Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви

Мартин стоял пред ревущей стихией, и в этом огне догорало его детство. Вместе с остатками веры в людей.

* * *

Как ни странно, выяснилось, что никаких запретов на изготовление пороха в крестьянских дворах не существует. Другой разговор, что это было столь муторно, что подобным давно никто не занимался – оставив производство на откуп пороховым фабрикам. А найти тех, у кого Герасим скупал опасный товар (и кому его сбывал), не удалось. Дело заглохло. Да и засиживаться в Преображенском дознаватель не планировал.

Между тем, никто не понимал, что делать с сиротой дальше. Для отхода на промысел или рекрутской повинности он был ещё слишком мал. Служкой в монастырь его (быть может) и взяли, но он не желал этого сам – боялся встречи с отцом Митрием. Можно отдать насильно, но кому охота с этим связываться? А остаться в прежней семье юноша не мог. Бывшие подворники чувствовали в нём такую лютую ненависть, что боялись находиться поблизости.

– Точно прирежет, – были уверены они.

До конца весны сирота маялся по бывшим землякам, выполняя самую грязную работу. Однажды он ночевал в разных дворах восемь суток подряд – каждый раз в новом сарае. Дальше ему была прямая дорога в лес к лихим людям. Но на Пасху сирота внезапно явился в церковь, и встал в очередь к причастию. Люди поворчали, и успокоились. Поп Савва двигал рукой уверенными и отточенными за много лет движениям. Сначала – ложка в рот, потом – чаша к верующему для поцелуя. Но когда перед ним возникло лицо Мартина, рука дернулась, и несколько капель кагора звякнули о половицы.

– Ты как посмел? – священник был готов устроить скандал, несмотря на светлый день.

– У меня вот, – юноша достал из-под рубахи нательный крест, поцеловал его, перекрестился, поклонился и сложил руки на груди.

– Это сделал блудный отец Митрий? – глаза Саввы сузились, и стало понятно, что в список прегрешений монаха добавился ещё один пункт.

– Какая разница? Вы отказываете мне в святом причастии, батюшка? – голос Мартина дрожал, за спиной роптали, но парень не отступал.

– Да!.. Хотя погоди.

Савва был мерзавцем, но не дураком, и понимал, что в селе, наполненном разбойным сбродом, ещё один агрессивный нехристь ему ни к чему.

– Ну куда вы все торопитесь? – отрок отбивался, хотя тычки в спину быстро перерастали в пинки.

– Причащается раб Божий Мартин, – решился поп. – Честнаго и святаго тела и крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов и в жизнь вечную 12 …

* * *

Странный поступок Мартина перевернул его судьбу. Храброго паренька заметил староста Афанасий Погодаев. Заметил, и из благородных побуждений решил пристроить сироту в какое-нибудь мало-мальски приличное место в селе.

12

Драгоценного и святого тела и крови Господа, и Бога, и Спасителя нашего Иисуса Христа, для прощения грехов его и в жизнь вечную. Аминь. (Литургия Иоанна Златоуста)

Сначала юношу определили помощником писаря в съезжую избу 13 . Грамотных крестьян было мало, а документов – гора. Но оказалось, что Мартин совершенно не приспособлен к подобной работе. Читать он умел, а писал грязно и коряво – как курица лапой. Читать его каракули было невозможно. Подьячий выгнал Мартина на третий день.

Потом возник вариант с кузнецом Назаром Микифоровым – тоже очень и очень сомнительный, учитывая тщедушность и болезный вид паренька. Кузнецу был нужен помощник «подай-принеси». И желательно только за еду и за кров. Назар растил четырёх дочерей. И не просто растил, а всеми силами копил им приданое, мечтая о богатых женихах из других сёл, или из слободских.

13

Съезжая изба – канцелярия и административное здание («для расправ и разных дел») в любом мало-мальски значимом населённом пункте в России с конца XVII века и на протяжении почти ста лет. В сёлах для этих целей иногда использовалась часть избы старосты или какого-то чиновника.

Отдать девку замуж на сторону в Преображенском считалось очень дорогой затеей. Если внутри вотчины крестьяне сами платили прежней семье жены – целых три рубля (по тем временам за такие деньги можно было приобрести дойную корову), то стороннему жениху следовало выкупить суженую у братии из крепостных. И такой мужчина рассчитывал вернуть хотя бы некоторые затраты за счёт богатого приданого.

