Пронзающие небо

Конь послушно встал, выпуская из широких ноздрей клубы белого пара и нетерпеливо перебирая копытом, подбежал и Жар: пес совсем умаялся, об этом и дал знать хозяевам — с самого утра, он несся, стараясь не отстать от Вихря. Теперь он тяжело дышал, а язык свешивался до самой земли — с укором смотрел он слезящимися глазами на Алешу и Ольгу, словно бы говорил: "Что ж вы про меня совсем позабыли? Я, ведь, весь день надрываюсь, бегу за вами… Тяжело, тяжело мне теперь, ох сил совсем нет, весь день за конем бежать…"

— Бедненький! — вскрикнула Ольга и, спрыгнув с Вихря, подбежала ко псу, пала перед ним на колени, обняла огненную голову…

Жар все еще дышал отрывисто и часто, но, кажется, понимал каждое обращенное к нему слово и с обожанием смотрел на Олю.

Спрыгнул с Вихря и Алеша и тоже присел на колени рядом с Жаром, молвил:

— И меня прости. — и потрепал его за ухом.

Жар завилял хвостом.

Так, сбившись вместе простояли они некоторое время на дороге. Юноша и девушка стоящие на коленях подле огненного пса, и конь, склонивший к этому псу голову, словно что-то тихо шепчущий ему на ухо…

И было это в окруженье поля. День уже прошел и большое, огненно-рыжее солнце наполовину скрылось за краем земли. Позади виднелась деревня которую они проехали некоторое время назад и не заметили — из труб поднимались в бардовое небо струйки дыма.

Алеша решил было поворачивать Вихря обратно, но сделать этого не успел, потому что тут прорезался в морозном воздухе стремительный галоп; и вот уже стоит перед ними, трясётся тот самый конь, который незадолго до этого служил Ярославу. Ведь, как только мальчик соскочил с него, точно разжалась сдерживавшая его прежняя незримая, колдовская ручища, и конь в ужасе перед нечистью, бросился и несся назад по Янтарному тракту до этого самого мгновенья. Теперь же, признав Вихря, он остановился перед ним, и несколько раз, жалуясь, толкнулся своей мордой в его.

Чтобы тут — конь бежит одинокий, мало ли что — ан нет же!.. Велением ли колдовским, или по роковой случайности (скорее всё ж колдовством), но, когда Ярослав соскакивал, то положенное в футляр письмо, которое он вёз капитану морского судна — выпало из его кармана, а он и не заметил этого — футляр зацепился за застёжку на седле, да так и проболтался всю дорогу. Футляр был знаком и Алёше и Оле — Ярослав успел показать его им во время пребывания в разбойничьем городке.

— Жив, жив, жив — хорошо то как… — робко улыбнулась Оля.

— Н-да. — кивнул Алёша. — Только вот какая-то беда с ним приключилась — это точно…

Со стороны леса приближался, насколько это было возможно быстро, воз груженный дровами — в возу сидел мужик, который испуганно оборачивался к темнеющей лесной полосе, при этом губы его дрожали — вот пронеслась прямо над его головой пара чёрных ворон, и он аж вскрикнул:

— Ишь, нечистые! Разве ж можно так пугать!.. Я то думал… — но он даже и продолжить не посмел, и обратился к Алёше и Оле. — Ну, и долго ли ещё здесь стоять собираетесь!.. О-ох, и я то задержался! Коварны зимние сумерки — подберутся незаметно, а как нагрянут, так и сбежать не успеешь. А ведь в любую минуту Они нагрянуть могут! Что ж вы тут стоите?

— Да у нас с другом какая-то беда приключилась — он, должно быть, сейчас в этом лесу…

— Вот уж действительно беда! — с неподдельной горечью вскрикнул мужик и даже притормозил свою лошадку — та принялась знакомиться с Вихрем, а мужик тем временем говорил. — Стало быть и пропадёт, ведь сегодня Ночь Большого Полнолуния.

— Ночь Большого Полнолуния. — хором повторили Алёша и Оля — внимательнее посмотрели в небеса и тут всё вспомнили.

