Проклятие

— Что ж, — натянуто произнес Малфой, — думаю, тебе пора.

Гермиона подняла на Драко странный взгляд, от которого ему захотелось поежиться и вздрогнуть.

— Я останусь здесь, — тихо сказала она. — Нужно обсудить обряд и контрзаклятие, и…

— Завтра, — уверенно прервал Драко, — все завтра. Хватит на сегодня обрядов, проклятий и всей этой херни. Сэмми покажет тебе спальню для гостей. И даст что-нибудь от сновидений.

Последние фразы он произнес, уже обращаясь к эльфу, который явился с тихим хлопком, стоило его хозяину лишь щелкнуть пальцами.

Малфой проводил взглядом удаляющиеся фигуры. Почему она решила ночевать здесь? Понятно, что после услышанного оставаться одному крайне неуютно. Но с каких пор находиться в одном доме с бывшим Пожирателем и мишенью ненаглядного Поттера в одном лице — залог спокойствия?

========== 7.1 ==========

— Почему ты думаешь, что отменить действие ритуала можно только там, где он проводился? — спросила Гермиона, окидывая взглядом небольшое помещение, освещенное лишь одним довольно маленьким окном.

Вечерело, и поэтому комната постепенно погружалась в темноту. Все строение напоминало коробку и состояло из довольно тесной прихожей и того самого помещения, где сейчас они находились. Комната была практически пуста, исключение составляла лишь пара обшарпанных стульев да около десятка уже побывавших в употреблении свечей, разбросанных по полу. Пахло пылью и сыростью.

Откуда ни возьмись, возник Сэмми и принялся плавными движениями маленьких ручек поднимать свечи в воздух. Щелчок, и почти под самыми потолком загорелся десяток тусклых огоньков. Надвигающийся сумрак они не разогнали, но с источником света в комнате стало определенно приятнее и толику светлее.

— Я и не думаю, — отозвался Драко, — ты говорила про Силу, получай.

— Силу? — автоматически переспросила Гермиона, глядя, как Малфой сосредоточенно шагает по комнате, что-то высматривая на полу.

— Самое время для амнезии, — он, не обращая внимания на волшебницу, подозвал домовика, кивком указывая ему на свою находку.

Домой эльф, явно гораздо более подкованный в бытовых вопросах, нежели его хозяин, начал расчищать указанное место от пыли. Когда по деревянному полу тихо зацарапал-зашуршал непонятно откуда взявшийся кусочек мела, Малфой наконец перевел взгляд на Гермиону, которая внимательно следила за разворачивающимися действиями.

— Сила, Грейнджер. Та, которая позволит тебе обратить ритуал без заклинания, — раздражительно напомнил он.

Сейчас он выглядел хмуро и напряженно, и много молчал. А когда для трансгрессии взял Гермиону за руку, она обнаружила, что руки у Малфоя холодные и даже влажные, а его самого (она могла поклясться) потряхивает то ли озноб, то ли нервная дрожь. И это очень контрастировало с самой Грейнджер, которая хоть и испытывала легкое волнение, но ее этот всплеск адреналина наоборот привел в состояние тонуса, когда все реакции и чувства, казалось, обострены, а мозг спокоен, собран и работает с удвоенной силой.

Драко, который сейчас был необычайно угрюм и раздражителен в своем волнении, резко отличался от того Малфоя, которого она наблюдала все те дни, что они провели вместе в поисках решения.

Они много разговаривали, спорили — иногда коротко, по делу, иногда — совсем наоборот. Приправленные не всегда добрыми, но неизменно остроумными комментариями Малфоя, эти разговоры время от времени превращались во взаимный обмен мнениями и взглядами, в рассказы (сначала короткие и сдержанные, затем все более и более развернутые и, наконец, и вовсе пространные) о прошлом и настоящем. Гермиона раз от разу доказывала, что вопреки мнению некоторых (а может, и многих, кто знает?), она не книжный сухарь, а вполне себе живой человек. Драко же, к радости и, чего уж греха таить, облегчению Грейнджер, оказался отнюдь не тем, кто пучил глаза и прикидывался тапком, как только разговор сворачивал на мало-мальски серьезную тему.

