Прометей: Неандерталец

— Ял (еда).

Только я открываю рот, чтобы выразить сове мнение о хваленном антропологами мозге неандертальцев, как черные головы кидаются в воду и плывут. Дикари умеют плавать, это нонсенс! Но минуту спустя я вижу, в чем моя ошибка. Черные головы, доплыв до островка из веток и грязи, вскарабкиваются наверх и исчезают в лабиринте сучьев. Выдры? Нет. Вроде бобры. Конечно бобры! И запруда эта их рук, точнее зубов, дело. Блин, это же надо так опростоволоситься перед дикарем из каменного века.

— Ял, — повторяет Санчо и лицо его принимает мечтательное выражение, навевая мысли о шикарном качестве мяса бобров.

Пока мы завтракали жареным мясом, я думал о том, что шкурки бобров лучше подошли бы для унт. За время моего бегства унты из заячьих шкурок размотались, в двух местах кожа истончилась настолько, что чувствовался любой камешек. Бобровые шкурки будут попрочнее, они полжизни проводят в воде и по теплопроводности эти шкурки не уступают заячьим. Ничего страшного не случится, если мы задержимся на пару дней, добывая бобров и скобля их шкурки. Правда, я не представлял себе как их достать. Благодаря запруде, построенной бобрами, река здесь нехило разлилась и образовала небольшое озерцо. Излишек воды сливался поверх бобровой плотины, образуя небольшой перекат в полметра высотой.

Бобровые домики или хатки находились в самом центре этого водного пространства. Сама хатка представляла собой кучу из веток, бревен и глины, теперь глину я видел отчетливо. Вся эта конструкция возвышалась над водой на метр и имела в поперечнике не менее трех метров. Что там внутри, какие ходы и где они выходят, одному водяному известно.

Бобры чрезвычайно осторожные животные, в этом я убедился сам. Стоило нам с Санчо пройти еще пару метров, как сразу с двух берегов грызуны бросились в воду и, торопливо доплыв до хатки, исчезли внутри всей этой конструкции.

— Ха (не получится), — неандерталец покачал головой, давая понять, что поимка бобра трудное занятие.

Осторожность бобров и скепсис дикаря меня, наоборот, раззадорили. Неужели я не умнее этих животных, должны у них быть слабые стороны. Но, сколько я не ходил по берегу, ничего умного в голову не приходило. Была даже идея доплыть до их хатки и, разбирая ее, достать грызунов. Но вряд ли животные не имели выходов из этого сооружения под водой, чтобы уплыть в случае опасности. А озерце интересное, образовалось оно благодаря плотине. Вода здесь практически была стоячей, её избыток уходил, бесшумно переливаясь через верхние бревна плотины.

Если климат здесь суров, и на реке образуется лед, даже если он образуется в верховьях, то ледоход снесет плотину, и бобрам каюк. Что-то было в этой мысли, что заставило меня даже остановиться. Я упускал какую-то важную деталь.

Я снова попытался проанализировать мысль: лед на реке, ледоход. Вспомнив скорость течения в каньоне и извилистые берега, ледоход я отмел. Сюда лед не дойдет, его разобьет о берега намного выше по течению. Но мысль упорно билась, и вскоре я облегченно выдохнул: ну, конечно! Если плотину снесет, бобры не будут окружены таким водным пространством. И что они сделают? Правильно — бросятся восстанавливать плотину, где мы их и добудем.

Дошел до самой плотины ниже по течению. Разрушить ее будет нелегко. Бревна уложены в ряд, между ними ветки, даже щели залеплены мусором с глиной. Но попробовать стоит, только вот как объяснить свой замысел неандертальцу, который тенью следует за мной.

Когда я скинул накидку и шорты, Санчо все понял без слов. По крайней мере, он приготовил дротики, собираясь разить животных. Я вошел в воду и поежился, температура точно не для купания. Стараясь согреться, я сделал несколько заплывов до бобровой хатки и обратно. Животных нигде не было видно, видимо, они ушли через подводные ходы.

Первое бревно я освобождал от веток и слоя грязи почти полчаса, даже умаялся. Столкнув его в воду, я смотрел, как оно уплывает на юг. Освободив еще два бревна, я получил сильное течение, которое меня перенесло через плотину на другую сторону. Пришлось выбираться на берег, чтобы вернуться наверх. Только на суше я понял, как мне холодно, зуб на зуб не попадал. Решил пока повременить, может, этого уровня разрушенной плотины хватит, чтобы снизить уровень воды в запруде.

