Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

Спасибо хоть камнями не били. Эту опасную забаву сильно не одобрял староста Афанасий Погодаев. Однажды он так выпорол парня, который пренебрёг запретом, что тот не мог подняться с полгода, и чуть не отдал Богу душу. Родные хулигана по поводу расправы не протестовали, и выражали готовность (при необходимости) добавить и от себя. Иначе было нельзя.

В селе жили сходцы из разных монастырских вотчин, и отношения между землячествами не заладились. Среди уличных ребят вражда поначалу выливалась в набеги с перестрелки камнями и разбитыми головами. Батый с Мамаем просто отдыхали. Староста положил этим битвам конец. Но мальчишеские ватаги по-прежнему не давали проходу тем, кто им не нравился, и кто не мог дать отпора. Вассу они сильно не уважали (ясное дело, за что уважать ведьму). И неизменно закидывали её грязью с конским дерьмом. Но скотницу этим было не пронять. В дерьме она жила всю свою жизнь.

* * *

– Постой, красавица, – вот это воистину были удивительные слова, Васса не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Ой, а что это вам нужно? – женщина оглянулась на спешившего к ним Митрия, маленького, лоснящегося здоровьем и бодростью рыжебородого монаха.

– Вот, я вам… Прокляну! – монах подтянул чёрную рясу и напустился на уличных хулиганов, а те испуганно спрятались за изгородь.

– Благословите, отец, – Васса поставила свою ношу на землю, отряхнула дерьмо с подола и склонила голову, как того требовали правила общения с братией.

– Женщина с полными вёдрами – к удаче, – лукаво улыбнулся Митрий, быстро перекрестив голову женщины и её сына, которого Васса тоже подставила под знамение.

– Только не к нашей, – скотница разогнулась, воздохнула и посмотрела на монаха сверху вниз.

Кряжистый собеседник едва доставал худой и высокой женщине до плеча.

– Жаловаться на жизнь грешно, сестра, – Митрий снова погрозил пальцем хулиганам, которые высовывались из-за забора. – Господь наш Иисус милостив и прислал меня к тебе на выручку.

– Мне не нужна помощь, это всего лишь глупые мальчишки, – Васса бросила взгляд на метателей грязи и снова потянулась к вёдрам.

– Сестра, а ты не хотела бы приодеть своего мальца? – монах, наконец, перешёл к делу, и облизал потрескавшиеся губы (этой своей привычкой он сильно напоминал сытого рыжего кота).

– Но вы же понимаете, кто я? – тревожно ответила вопросом на вопрос ведьма.

– Разумеется, – засмеялся Митрий. – Но меня весь этот суеверный бред не интересует, и колдовство меня не берёт. Я ж святой человек. Свя-то-ша!

– Мама, это же самый благочестивый человек в округе, – вставил слово Мартин. – К нему всё село ходит за молитвами и лечебными травами.

– Правильно, ходит, – одобрил монах, уделявший мальчишке едва ли не больше внимания, чем Вассе. – И прошлой осенью добрые люди нанесли в лесную землянку так много тряпья, что мне сколько не надобно. А сжигать жалко. К тому же Господь велел делиться. Так что приходите и выбирайте, что надо – потом перешьёте. А то на ваши лохмотья смотреть страшно.

– Мне надо испросить разрешения у хозяев. Может, эта одежда им самим не помешает, – не верила своей удаче скотница.

– С Герасимом я договорюсь. Он мне должен, – Митрий снова облизнулся, подмигнул Мартину, и пошёл прочь.

Васса, её сын и свидетели беседы, сидевшие за оградой, долго взирали монаху во след. А когда святой отец скрылся из виду, и пространство снова наполнилось летающими конскими лепёшкам, вдруг распахнулась соседняя калитка. Из неё выскочила белобрысая пацанка и с такой яростью наорала на мальчишек, что те позорно бежали. Батый с Мамаем были посрамлены.

А вечером в хлев к ведьме впервые за несколько лет зашёл Герасим, и не только разрешил поход в лес к отцу Митрию, но и велел передать монаху поклон и котомку, в которую настрого запретил заглядывать и ни в коем случае не мочить. В тот момент казалось, что Господь и впрямь повернулся к двум несчастным созданиям своим прекрасным лицом.

Глава вторая. Надежда

Майя 23 дня 1723 года, лесной скит близ истока ручья

Начиналось самое счастливое лето в жизни Мартина. Они с матерью шли к лесному скиту отца Митрия свозь доцветающий лес. Местами земля была ещё сыра, но тропа к месту обитания монаха находился в лучшем состоянии, чем проезжая дорога. Через канавы заботливо перекинули брёвна, торчащие ветки и сучья – подрубили. Дорога предстояла неблизкая, но необременительная. Всё говорило о том, что селяне ходят сюда много и часто, и отшельничество Митрия – очень условно. Ведь монах находился в лесу только летом, а когда ложился снег – отправлялся зимовать в Преображенское. В холодное время здесь без охоты и без дров не выживали даже истовые схимники.

Митрий был жизнелюбивым и мудрым одновременно, не напуская на себя монашеской мрачности. За это его и любили крестьяне. Между молитвами он собирал целебные растения и корешки – коллекции зелий в его землянке мог позавидовать любой знахарь-травник (и не только травник). К отшельнику приходили за лечением, благословлением и просто за житейским советом. Митрий не отказывал никому. Единственное, просил не тревожить его по воскресеньям, когда он придавался мыслям о Боге. Эту просьбу уважали даже разбойники – их среди друзей монаха, как говорили, тоже хватало.

Сельский поп Савва отчаянно ревновал своих прихожан к деятельному отшельнику и писал на него жалобы, куда только мог. Но ни одна из этих кляуз (кажется) успеха не возымела. А поток паломников к Митрию не иссякал. Не то, чтобы его скит был проходным двором, но монах в своём лесном уголке не скучал и, что важно, – не голодал, хотя и соблюдал все посты и причитающиеся его сану ограничения. Каждый гость считал своим долгом принести в лес что-то съестное или нужную в хозяйстве вещь. У разбойников вещи были краденными, но монах не брезговал.

Весь скит состоял из часовенки, которая была деревянной беседкой с крестом в навершие, и жилой полуземлянки. К ней и вышли Васса с Мартином в конце своего пути. Начинался день святого праздника Вознесения Господня, но в другое время скотнице было не вырваться – только по воскресеньям её не заваливали домашними делами.

Митрий если и был недоволен неурочным визитом, виду не подал. И даже велел (хотя и с сожалением) отказаться от церемоний с целованием рук. Герасимову котомку он куда-то забросил, а потом вывалил рухлядь на свежую траву, предоставив возможность тщательно её осмотреть. И под конец – накормил невероятно вкусной похлёбкой. Такой Мартин никогда не пробовал, ведь его детство проходило впроголодь.

После еды Васса и в скиту нашла себе работу. Трудиться в праздник – грех, но монах только что переехал, и его жилище нуждалось в срочной уборке. Сам Митрий к поддержанию чистоты был не приспособлен. Пока мать приводила землянку в порядок, мальчик рассматривал разбросанные повсюду книги – они считались драгоценностью даже по уездным меркам. Толстые обложки с защёлками были покрыты не менее толстым слоем пыли и плесени. Мартин рисовал пальцем на одном из огромных фолиантов, когда к нему подкрался монах.