Малфой, хоть и сыпал едким юморком по надобности и без, по-настоящему обидных для самой Гермионы вещей не говорил. Однако полагал своим долгом время от времени вспоминать о “рыжем нищеброде” или “шрамоголовом”, или вставлять острые шпильки о ее родном факультете. Одним словом — вел себя приемлемо и временами даже дружелюбно, чем несказанно удивлял. Как, а главное — зачем, он кидался из одной крайности в другую, сочетая адекватное отношение к ней самой и едкие нападки на ее друзей, было для нее загадкой.

Настроение же самой Гермионы колебалось словно маятник. Ее кидало из одной крайности в другую. Удивительно, но Малфою удавалось отвлечь ее, переключить мысли на приятные темы и даже рассмешить. Но проходило время, и она снова возвращалась к исходной точке — к Гарри, к Волан-де-Морту и его проклятию. К достоверности всего, что ей удалось узнать. К тому, что задумал Малфой и был ли он честен с ней. К размышлениям о правильности своих поступков и о том, что делать дальше и как быть. И еще ее не покидало чувство, что, мягко говоря, непривычно говорить, слушать, вообще проводить время в компании Драко. А уж то, что это вопреки ее ожиданиям не было утомительно и тягостно, а совсем наоборот, вообще казалось чем-то из ряда вон. Как-то раз она даже озвучила это, сказав, что вот так просто сидеть и разговаривать — странно.

— Странно девам деторождение, — философски изрек Малфой, не прерывая чтения.

Одним словом — Малфой самокопанием не занимался. Гермиона решила последовать его примеру и смириться с тем, что он ей далеко не противен. Хотя все ее гриффиндорское начало кричало о необходимости опомниться и не идти на поводу непонятно чего — то ли собственной доброты, то ли хорьковского обаяния. А может, и того, и другого.

Увы, смириться пришлось и с постоянным чувством тревожности, и с сомнениями, одолевающими Гермиону относительно “предприятия”, в которое она ввязалась, и с тем, что на самом-то деле она не имела ни малейшего представления, что будет делать после того, как Драко перестанет в ней нуждаться и (она прекрасно это понимала) попытается попросту сбежать. Решение, как она планирует его удержать и уговорить вместе искать лазейку в наложенном на него колдовстве, так и не пришло. Она ухватилась за идею, что нужные слова придут в нужный момент, а если нет (а скорее всего так и будет), она все же волшебница. С Малфоем как-нибудь справится. Главное — не дать ему уйти. А вести переговоры и уговаривать упертого слизеринца можно и позже. В конечном счете, выбора у него все равно нет.

— Если ты сейчас скажешь, что не понимаешь о чем я, тебе конец, — голос Малфоя прозвучал ровно и серьезно, но в его тоне, хоть и слабо, но все же ощущались нотки волнения.

— Не скажу, — коротко ответила Гермиона, силясь понять, что так старательно выводит на деревянном полу мел под руководством домовика.

Грейнджер ушла с головой в изучение чар, которые позволили бы отменить действие проведенного Малфоем обряда. Создание новых заклинаний требовало глубокого знания предмета, понимания, чего именно ты хочешь добиться и, главное, большого количества времени. Последнего у них, к сожалению, совсем не было. Ища обходные пути, которые приблизили бы ее к поставленной цели в более короткие сроки, Гермиона заикнулась, что будь с ними кто-то, равный по силе Волан-де-Морту или Дамблдору, ритуал удалось бы обратить без всей этой путаницы с контрчарами.

— Гриффиндорцы без своего любимого Дамблдора ни дня прожить не могут, — едко отозвался Малфой. — Трахаетесь вы тоже, выкрикивая его имя?

На эту грубую шпильку Гермиона отозвалась лишь взглядом, не допускающим никаких шуток и возражений.

— Малфой, если волшебник обладает большим количеством магической силы, ему не нужно формулировать заклинание, не нужно выдумывать какие-то новые формулы. Достаточно направить эту силу, представляя нужный эффект. Что-то вроде невербального заклинания без самого заклинания. Только в разы сложнее. И магический потенциал должен быть колоссальным. Конечно, это еще не доказано, но логика в этом есть.