второй караульной. Стражники, спящие возле двери, носили другие рясы, бордовые и подлиннее. Видимо, рангом были повыше.

Дхок, шедший последним, внезапно притормозил и посмотрел на одного из спящих. И вдруг положил тому руку на лицо, и небольшое помещение озарила ярчайшая вспышка. Не медля ни секунды, старуха кинулась ко второму, что уже успел широко распахнуть глаза, и накрыла того такой же вспышкой.

— Ты чевой творишь? — зашипела на парнишку Дукуна.

— Предатели, — коротко ответил Дхок и ссутулился, явно ожидая взбучки.

Но ругаться целительница не стала. Наоборот, обняла мальчишку за плечи и сказала:

— Коли прикончить кого решил, говори наперёд, а не вот так. Предатели — это не то слово. Сволочи продажные, но сил на них жалко. А коли уж прибивать, то завсегда двоих зараз и единым мигом. Ежели ты хочешь с нами дальше идти — завсегда уговор соблюдай и меня слушай. А коли не согласен — заранее говори.

Старуха споро обыскала два трупа — а в том, что эти двое мертвы, Левина не сомневалась, и на душе у неё стало тяжело и горько — и сняла с них всё ценное, даже пропитанную потом рубашку с того, что похудее был.

— Всё, на выход! — тихо скомандовала целительница и приоткрыла дверь на улицу.

Из темноты пахнуло свежим дерьмом, холодом и чем-то кислым.

От запаха свободы Марьяна Ильинична недовольно поморщилась и скользнула прочь из каземата вслед за старухой и мальчишкой.

Глава 7

Владимир Ильич

Событие шестнадцатое

Хороший план сегодня лучше отличного плана завтра. Закон Паттона

Да, живьём брать демонов!

Команда эта работала на стороне Владимира Ильича с Еркимом только первую минуту, даже половину этой минуты. Левин успел одного шустрика свалить подсечкой и пнуть босой чёрной ногой в горло, может, даже и убил, так как этот блондин, первым рванувший к нему, больше не встал — повредил, возможно, ему гортань Владимир Ильич. Краем глаза при этом тренер видел, что Еркин приличным таким хуком свалил на землю и своего шустрика. Даже второго поединщика Ильич повалил, тот схватил его за ветхий пиджачок кургузый, что был на Левине надет, и приём сам собой получился, бросок через плечо из стойки. Улетел нечёсаный по красивой параболе. Чистая победа и в дзюдо, и в самбо. Только есть «но». Повернулся Владимир Ильич спиной к остальным блондинам, и те, побросав пики, навалились на него всей гурьбой. Это только в кино могутные богатыри встают при этом и раскидывают, как Балу шакалов, нависших на себе супротивников. Могутным богатырём реципиент не был, а знания самбо в таком деле точно помочь не могут. Завалили Левина, руки заломили и даже связали их за спиной. Всё, неравный бой окончен. Его вздёрнули на ноги. Командир нечёсаных врезал Левину кулаком в солнечное сплетение, и когда Владимир Ильич согнулся, коленом в нос закрепил победу силы над соломой. Добра над злом. Правды над кривдой. Света над тьмой. После этого Левина повалили на пол и попинали немного, но без энтузиазма, так, для порядка. В лицо даже ни разу не пнули. Скука. Не бей меня мама, мокрыми трусами.

У Еркима дела не многим лучше обстояли. Он тоже двоих уложил, а потом массой задавили Робин Гуда местного местные. А что, было бы блондинов не два десятка, а шестеро, скажем, могли бы до магической академии добежать. Знай наших!

Левин закашлялся. Умело ему меченосец врезал под дых.

— Подняли их, — спокойно бросил как раз этот товарищ, засовывая гладий в кожаные ножны. — Пора на площадь. Князь прибыл уже, вон, флаг подняли.

Владимира Ильича снова на ноги вздыбили, воротник пиджачка оторвав, и он и сам узрел, что на колокольне не сильно высокой, в районе купола на флагштоке развевается жёлто-зелёный стяг. Ветер присутствовал, а полотнище, очевидно, было из шёлка, и силы у ветра хватило, чтобы поднять ткань и представить зрителям во всей красе. Флаг княжеский был по диагонали поделён. Снизу был зелёный треугольник, сверху — жёлтый, по центру — красный круг. Может, это они так Луну изображают? Жёлтый цвет означает бескрайние нивы, а зелёный — бесконечные леса.

