Пронзительная жизнь

Надо посмотреть как там ____ . Большая красная шапка лежала на полу, Саша подняла ее и оглянулась. Пока она копалась в своих мыслях, коридор почти полностью опустел. Только женщина робот совершала “променад” почему-то не на улице – хотя многие мамочки, которые долго лежали в отделении, с удовольствием бежали на прогулки по территории – а по длинному кишкообразному коридору.

– Ваш ребенок потерял? – нагнав их, спросила Саша и почему-то смутилась своему вопросу.

– Он не мой, – на автомате ответила женщина-робот. – От него отказались родители, а я – сопровождающая няня от фонда. А шапочка его, да, спасибо.

– А после? – еле слышно выговорила Саша.

– Что?

– Что будет с ним после больницы?

– После его отвезут в Дом малютки, – улыбнулась няня, – и там хорошо позаботятся.

Они стояли в нелепом молчании и вдруг женщина произнесла:

– Я видела ее родителей, вернее мать. Наркоманка и алкоголичка. Хорошо, что отказалась, а не выбросила голодного ребенка на помойку, или в морозилке не закрыла…

Сашу передернуло, а женщина-робот с таким видом, будто смаковала чужие страдания, рассказывала жуткие случаи и подробности, которые встречались в ее практике. Саша начала ощущать запах от женщины, которому ранее не придавала значение – еле уловимый, порицающий, нафталиновый, медикаментозный, мерзотный в своем цинизме. Саша еле скрывала отвращение и уже хотела убежать под предлогом ухода за ребенком, как сзади неожиданно услышала свою фамилию.

И она поняла. Врач.

Нервное напряжение захватило ее целиком. Тетка-робот с явной профессиональной девиацией мигом испарилась, а Саша повернулась и на ватных ногах пошла за молодой медсестрой, любезно решившей ее проводить. Но как только они вышли за пределы отделения, медсестра показала ей путь – прямо, налево, пятая дверь справа – сунула в руки историю болезни и объяснила:

– Я буду посматривать, не проснулся ли ребенок.

И Саша пошла.

Идти она старалась как можно медленнее, но через семь минут уже стояла у двери. Колупнула неудачно выросший заусенец и смотрела, вслед за ним медленно отслаивается кожа. Капелька крови. Совсем не больно. Но посмаковать боль ей не дали, дверь открылась и из нее вышел симпатичный светловолосый врач. Саша хотела открыть рот и окликнуть его по имени – отчеству, ведь в лицо своего врача не знала, но оказалось, что это была ординаторская. Это ее еще больше смутило. Она хотела поговорить тихонечко, наедине, за закрытыми дверями, но в просторном кабинете стояло несколько столов, за тремя из них писали в историях болезни, работали за компьютерами и пили чай с печеньем другие врачи. Чай с печеньем и боль всей ее жизни.

Она сделала несколько шагов и растерянно замерла, пока ее не позвал крупный, взрослый мужчина в белом халате, с усталым взглядом и невероятно большими руками. Саша даже невольно и совершенно глупо подумала – как же он с такими широкими пальцами считается одним из лучших нейрохирургов в больнице?

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – указал врач на стул, предлагая Саше сесть и принимая из ее рук историю болезни. – Я осмотрел вашего ребенка вчера в процедурной, но решил поговорить в удобной обстановке. Расскажу об общем состоянии и операциях, которые ему потребуются.

Он говорил спокойно, немного даже холодно, отрешенно, а как же иначе, ведь через него проходили десятки, сотни и тысячи детей, не будет же он каждую тяжелую судьбу примерять на себя, сочувствовать и сожалеть матери. Нет, конечно, врач же не бабка-плакальщица.

Тот разговор странным образом отобразился в Сашиной памяти. Сначала, ей казалось, что на голову надели подушку, и она слышала не конкретные слова, а нечто непонятное, будто на другом языке преподнесенное. На секунду она подумала, что отупела, потом – что сошла с ума, а затем в ушах начал нарастать шум, который не прекращался до конца долгого разговора. Она думала, что и не вспомнит ничего, но потом, вернувшись в свою палату и уставившись в свою пресловутую зеленую стену, начала по крупицам восстанавливать весь разговор. И заучила его наизусть, слово в слово. Повторяла с той же холодноватой интонацией, которую избрал врач для сообщения такой важной – и страшной – новости. Главное она поняла совершенно точно.