Пробежался до нашего костра, от которого остались тлеющие угольки. Быстро набросав на них хвороста, я раздул пламя и стал греться. Пламя стало быстро набирать силу, я стал отогреваться, решив больше не лезть в воду. Санчо принес мою одежду и через час, мы, крадучись, прошли в плотине, чтобы оценить масштаб разрушений, вызванных нашими действиями. За час, уровень воды серьезно понизился, и бобры почувствовали угрозу. Не менее двух десятков животных сновали в воде, подтаскивая ветки, чтобы заткнуть дыры, которые образовались в результате моих действий. Еще трое бобров усиленно грызли дерево у самого основания. Ствол метрового в обхвате дерева был уже прогрызен на треть. Еще полчаса и гигант рухнет прямо в воду. А там бобры его сумеют пристроить к плотине.

Неандерталец своего бобра заколол одним ударом, мой удар дротиком прошелся по касательной, и животное бросилось в сторону воды. Но вторым ударом мне удалось пришпилить хвост к земле. Бобр отчаянно заверещал, но удар каменного топора по голове прервал этот крик. Этого было достаточно, чтобы все бобры моментально исчезли. Двух животных мы добыли, я не сомневался, что грызуны продолжат работу, невзирая на потери. Вернувшись к своему костру, мы ободрали бобров. Санчо сразу сел чистить шкурку, скобля ее своим топором. Я же, вколотив две жерди, надел тушку животного на вертел и принялся готовить. Бобер был жирный, растаявший жир капал на угли, вызывая шипение и распространяя аромат.

Санчо был прав, мясо бобра оказалось очень нежным и вкусным. После трапезы мы почти два часа отдыхали, давая желудку работать с полным приливом крови. Сегодня неандерталец наконец наелся. После бобра он умял еще кусок вчерашнего жареного мяса оленя, и его живот стал напоминать беременность в тридцать недель. Шкурки были растянуты и зафиксированы колышками на лужайке, куда проникали солнечные лучи.

До вечера мы еще дважды ходили на бобров и один раз добыли еще двоих зверьков. Третья попытка была неудачная. Стоило нам приблизиться к плотине на двадцать метров, как раздался свист, и животные попрыгали в воду. Свистел бобер, который стоял на самой верхушке хатки, откуда наш берег великолепно просматривался. В принципе четырех шкурок было достаточно, чтобы сшить унты и себе и дикарю, поэтому неудача не нас расстроила. Намочив мочой шкурки, Санчо продолжал терзать их камнем, стараясь сделать кожу мягкой. Периодически он мочил шкурки в воде и снова, поскоблив, растягивал для сушки.

За весь следующий день после трех попыток нам удалось добыть всего одного бобра. Бобры свалили дерево, и оно за счет огромного ствола частично замедлило отток воды. Бобры, видимо, работали и по ночам, поэтому разрушенная плотина снова стала подниматься над водой. Меня это не особо заботило. Завтра с утра мы собирались продолжить путь, а пока же наслаждались вкусным мясом и собирали ягоды, которых в лесу было множество.

В одном месте я наткнулся на группу ивовых деревьев и потратил час, обдирая кору. Теперь у меня снова был пояс на бедра, за который можно было засунуть нож-рог и еще один пояс, чтобы прихватывать меховую накидку вокруг пояса. Из оставшейся коры я сделал подобие кукана, на которые мы повесили мясо, которое оставалось после охоты на бобров. Пока шкурки бобров не годились для выделки, поэтому я просто обмотал той же корой полуразвалившиеся унты, ставших похожими на деревенские лапти крестьян в исторических фильмах.

В последнюю ночь у бобровой плотины, Санчо меня удивил, когда совсем неожиданно для меня произнес:

— Макс.

«С» у него получилось как «ш», но и это был успех. Я потратил около часа, пытаясь заставить его выучить простые слова. Дикарь очень старался, мышцы лица и шеи вздулись от напряжения, но больше нормальных слов произнести он так и не смог.

Ночь прошла без проблем, а утром мы двинулись в путь, не без сожаления покидая гостеприимное место, порадовавшее нас обилием бобров и ягод.