Тратить время на нормального ученика кузнец ленился. Предыдущий сбежал от мастера после трёх лет бессмысленных трудов. Сыновья у Назара отсутствовали. И новых детей он не ждал, поскольку в ремесленных делах повредил себе тайный уд. Дело Назара после его смерти должно было перейти к брату, который трудился на соседней улице. А на будущих зятьёв у кузнеца были другие планы. Своих девок он готовил в замужество не просто за состоятельных людей, а за поповичей или даже за купеческих. И оттого не жалел на воспитание дочек сил и средств.

На ведьминого сироту Назар посмотрел с огромным недоверием и сразу задал ему такую гонку, что у нового помощника только пятки сверкали. Работа в кузне была очень тяжелой – вода, уголь, меха, разгрузка-загрузка горна. И так по кругу. Через час парень был готов умереть, через два часа – жаждал умереть немедленно, а к вечеру – соглашался уйти мир в иной, даже если он прямиком отправится на сковородку к чертям. Но когда перед закатом юноша (едва переставляя ноги) выбрался во двор, у него хватило сил поймать на себе ироничный взгляд Гели – старшей дочери кузнеца. И Мартина это сильно задело.

На следующий день физически было ещё тяжелее – болело всё. Руки не сгибались. Мозоли на ладонях набухли, словно почки на апрельской ольхе. А потом прорвались. Но теперь у парня была цель. И когда вечером ведь мокрый от пота и едва живой (но все-таки живой) помощник кузнеца снова стоял во дворе, он дерзко ответил Геле взглядом на взгляд. Ответил, и неожиданно утонул в ярко-зелёных с чёрными кромками зрачках. И тогда Мартин понял, что остается у Назара, и вытерпит здесь любой труд и любые лишения. И ещё понял, что, несмотря на свою ненависть к людям, всё-таки глупо и безвозвратно пропал.

Глава четвёртая. Геля

Октября 13 дня, 1726 года, окрестности деревни Князево Тонбовского уезда

Той осенью Мартин стал мужчиной. Два года, проведённые в кузне, сильно изменили его. Благодаря тяжёлому физическому труду и нормальному питанию, он вытянулся, нарастил мышцы и приобрёл силу. Носы тех, кто продолжал дразнить его «ведьминым ублюдком», несколько раз были сломаны и водружены на прежнее место сельским костоправом. Задирать ублюдка больше никто из сверстников не решался. Бывшего ведьмёнка уважала даже самая наглая уличная банда, которую составляли дети переселенцев из Романовой пустоши 14 . Их родители прибыли в Преображенское первыми, и на этом основании считали, что им позволено больше других.

14

Романова пустошь или Дорки, Романово тож, – село в Старорязанском стане Переславль-Рязанского уезда (ныне Романовы Дарки в Путятинском районе Рязанской области). С середины XVI века принадлежало Солотчинскому монастырю, который в 1701 году переселил некоторых романовских крестьян в Преображенскую тамбовскую вотчину. Часть крепостных перебралась на новое место «без властелинского указу», и их потом пришлось возвращать в Дорки.

Выходцы из Романовой пустоши совмещали в своём говоре сразу две особенности русских региональных наречий – рязанское «акание» и «якание», а также южнорусское «гэканье» (мягкий звук «г» с придыханием). В Пичаево и сёлах с крупными пичаевскими «диаспорами» такой «акцент» вместе с особыми местными словечками сохранялись вплоть до XX века.

Мартин сошёл бы за красавца, если бы не оттопыренные уши, нелепый нос с горбинкой, да не пересекающий подбородок рваный шрам. Но шрамы украшают, и когда летом он с голым торсом выходил из кузни к колодцу и обдавал себя двумя вёдрами воды… Здесь на него засматривались и молодухи, и девки – все, кроме Гели. Та вела себя так, словно Мартина не существует, а когда они-таки сталкивались по хозяйству (этого было не миновать), девушка всем видом показывала, что общение с данным домочадцем – ниже её достоинства. И вправду – где будущая купеческая жена, а где – бездольный сирота. «Здравствуй и до свидания», – вот и весь разговор.

Однажды субботним вечером во двор Назара пришли парни из той самой романовской ватаги – Мишка с Васькой. Чинно поприветствовав хозяев, они направились к Мартину. Мишка был страмен левой рукой – она болталась у него, словно плеть, и привязывалась к туловищу поясом. При этом калекой бойкий юноша себя не считал, и поблажек себе не просил. Он был одним из главных частобаев среди старших сельских мальчишек. А Васька, напротив, почти всё время молчал. Как и все романовские, ребята сильно «гэкали» и не к месту наседали на звук «я». Даже там, где его не было.