Промежуточный человек

— Я попрошу вас вести себя прилично. — Он встал и, прихлопнув к столу повестку, направился к двери. — И больше попрошу мне этих писулек не присылать. И не звонить тоже…

Старший следователь Глотов смотрел на Сватова спокойно. Так наблюдают трепыхание мухи за стеклом.

— Повестку возьмите. Без нее вас не выпустят.

Фамилии Пети, оказывается, Сватов и не знал. Его по фамилии никогда не называли. Петя, завмаг. Если на работе, если официально — директор.

Вот здесь-то и пожалел Виктор Аркадьевич, что так беспечно разбрасывался своими высокими связями, что так опрометчиво поспешил растерять всех друзей, положившись на всемогущество Пети. Ни к кому из них обратиться сейчас за помощью (тем более после «прокола» с товарищем Архиповым) Сватов не мог. Появляться после долгого отсутствия можно только на коне, это он отлично знал.

Куда-то сразу исчез весь его оптимизм, и возникла вдруг растерянность.

Это может показаться неправдоподобным. Слишком уж несвойственна Сватову любая упадочность в настроении. Но жизнь на волне — нелегкая штука. Вот и Петя, на что всемогущим был при внешней незаметности, а тоже сразу сломался и сник, допустив в жизни лишь одну, столь незначительную, казалось бы, ошибку.

На тяге своей к творческим сферам, на бескорыстной, можно сказать, любви к людям искусства Петя и погорел. Вот с этим обменом квартиры.

Жил он с семьей в маленькой «полуторной» совмещенке и давно подыскивал вариант улучшения своих жилищных условий. В конце концов подвернулся ему исключительный случай, настолько исключительный, что Петя от радости даже не насторожился. Слишком уж он хотел жить в центре, в хорошей квартире и, главное, рядом с хорошими людьми. А тут выходит на него с предложением дочь известного писателя, оставшаяся после смерти родителей одна в громадной четырехкомнатной квартире, да еще в писательском доме. Торговаться Петя не стал, сговорились мгновенно, мигом же и уладили формальности, после чего он вывез весь скарб бывшей хозяйки на дачу и принялся за капитальный ремонт. Две недели в доме стоял грохот, как на ударной стройке, — ломали перегородки, срывали полы, гудела электросварка, трещали отбойные молотки. Предвидя естественное недовольство жильцов, Петя и супруга в первый же день, одевшись в выходное, вежливо нанесли визиты: познакомиться, извиниться за беспокойство, ну и какие-то услуги предложить — если что надо, вы без стеснений… по-соседски обращайтесь…

Петины услуги никого не волновали, «река продовольствия» и без него не миновала пишущую братию, отчего предложение завмага посчитали оскорбительным, как и само это нежданное соседство. В писательском-то доме! Особенно взволновали всех шум и грохот, сбивающие творческую мысль, на что Пете и было указано соседкой снизу, супруг которой по вторникам и четвергам имел обыкновение творчески сосредоточиваться у себя дома. По вторникам и четвергам Петю попросили не шуметь. Ему бы согласиться, а он возьми да заяви, что в РСУ, как и во всей трудящейся стране, выходные не во вторник и четверг, а в субботу и воскресенье…

Вот тогда оскорбленные соседи и обратились к светлой памяти писателя, который хоть и умер давно, но жил тихо, горел, как свеча, освещая современникам и потомкам дорогу, отчего все оставленное им — не дочкино, а всенародное наследство и квартиру его не перестраивать надо «с купеческим размахом», а беречь как народное достояние, отдавая не для обывательской жизни неизвестного торговца продовольствием, а под литературный музей.

Так и появилась в газете статья, писали которую соседи творчески и с высоким мастерством, а подписали скромно: жильцы дома.

И стал сразу завмаг Петя на этом свете не жилец. От скольких статей он тихо и бесшумно уходил в своей деятельности, а тут скандал.

Криминала в статье не было, никаких обличительных фактов не приводилось, только литературные образы да намеки, но принесла она Пете слишком большую популярность. А завмаг хотя тоже человек творческий, но не писатель и не артист — популярность его заживо хоронит, тем более отрицательная.

Зарвался Петя, забыл про скромность своей должности, утратил социальную бдительность, согласно которой каждый сверчок должен помнить про свое место.

Печатное возмущение руководящих классиков и их жен тут же нашло отклик у городских властей, проявивших с пострадавшими жильцами классовую солидарность.

Рассказывают, сам первый секретарь горкома собрал своих подчиненных и попросил их с квартирообменом объективно разобраться — как то: собрать на Петю материал, уволить с работы, исключить из партии и по возможности посадить. В такой возможности городской партийный руководитель не сомневался, так как в недавнем прошлом и сам не чурался Петиных услуг, состоял в его покупательском активе, отчего кое-что понимал в закулисной механике торговли.

Против Пети были брошены огромные силы, задействованы два отдела горкома, райком, подключены управление торговли, народный контроль, исполкомы, органы милиции, БХСС, КГБ, ГАИ и даже военная прокуратура. Стали копать.

Петя был таким поворотом дела унижен и морально раздавлен.

Он жил в системе, был ей предан, работал на нее честно и как требовалось, отчего вообразил себя ее полноправной частью, ощутил право на кусок со стола хозяев, всю жизнь его подталкивающих, а теперь вдруг обрушившихся на маленького человечка всей силой власти, да еще из-за такого пустяка, как квартира.

Он не понимал, что это не пустяк, что тут он посмел претендовать, а такое не прощают. Нарушив правило не высовываться, он не замечал этого, а видел только, что его бьют не по правилам, травят и уничтожают не за то.

В том, за что его следовало бы бить, в такой ситуации Петя, естественно, забыл. Он теперь жил как бы в двух измерениях, в одном из которых — во вчерашнем и забытом — он обычный, хоть и талантливый продовольственный комбинатор, но в другом — нынешнем — честен и свят, как и всякий незаслуженно травимый человек.

Но тут, как назло, еще и анонимка, с конкретными фактами.

— Вы поймите меня правильно, — говорил Петя расстроенно, — я теперь ничего не могу. Я теперь вообще вынужден уходить из торговли, иначе меня при таком скандале подловят и прижучат.

К Сватову на квартиру он пришел не один, а со знакомым адвокатом. Виктор Аркадьевич его хорошо знал, это вообще был человек известный, дела вел сложные и с неизменным успехом. Сватов однажды снимал нашумевший позже фильм по процессу, который тот вел. С этого, собственно, и началось их знакомство с товарищем Архиповым. Процесс был по строительному ведомству.

— А что, работать без нарушений вы не можете? — наивно спросил Сватов, чем вызвал сочувственную улыбку адвоката.

— Я-то могу, — вздохнул Петя, — но кому я с такой работой нужен? Заходит ко мне, скажем, районный прокурор. Просит два килограмма сосисок. Я ему откажу? Ему не откажешь. Сосиски он возьмет… И тут же акт, сразу свидетели и протокол.

— А если все сосиски сразу в зал? — спросил Сватов.

— А если ко мне из торга обратятся или с холодильника? Как, им отказав, я потом план буду выполнять, на чем?