Пронзающие небо

Ярослав всё смотрел на этот, сделанный из темного дерева корабль… Впрочем — сделанный ли? Мальчику казалось, что перед ним не рукотворная бездушная махина, но живое огромное существо, жизнь которого проходит в плаваньях в бесконечных океанах и лишь на недолгое время причалило оно к этому берегу.

— А, понравился мой "Черный ястреб"! — проследив его восторженный взгляд, воскликнул Йорг, — Ха-ха! Я говорю вам — лучшего корабля вы не найдете, а я лучший капитан, команда мои — морские волки, следят за порядком на палубе — вряд ли вы найдете там хоть одну соринку!.. Только… — тут он обернулся ко всем сидящим в телеге, и значительно тише проговорил. — …Ни кому из них ни слова про Снежную колдунью. И это не от того, что они трусливые. Нет — я же говорю — они настоящие морские волки, бесстрашные, черти! Но в их понятии — Снежная Колдунья — это верная и страшная смерть. Даже и после смерти души их не найдут успокоения, но будут унесены этой чародейкой в её мрачные королевства, там тёмным волшебством обращены в ледовых демонов, и веки вечные будут обречены пребывать в рабском услужении ей.

А потом он указал на широкий мостик, который перекидывался с набережной на высокий борт возвышающийся над гранитными плитами метров на десять. По этому мостику они взошли на палубу. Следом, с некоторой опаской, взошел Вихрь, волоча за собой телегу.

Палуба действительно была чисто прибрана, все кто находились на палубе: моряки, боцман, еще какие-то помощники, все они деловито суетились, что-то убирали, перетаскивали какие-то сундуки. Но завидев Йорга все выпрямились и приветствовали своего капитана громкими выкриками.

Одетые просто, но не неряшливо, все они выделялись крепким сложением; грубые, обветренные лица, некоторые поросли щетиной, у двоих или троих лица были обезображены старыми шрамами, а у одного из них к тому же один глаз был закрыт черной повязкой, совсем как у пирата.

Йорг подтолкнул Филиппа и Ярослава вперёд:

— Вот новые в нашей команде! Если кто их обидит — будет иметь дело со мной, а вы меня знаете…

Моряки закричали что-то в одобрение, некоторые засмеялись, а что касается Филиппа и Ярослава — они так и сияли счастьем.

…Через полчаса над палубой прогремели команды Йорга и был поднят якорь, поднят мостик и наконец, словно белые облака — пали вниз паруса. Корабль тут же загудел весь, словно действительно был он живым существом, которое долгое время было приковано к берегу якорем и теперь когда наконец якорь был поднят, а паруса словно крылья распущенны, теперь это огромное создание словно освободившись из плена, разгибало с этим гудением могучие затекшие от долгого бездействия мускулы… Вот прошли эти мгновения и "Черный ястреб", двинулся вперед.

Ветер подул сильнее, растрепал Алешины, выросшие уже до плеч, русые волосы. Он смотрел то вперед, на раскрывающийся пред ним с каждым мигом все шире и шире простор, то на белые паруса, которые так походили на расправленные могучие крылья, то на широкую набережную покрытую толпами народа, телегами и конями. Пристань удалялась, удалялся и таял в чарующем пении моря и шум города.

Сзади подошел старец Дубрав, но ни Алеша, ни Ольга даже не заметили этого. То что видели они поглощало все внимание…

В тот день небо было покрыто огромными, устремленными куда-то вверх словно исполинскими горами, плотными и оттого темными в своем центре кучевыми облаками, однако по краям они были покрыты золотистыми каемками, над которыми сияло высокое весеннее небо, было ветрено и оттого эти огромные обрамленные золотом горы не стояли на месте, а, меняя свои величественные формы, летели куда-то к горизонту, где волнистая поверхность моря сходилась с небом — там облака словно бы ныряли в морские глубины. Из частых широких разрывов между этими облаками лились к водам светло-золотистые солнечные потоки — там, где по волнам бежала тень от облаков, воды оставались темными, там же, где эти потоки сталкивались с морем, воды сияли переливчатым, идущим, из самых глубин янтарным светом, словно там, в глубинах лежали огромные горы янтаря, словно все дно было усеяно им и каждый из этих камешков сиял из морских глубин, посылая свои лучи навстречу солнечным — там, где эти лучи сходились, трепетала, словно живая, золотая дымка.