По дороге удалось и с местным архитектурным стилем познакомиться. Площадь недалеко была, и прошли мимо всего пяти или шести домов по довольно широкой улице. Ну, не барокко. И даже не готика. Так, раннее средневековье. Тёмные века. Двухэтажные дома, и первый этаж цокольный. Сложены стены из кое-как обтёсанного природного камня серо-зелёного оттенка. Великим геологом Владимир Ильич не был, но МИСИС закончил и геологию с кристаллографией всё же учил. Скорее всего, это зелёный сланец.

Тьфу, ерунда какая в голову лезет. Тут на костёр ведут, а товарищ Левин породы горные классифицирует. Улица была замощена крупной галькой. Ниже среднего должно быть удовольствие на телеге по этим камням скакать. Опять тьфу. О душе пора думать.

Не осталось времени. Их привели на не очень и большую площадь, окружённую настоящими двухэтажными домами. Даже трёх, если цокольный этаж считать. С третьей стороны стояла этакая церковка, на армянские похожая, с колокольней. Посреди площади была виселица и три… Как эта штука называется? Или нет для неё названия? Стоял столб деревянный, а под ним набросаны поленья и солома насыпана. Тут его и будут сжигать, понял Левин. А как эта хрень называется, не так и важно. Народу на площади было с избытком. Бедно люди живут. Свинина по праздникам. Или посты по праздникам, а мясо вообще дефицит. Не поесть, так хоть шашлычка понюхать.

Стоп. Три… Блин, как эта ерунда всё же называется? Аутодафе? Не, это процесс, а сам столб? Ладно, три места казни. Одно для него, и что-то говорил Фоня или Эркин про то, что его ведьму должны тоже сжечь. Это когда он про Марьяну спросил. Ну, нет. Так нельзя! Ладно его, но Дюймовочку? Сссссуки. Точно всех проклясть их надо.

Между тем нечёсаные блондины привели его к среднему столбу и сноровисто — опыт чувствовался — привязали руки сзади, а после и ноги. И не успокоились — и третью точку опоры соорудили, за шею прихватив колючей конопляной верёвкой, не туго, правда. Ну, что, сынку, помогли тебе твои ляхи? Это про дзюдо. Эх, надо было в карате в детстве записываться. Так запрещены те подпольные секции были. Может, и не зря. Ботаники в них не ходили, а ходили хулюганы всякие. Тьфу, опять мысли не туда свернули.

Еркима между тем привязали к лавке в горизонтальном положении. Одежонку с него сорвали, и толпа заволновалась в предвкушении действа. Вышел на помост, где стояла та лавка, мужик с кнутом. Хреновые тут режиссёры. Ни красной маски с капюшоном на голове у палача, ни обнажённого по пояс мускулистого торса, ни даже трико, обрисовывающего накачанные икроножные мышцы. Нет. Ничего этого нет. Мужичок, ну хоть не плюгавенький, приличный такой мужичок с завитой в колечки бородой в пиджачке таком же кургузом, как на Левине, вышел на помост и, не раскланиваясь с публикой и сидевшими чуть выше на другом помосте князьями всякими и чадами ихними с домочадцами, принялся методично стегать толстым кнутом местного Робин Гуда. Ерким вытерпел удара три, а потом орать и материться стал, а после двенадцатого затих и только головой дёргал при следующем ударе. Палач выдал положенные удары и отошёл на край помоста, где передал вьюноше со взором горящим плеть (или кнут, знать бы отличия) и принял у него деревянное приличное такое ведро. Литров на двадцать. От Еркима парок поднимался — холодно всё же на улице. В камере холодно, а тут и подавно морозец. От палача, от непокрытой головы его, тоже парок лёгкий пошёл, притомился дядька. И солнечные лучи этот парок в розовый цвет раскрасили и что-то наподобие нимба организовали. Ангел этот недоделанный — крыльев-то не дали — подошёл к Еркиму и окатил его холодной водой. Почему холодной? Да кто её греть здесь будет? Сейчас костёрчики разведут — и все согреются.