Розоватое, разлитое по западу небес сияние уходящего солнца постепенно затухало, как гаснут угли в кострище, с востока наползала темень в которой тревожным, трепещущим светом одна за другой выделялись холодные, о чём-то недобром вещающие звёзды. И из-за восточного горизонта, окружённая непроницаемым мраком и сама мертвенно сияющая восходила полная Луна. Она казалось громадной — раза в три больше обычных своих размеров; и, когда Алёша и Оля повернулись к ней, то как раз выступил тёмный провал рта, и — наважденье! — рот этот пришёл в движенье, зашевелился, и леденящий, чуждый какой-то звон рассыпался в воздухе; тут же, без всякого ветра, взвились над полем несколько вихрей…

— О-ох! — крестьянин хлопнул себя по лбу. — Начинается! Начинается! Только бы до дому успеть! Только бы… — он уже взмахнул вожжами, но всё же сдержался. — Ну — долго ли стоять здесь собираетесь?. Поехали к нам! Ну…

Алеша старался говорить твёрдым голосом (в то время как голова прямо-таки раскалывалась от переутомления):

— Вы возьмите Олю, ну а я должен ехать — не оставлять же друга в беде…

— Алёшенька, ты же знаешь. — прошептала Оля.

— Ну да, ну да! — махнул он рукою. — Мы с ней неразлучны, ну а стало быть — прощайте!..

В это время дробящийся в воздухе звон усилился много больше прежнего, и вдруг оборвался на предельной ноте — точно струна лопнула. И тут же разразился волчий вой — это была плотная стена заунывных, студящих кровь голодных, злых стонов. Кони захрапели, а мужик простонал, вытягивая руку:

— Пропал, совсем пропал… Сколько ж их…

Алёша проследил, куда указывала его дрожащая рука, и сам невольно вздрогнул — казалось, что меж Мёртвым миром и этим образовалась щель, и вот выплеснулась жуть — по полю, на расстоянии шагов в двести вытягивалась длинная, плотная стена волчьих сияющих безжалостным сиянием глазищ; в притихшем воздухе отчётливо разносился скрежет их клыков — и, казалось, сейчас вот бросятся — сметут своей массой, в клочья раздерут…

— Не-ет, — выдохнул мужик, и вдруг, набравшись храбрости, погрозил им кулаком. — Не настало ещё ваше время! Ещё несколько минуток у нас осталось.

В ответ разорвался яростный, перекатившийся через всё поле вопль — мужик взмахнул вожжами и лошадка, напрягая все силы, понесла его к деревне, при этом мужик, чтобы облегчить ей бег, сбрасывал дрова, а та лошадь, которая прежде несла Ярослава, трусила рядом и грудью подталкивала воз.

Сорвался он так, потому что с этого мгновенья Ночь Большого Полнолуния действительно вступила в свои права: полная луна налилась кровью, и по всему небу протянулись бордовые полосы; волчья стая взвыла и победно и яростно, и вот понеслась к тракту призрачной, но всё равно смерть несущей стеною.

— Давай, Вихрь! Неси нас в этот лес! — кричал Алеша.

Наверное, никогда прежде Вихрю не доводилось носиться с такой скоростью — он весь вытянулся вперёд, он при каждом рывке пролетал по несколько метров, едва касался могучими копытами тракта, как совершал уже новый прыжок — Алёша из всех сил сжал стремена, и хрипел:

— Быстрее! Быстрее, Вихрь! — юноша прямо-таки зубами скрежетал от нетерпения.

Оля оглядывалась назад, на несущегося позади Жара, говорила:

— Бедненький! Ну, пожалуйста, не отставай… Только не отставай…

Тут налетел чёрный лес, сомкнулись вокруг Янтарного тракта, зловеще высились в бардовое небо черные дерева — если возле тракта видна была еще работа лесорубов — пеньки, то дальше, шагах в двадцати начиналась непролазная чаща.

Часто по сторонам тракта распахивались заснеженные, но выпирающие могучими корнями овраги, несколько раз они проносились по каменным мостам; тракт часто поворачивал, огибал какие-то препятствия…

Постепенно багрянец в небе мерк, и проступали поддёрнутые какой-то мертвенной, колдовской вуалью звёзды — даже и глядеть на них, против обычного, было жутко… И вдруг, точно из-за тучи вышла, неожиданно хлынула прямо над головами бордоволикая Луна. Лес залился её ледяным свечением, ответил жутким воем, всё завыло, заухало, и сами собою, словно живые, принялись выгибаться ветви деревьев. Тут точно ветер ураганный налетел — и тяжеленные чёрные крылья, не менее десяти метров в размахе стремительно пронеслись над головами. И Алёша и Оля успели приметить два выпученных глазища, каждый не меньше большой тарелки.