____ никогда не будет здоровым.

Она думала, что никогда больше не сможет смеяться. Что нет в мире такого, что заставит ее улыбнуться. Что не заставит ее сменить больничный и уже надоевший халат на симпатичную шелковую пижаму вечером, и новые спортивные штаны с футболкой днем. Вещи она заказала через интернет и спокойно забрала заказ внизу, у проходной. И никаких вопросов от подруг и кого-бы то ни было еще. Только обыденный – и чем-то из прошлого приятный – вопрос от курьера: “вам нужен чек?” Зачем в 21 веке иметь друзей для посещений в больнице, если ты и так всегда окружен людьми, а все что угодно тебе привезут такие милые курьеры?

Спустя три-четыре недели Саша привыкла к больничному укладу и уже не тосковала. Она потихоньку оттаивала и находила себе множество дел, видимо ее психика сама собой старалась отвлечься, чтобы не сойти с ума. Кто бы что не говорил, а жизнь продолжалась. Человек ко всему привыкает. Это было удивительно, но это было так.

Дети были детьми, хоть и особенными, больница была больницей, но терпимой, страдания невыносимыми, кто бы что не делал, но со временем притуплялись, а матери были сильнее любого мужика.

Эти матери…

Они были сильными бабами. Не в плохом смысле, как раньше могла подумать Саша, а в самом житейско-крепком, который можно представить для этой ситуации. Они махали рукой вслед неисправившемуся мужику “нехай идет”, они вставали в 5 утра, чтобы покормить ребенка перед тяжелым рабочим днем, они стискивали зубы, выискивая деньги на растущий организм.

Они обладали житейской мудростью, принимали все с простотой и единственным проявлением страданий, вероятно, был лишь почти первобытный вой в плечо винной подруге. Повопили, да и ладно. Они вставали каждое утро и жили дальше, не спрашивая себя зачем это, за что и почему дано им.

Они были прожженнее любого медработника, уже не щурились от неприятных процедур и не выходили из комнаты, казалось, к какому-то моменту у них вообще пропадало чувство брезгливости. Ведь дома-то они были наедине со всем этим.

Они сгибались и не ломались, они гнулись по ветру разных мнений врачей, но потом формировали свое мнение по развитию ребенка, и уже сами могли прищучить случайно попадавшихся юных неопытных докторов. Они, казалось, не думали о своей беде – весело смеялись днем и черт его знает, что делали ночью.

Они без особых копаний в душе делали, что должны и несли свой крест до конца.

Они, самое странное, любили своих некрасивых, ненужных и непринимаемых в обществе детей. Искренне…

___

Когда Саша она вернулась из больницы, то не смогла отказаться от встречи с женской компанией. Позвонила Яна и, не слушая никаких пререканий, заявила, что девчонки ждут ее – да, пусть она будет с ребенком, пусть толстая – после родов же, пусть усталая – побольше слой тоналки и консилера на лицо, пусть нельзя пить – бокал вина не повредит. Да и вообще, Яна – лучшая Сашина подруга, а она 3 месяца ее уже не видела!

Саша последние 1,5 месяца врала, что выписалась из больницы, там все никак не проходила желтушка. Подруги спрашивали, когда она позовет их на кашу, а Саша отшучивалась и придумывала миллион оправданий, пока это не стало выглядеть совсем глупо. Но вот что беспокоило ее – точно ли они хотели повидать ребенка и поздравить новоиспеченную маму, или стремились, возможно, без задней мысли, послушать про отношения с Макаром?

Перемерив весь свой гардероб, Саша остановилась на широком платье, которое скрывало ее живот, но открывало до сих пор красивые, худые ноги. Потоптавшись и выбирая между высокими сапогами на плоской подошве и модными ботильонами на высоком каблуке, пришлось остановиться на последних – надо пойти во всей красоте. Остается правильное пальто по цвету, выбор аксессуаров, а потом полвечера в ванной с масками, скрабированием кожи, патчами под глаза, самостоятельным маникюром – на ногти, которые немного удалось отрастить и ранки заусениц зажили – и педикюром, так, до кучи, для общего ощущения собственной охуенности.