Прокурор республики

– Почему вы здесь, граждане эсеры?
– спросил он, а мысль уже лихорадочно работала: заговор? Он знал, что оба они вошли в организацию, собиравшуюся свергнуть Советскую власть и присвоившую себе громкое имя: "Комитет спасения родины и революции". Они же возглавили юнкерский заговор, но при его подавлении им удалось улизнуть. Оказывается, ненадолго...

Не скрывая злобы, ответил Гоц:

– Мы у вас в плену, господин самозванец. Республика погибла, разбойники торжествуют.
– Он цитировал Марата.
– Рано торжествуете, Крыленко, народ скоро прозреет.

Крыленко почувствовал, как у него сжало виски.

– Мне некогда с вами спорить, гражданин Гоц,- устало сказал он. История разберется.
– Он подозвал конвоира.
– Объясните, в чем дело, товарищ.

Пожилой рабочий, с суровым, непроницаемым лицом, неумело зажав винтовку в левой руке, стал докладывать:

– Задержали этих граждан под Гатчиной. К Керенскому, значит, спешили. Договариваться... Вы, мол, наступайте отсюда, а мы ударим оттуда. Из Питера. То есть.

И зажмем, выходит, большевиков в клещи.

– У вас очень грамотные бойцы, гражданин Крыленко, - иронично поглядывая из-под густых бровей, проговорил Зензинов.
– Они умеют читать в душах.

Вбежал Подвойский. Он был бледен.

– В Михайловском митингуют!
– крикнул он.
– Настроение не в нашу пользу.

Крыленко понимающе кивнул. В Михайловском манеже располагался броневой батальон. Тот, за кого были броневики, мог распоряжаться всем городом.

– Еду сейчас же!
– сказал Крыленко.

Арестованные дожидались своей участи. "Спасители родины" сидели, выставив вперед, словно шпаги, свои зонты и трости. Они с испугом смотрели на Крыленко - ждали, как видно, что он прикажет тут же расстрелять их.

– Вот что, граждане, - сказал нарком, - возиться с вами революции некогда. Я прикажу вас немедленно освободить, если вы обязуетесь в дальнейшем соблюдать лояльность. Согласны?

– Ни за что!
– истерично выкрикнул Гоц.

Остальные молчали.

– К вам, гражданин Гоц, это не относится.
– Крыленко посмотрел на часы. Надо было спешить.
– Освободите арестованных, товарищ красногвардеец. Всех...
– Он помедлил.
– Кроме Гоца... Вызовите отряд и отправьте этого господина в тюрьму.

Митинг в Михайловском манеже длился уже несколько часов. В едва освещенном огромном помещении, где свободно гулял ветер и пахло сыростью, две тысячи солдат пытались разобраться в происходящем и докопаться до правды. Они напряженно слушали ораторов, сменявших друг друга на крыше броневика, ставшего импровизированной трибуной. В полумраке манежа зловеще чернели башни и орудия броневых машин.

Часовые в дверях преградили Крыленко путь. Он вытащил свой мандат, подписанный Лениным.

– Проваливай со своими бумажками!-ожесточенно крикнул один из солдат и выразительно щелкнул затвором.

Рукой отстранив штык, Крыленко спокойно вошел внутрь.

– Стой!
– заорали сзади.
– Стрелять будем.

Не обращая внимания на крики, он стремительно продвигался к стоявшему в центре броневику, откуда доносился взволнованный голос очередного оратора.

– Товарищи, - кричал солдат, - поймите, нужно немедленно заключить мир! Кто даст нам мир, за тем мы и пойдем. Мы на фронте не можем больше воевать - ни с немцами, ни с русскими...

– Это недостойно русского патриота!
– Тщедушный человечек, стоя на крыше броневика, повторял, как заклинание: - Недостойно! Недостойно! Надо воевать до полной победы союзников!..

– Вы говорите, как Керенский!
– раздался голос из толпы.

Молодой поручик, забравшийся на броневик вслед за ним, пытался доказать, что самое лучшее, пока положение не прояснится, - соблюдать нейтралитет.

– Что нам, солдатам, до всей это свалки политических партий?..
– Он говорил спокойно и веско. Хорошо отработанная актерская "задушевность" располагала к нему изверившуюся, уставшую от посул и призывов солдатскую массу.
– Страшно русскому убивать своих же русских братьев. Давайте отойдем в сторону и подождем, пока политики закончат драться друг с другом.

Его проводили аплодисментами. "Правильно говорит", - рассудительно сказал кто-то рядом.

Крыленко протиснулся к самому центру. Он заметил знакомое лицо Джона Рида, дружески помахал ему издали рукой.

– Разрешите и мне сказать слово, - обратился он к офицеру, стоявшему возле броневика; тот был распорядителем митинга.

Офицер узнал его.

– Не надо, прапорщик... Мы сами разберемся.

Без вас.

Но и солдаты узнали Крыленко. Один, изловчившись, вспрыгнул на капот, крикнул:

– Товарищи! Здесь товарищ Крыленко, нарком по военным делам. Он хочет говорить.

Толпа загудела.

Не дожидаясь, пока утихнет волнение, Крыленко, к которому сразу же протянулось множество рук, забрался на броневик.

– Товарищи солдаты!
– крикнул он с такой силой, что возбужденный гул двухтысячной толпы разом утих.

Он откашлялся, но хрип не проходил. Впрочем, все уже привыкли к хриплым ораторам: на многочисленных митингах в эти трудные дни мудрено было не сорвать го"ос.
– Мне незачем напоминать вам, что я солдат.

Мне незачем говорить вам, что я хочу мира. Но я должен сказать вам, что большевистская партия, которой вы помогли совершить рабочую и солдатскую революцию, обещала предложить мир всем народам. Сегодня это обещание исполнено...
– Он переждал аплодисменты.
– Вас уговаривают остаться нейтральными в тот момент, когда в нас стреляют на улицах и ведут Керенского на Петроград. Совет Народных Комиссаров - это ваше правительство. Вы хозяева положения. Великая Россия принадлежит вам. Подумайте хорошенько, согласитесь ли вы отдать ее обратно?

Крыленко кончил речь и сразу почувствовал, как подкашиваются ноги. Голова закружилась. Он пошатнулся и чуть не упал. Сотни рук поддержали его. Голос его снова обрел силу.

– Времени митинговать больше нет. Час выбора настал. Кто за Керенского - направо! За Советы - налево!

Толкаясь, наступая друг другу на ноги, солдаты ринулись влево. Под мрачными сводами манежа гулко тарахтели моторы броневиков.

– В Смольный, - чуть слышно прошептал Крыленко, обхватив спину ожидавшего его у входа мотоциклиста. Больше всего он боялся заснуть на ходу.