Проклятые огнем

Хотя… Один способ, конечно, есть.

Честно говоря, пользоваться им Мадельгеру не хотелось. Да, Селинт – та, которая помощница, – была в Бруне в тот день и все видела, а значит, если поставить вопрос ребром, она не сможет отвертеться и будет вынуждена хоть как-то отреагировать… Но с другой… А если ошибся? Сколько невинных погибло тогда и сколько погибнет сейчас?

Ведь наверняка есть другой выход!

Или – нет?

… К тому моменту, когда ведьма очнулась, ландскнехт так ничего и не решил…

Девушка медленно села, оглянулась по сторонам и подняла изможденные серые глаза на Мадельгера:

– Это опять вы… Это снова вы… – В голосе звучали боль и усталость.

– Очнулась, скримслова сестренка? – печально усмехнулся наемник.

Во взгляде ведьмы промелькнуло удивление:

– Почему вы меня так называете, господин ландскнехт?

– Се-линт. Нижнефрисское имя. Се – море, линт – змея. Скримсл – морской змей, который губит корабли… Кто ты, как не скримслова сестренка?

– Линт – это липа! На верхнефрисском…

Он только плечами пожал:

– Разве бывают морские липы? А змеев – сколько угодно.

Она промолчала, опустила взгляд… а потом вновь упрямо уставилась на него:

– Почему вы держите меня здесь? Вы мне так и не сказали! – Но упрямство это было упрямством перепуганной девчонки, а не разозленной ведьмы. В серых глазах за отвагой прятался загнанный вглубь страх…

Ох, кровь Единого! В серых глазах! В серых, а не голубых! Это ж надо быть таким идиотом, чтоб сразу ничего не понять! В тот момент, когда она пыталась как первая помощница Аурунд выйти за линии, у нее были голубые глаза! Голубые, а не серые, как сейчас! Яркие, пронзительно-голубые! Настолько синие, что казалось, само небо отражается в них.

Ну конечно же! Голубые глаза и серые. Две личности в одном теле! И не важно, были ли они там с самого начала, или саламандра расколола одну душу напополам, сейчас это не важно! Важнее другое. Важнее то, что сейчас у Мадельгера был шанс покончить с этим раз и навсегда.

А для этого осталась такая мелочь – вызвать сюда голубоглазую Селинт…

– А почему я должен об этом говорить? – фыркнул он как можно более насмешливо.

Ох, как же не хотелось этого делать… Как же было страшно встречаться с той Селинт. Но другого пути Мадельгер не видел.

– Потому что! Если вы держите меня здесь, хотя бы объясните, почему!

Что там в прошлый раз призвало ее? Его имя? И как вплести его в разговор?

– А если я не желаю? – Можно было, конечно, плюнуть на все, дождаться, пока саламандра выжжет всю душу, не разбирая, на сколько частей она там расколота, но что-то мешало ландскнехту, что-то мешало… Может, жалость к наивной сероглазой дурочке, упорно называющей себя простой крестьянкой? Она-то в чем виновата? – Имеет право Мадельгер фон Оффенбах, единственный сын барона фон Оффенбаха, пусть и лишенный наследства, делать то, что ему хочется, а не то, что кто-то там требует?

Если бы кто знал, каких усилий ему стоило держаться на этой границе бахвальства и наглости… Если бы кто ведал, как в глубине души чувство самосохранения отчаянно вопило о том, что он сошел с ума и стоит на краю пропасти… Если бы кто понимал, как ему было страшно… И какой огненный ком разгорался в груди, на месте солнечного сплетения.

А Селинт вздрогнула всем телом, словно через силу проглотила что-то большое, на миг закрыла глаза, а когда открыла – по радужке разливалась неестественная синева.

– Конечно, Гери, – сладко мурлыкнула она, вставая с пола. – Ты можешь делать все, что хочешь. Но при этом не мешая мне делать то, что хочу я… И сейчас я хочу, чтобы ты меня выпустил. Ну же?

Он криво усмехнулся в ответ, на мгновение присел на корточки и той рукой, что могла пройти над линиями, начертанными водяной магией, медленно повел над полом, стирая колдовские знаки. А затем, позволив огню, разгорающемуся где-то рядом с сердцем, рвануться наружу, сам шагнул в пентакль, хрипло обронив:

– Каждое желание должно исполняться, госпожа. Только не прогадайте.

И она вдруг с ужасом разглядела, что в его разноцветных глазах пляшут языки пламени…

* * *

Пять лет назад

Бунтовщиков согнали на главную площадь деревни. Хотя какие там бунтовщики, в самом деле? Двадцать человек крестьян, которым надоело жить под властью ведьмы? Бунтовщики, тоже мне. Из оружия – дреколье, вилы и косы, да у парочки – самодельные пращи.

Хотя нет, все-таки бунтовщики. Так решила госпожа Аурунд, чтоб ей… спалось слаще. Недаром же на подавление этого бунта была выслана целая компания ландскнехтов, а это ни много ни мало – две сотни человек. Да и огненного мага в придачу дали – худого, болезненного, с бешеными глубоко сидящими голубыми глазами и встопорщенными русыми волосами. Маг шарахался от каждого громкого звука и во время боя, честно говоря, был бесполезен, но госпожа Аурунд решила… А раз так, то во главе отправленной компании стоял не привычный капитан, а тот самый маг. Требовал он, чтоб обращались к нему «Ваша Огненная Милость», и выбесил Мадельгера еще в период похода от Бруна до этой самой деревни. Но поскольку сам Оффенбах сейчас не был даже фельдфебелем, приходилось терпеть.

Часть ландскнехтов взяла согнанных бунтовщиков в кольцо, остальные, по приказу «Его Огненной Милости», рассредоточились по деревне. Минут через пятнадцать толпа пополнилась женщинами, стариками и детьми. Короче – всеми, кто хоть как-то мог стоять на ногах и передвигаться. Впрочем, тех, кто не мог, тоже заставили выйти и присоединиться к общему «веселью»: две женщины, подгоняемые несколькими ландскнехтами, уже успевшими попробовать дармовой бражки из разграбленного трактира, осторожно вели, с трудом поддерживая, старуху, настолько древнюю, что она, небось, помнила даже переселение из Скании. Еще кто-то нес надрывно плачущих младенцев…

Все было не так… Все было неправильно… В сердце словно игла застряла. Что задумал этот проклятый маг? Нет, права на разграбление никто, конечно, не отменял, но не по такому же поводу! Должен быть штурм города, куча погибших, тогда и можно чистить чужие кладовки да рвать сережки из ушей. А тут что? Несколько десятков крестьян, которых одолели буквально за четверть часа?

«Его Огненная Милость» протолкался через толпу ландскнехтов – никто и не подумал посторониться, а потребовать этого колдун не додумался – и остановился перед насупленными крестьянами:

– Все вы… – Голос дал петуха, мужчина запнулся и начал заново: – Все вы совершили ужасное преступление – пошли против воли госпожи Аурунд – единственной правительницы Ругеи на веки вечные. Все вы, по законам, установленным именем Ее, подлежите смерти. Ваша деревня должна быть сожжена, а земля вокруг посыпана солью, – по толпе перепуганных крестьян прошел ропот, истошно закричала какая-то женщина, упала на колени, прижимая к себе младенца, – но… Но! – повторил маг, перекрикивая вопли. – Но госпожа Аурунд добра и милостива! Станьте в линию! – Крестьяне запереглядывались, но, ободренные последними словами огненного колдуна, выполнили приказ. – И пусть каждый третий сделает шаг вперед.