А впереди сияющие стяги солнечных лучей падали к водам словно дождевые потоки, там паруса кораблей, и больших и малых, и близких и совсем дальних, едва видимых бороздили морские просторы.

— Ну вот, как получилось. — вздохнула Оля. — Я даже и не успела с ней попрощаться…

— Ты о чём? — Алёша обернулся к ней, и тут увидел, что по её гладким щекам медленно одна за другой скатываются слёзы.

— О земле, матушке родимой… Я ведь собиралась в последний раз поцеловать её, милую мою, но вот не получилось… Я ведь дочь её, словно берёза. Прощай, прощай, матушка…. А родители наши — как то они там…

— С ними всё хорошо! — грянул за их спинами, взволнованный этим разговором Дубрав. — Они конечно волнуются, ждут вас, но с ними всё хорошо, не волнуйтесь…

* * *

К вечеру даже высокие стены Орелграда стали лишь едва видными, неясными возвышенностями над волнистой линией горизонта, и то — видно их было лишь в те мгновенья, когда очередная волна, словно рука исполина, приподнимала корабль.

Алёшино и так уже истощённое тело, мучила теперь ещё и морская болезнь — он, борясь с забытьём, весь страшно пожелтевший, исхудалый, лежал в отведённой ему каюте, и держался за Олину руку с таким отчаяньем, с каким утопающий, измождённый долгим борьбой со штормом, держится за какую-то последнюю, прибившуюся к нему доску. Оля, если и мучилась морской болезнью, то никак не выдавала этого — она сидела подле своего возлюбленного, рассказывала сказки, всякие смешные истории — а сказок и смешных историй она знала огромное множество…

Она шутила и смеялась столь звонко, ясно, сильно, искренне, что и Алеша не удержался и сам немного посмеялся; но в конце концов иссушённое тело и ледяной продавливающий медальон в сердце одолели его — Алёшины глаза потемнели, и он вдруг застонал страшным, нечеловеческим стоном:

— Олечка!.. К Мёртвым берегам уносит! Страшно-страшно мне, Олечка!.. Уже нет сил бороться!.. Так страшно — Олечка, не выпускай — так страшно!..

— Я буду с тобою — ты только помни — я всегда рядом…

— Только бы вернуться. Только бы ещё раз увидеть тебя! Да когда же всем этим мученьям конец наступит…

* * *

Алёша уже знал, что, когда он вновь окажется в Мёртвом мире — его там будут ждать, приветствовать восторженными криками; и действительно — именно так всё и было — в глазах клокотал мрак, а кругом клокотали, накатывались на него, погребали под собою, эти восторженные, исступлённые вскрики, в которых чаще всего грохотало слово: "Вернулся!!!". С некоторым усилием ему удалось приподнять руку, и с гораздо большим усилием — припомнить на чём здесь остановилось безумное действо.

— Слушайте меня! — крикнул он и с болью, и с отвращением, и всё ещё не видя ничего, кроме клубящегося бесформенного марева. — Я не хочу слушать никакие ваши уговоры — не останусь! Если начнёте перечить — разгневаюсь. Ослеплю вас… — Чунг в подтверждение этих слов полыхнул золотистым светилом — послышались испуганные и восторженные выкрики. — Немедленно — ведите меня к этому вашему морю, перевозите! Я задыхаюсь! Воздуха! Во-оздуха!!!..

В том зале, в том громадном исковерканном, вывернутом дворце в котором он находился, вообще то не было так душно, чтобы так задыхаться — но к Алёше возвращалось зрение, и чудилось ему, будто нагромождения тех уродливых каменных форм, созиданию которых полностью посвящали себя эти карлики, надвигаются, сжимаются со всех сторон, и уже невыносимо тесно, он в острогранном каменном мешки, который сейчас раздробит его, подобно чудовищным челюстям. Сердце билось прерывистыми скачками, лёгкие, казалось окаменели — Алёша слепо выставил пред собою руки, и хрипел: