Прорицатель

— Да... — протянул Веттон. — Должен признать, я ожидал даже чего-то менее убогого, но со вкусом у тебя всё так же печально, как раньше.

ГЛАВА III

«... Все мы — отпетые плуты; никому из нас не верь.

Ступай в монастырь. Где ваш отец?

Офелия: Дома, принц»

(У. Шескпир «Гамлет, принц датский». Пер. М. Лозинского)

Нери спала, и ей снились необычные сны: семейный снурк, пожирающий кроликов, а потом запивающий их золотистым соком плодов шатрового дерева, изысканно приглашал её разделить с ним трапезу; затем она танцевала на празднике урожая и одну за другой ломала все кости, почему-то совсем не чувствуя боли; в третьем сне мама снова была здорова, и они вдвоём пускали воздушных змеев... Последнее сновидение было таким чудесным, что просыпаться ей не хотелось, но утро наступило неотвратимо, как и всегда.

— Мона Ниэре, пора вставать, — няня Шильхе широко распахнула окно, и солнечный свет залил комнату. Нери приоткрыла один глаз и чуть не ослепла, а потом вспомнила, что сегодня сотый день годичного цикла — а значит, оба солнца как раз в той фазе, когда видны очень хорошо. Снова придётся тащить тяжёлый зонтик.

Сотый день цикла. До Нери наконец дошло, что ещё это значит, — так всегда бывает, когда только просыпаешься и ещё не входишь в новый день, — и она с глухим стоном глубже зарылась в ткани.

— Мона Ниэре, — няня добавила в голос напускной строгости. Нери слышала, как она расхаживает по комнате — заново расставляет статуэтки духов на алтаре, приближается к сундуку, чтобы достать её одежду...

— Мона Ниэре, сегодня ты не можешь долго нежиться. Сегодня важный день.

Шуршит одеяниями в сундуке, кладёт что-то поверх крышки, с глухим стуком закрывает её...

— Тебе исполняется шестнадцать. Мон Гватха устраивает большой пир.

Так, теперь берёт поднос с завтраком (звякает посуда) и идёт к постели... Действительно пора.

— Но к чему пир? — пробормотала Нери, потягиваясь и чувствуя, как тонкое ночное одеяние взмокло от пота. — В прошлом году я достигла брачного возраста, а что такого в шестнадцатилетии?...

Она открыла глаза и села, вопросительно уставившись на няню — полноватую, всё ещё красивую женщину в лимонно-жёлтом одеянии и с положенным её статусу сооружением в виде рогов на голове. Сегодня она даже принарядилась, обмотав крепкую шею простенькими бусами из ракушек и подрумянив слишком бледные щёки.

— Глупая девочка, — няня упёрла руки в бока и укоризненно защёлкала языком. — Ты теперь совсем взрослая и должна понимать... Вставай; надо ещё успеть принять ванну, прибрать волосы, поесть и помолиться... Вставай, вставай немедленно!..

Нери показалось, что няня еле удерживается от того, чтобы добавить «не то останешься без сладкого», как она могла сделать раньше.

— Хорошо-хорошо, — сказала она и выбралась из вороха тканей, покрывавших ложе. Покорно перетерпев все нудные утренние процедуры, Нери разочарованно сморщила нос, когда взглянула на поднос с завтраком: её ждали всего-навсего кусок хлеба с мёдом, веточка зелени и стакан молока. Конечно же, каждый элемент здесь был исполнен смысла и посвящён духам, именно в этот день важным; если напрячь память, она могла бы даже вспомнить, какой и кому.

— Хоть раз в жизни не будь обжорой, — заметила Шильхе, которая как раз вплетала ей в косы винные ягоды. — На пиру тебе нужно быть голодной.

Честно говоря, Нери бы предпочла нормально поесть утром и прогуляться в полях, но и с пиром готова была смириться.

— Ты знаешь, кто придёт? — спросила она, ожидая услышать длинное перечисление, но вместо этого получила короткий, чуть насмешливый ответ, от которого у неё внутри всё сжалось.

— Ну, в первую очередь мон Кнеша, разумеется.

«Спокойно, — сказала себе Нери, стараясь унять бешено заколотившееся сердце. — Пожалуйста, не красней».

— Почему это в первую очередь? — будто бы небрежно поинтересовалась она. — Ты говоришь о нём как о рагнаре.

— Не кощунствуй, мона Ниэре... Однако его власть скоро может стать для тебя выше власти рагнара. Ай, что ты делаешь!..

Нери развернулась на стуле так резко, что Шильхе выпустила одну из её кос.

— Почему? Почему ты так говоришь?

— Глупое дитя, теперь переделывать половину причёски. Сядь ровно, — няня невозмутимо развернула её обратно к зеркалу.

— Шильхе, что ты имела в виду? Я хочу знать. Я должна знать.

Ловкие, ласковые пальцы няни снова занялись её волосами. Она сокрушённо вздохнула.

— Мон Гватха не хотел, чтобы ты узнала раньше пира.

Но Нери уже поняла, что победа за ней.

— Шильхе, пожалуйста... Я умру, дожидаясь пира. Скажи мне сейчас. Я ведь чувствую, что это правда важно.

— Ладно, ладно... — проворчала няня. — И в кого только ты уродилась такой капризной козочкой?... Сегодня состоится твоя помолвка с моном Кнешей.

Теперь Нери уже даже не пыталась скрыть свои чувства. Она опустила глаза, словно стесняясь собственного отражения, и со стыдом ощутила, как похолодели ладони. Она давно знала, что мон Кнеша женится на ней, и её заставили принять это как данность. А ещё он давно вызывал в ней странную тревогу и непреодолимую тягу, которым она не могла бы подобрать названия.

— Я говорила мону Гватхе, что это слишком рано, — со вздохом продолжила няня. — Но разве он когда-нибудь слушал меня?

— Рано? — растерянно переспросила Нери. — Почему это?

— Потому что ты совсем маленькая, глупая девочка, мона Ниэре. А мон Кнеша... — она умолкла и некоторое время доплетала косу в тишине.

— Мон Кнеша?... — нетерпеливо поторопила Нери.

— Он взрослый мужчина. Умный и... мне кажется, опасный. Мне он не нравится, ты же знаешь.

Нери в очередной раз задалась вопросом, нравится ли он ей самой, и не нашла ответа. Слово «нравиться» сюда подходило мало.

В первый раз он появился в их доме, когда ей было десять. Она очень хорошо помнила тот день: был сезон дождей, виноградники и поля её отца утопали в потоках ливня; ей нравилось смотреть, как капли, похожие на драгоценные камни в уборах женщин при дворе рагнара, отскакивают от листьев и дробятся, разлетаясь во все стороны. Её приволокли домой, мокрую, чумазую и растрёпанную, с улиткой в кулачке; она громко возмущалась (причём без слёз — всех вечно почему-то удивляло, что она никогда не плачет), пока Шильхе и две прислужницы тащили её к чёрному входу, объясняя, что к ним прибыл важный гость. Однако они не успели привести её в порядок — на беду, мон Гватха как раз показывал гостю на кухне, какое чудное масло давят в его владениях. Увидев трёх смущённых женщин и свою единственную дочь, больше напоминавшую дикого тигрёнка, чем наследницу одного из самых могущественных и древних родов Владетелей Рагнарата, мон Гватха сокрушённо вздохнул и принялся извиняться перед своим собеседником — совсем молодым ещё, невысоким и скорее изящным, чем сильным мужчиной с вычерненными до синевы волосами мегока — рагнарского советника. Но мужчина при виде Нери только заразительно рассмеялся, обнажив ослепительно-белые зубы. Потом он подошёл, и Нери угрюмо напряглась (она ненавидела, когда взрослые, а тем более незнакомые, умилённо щипали её за щёчку или, того хуже, трепали по макушке). И он снова поступил довольно неожиданно: нырнул покрытой ритуальными татуировками рукой в карман, предназначавшийся вообще-то для письменных принадлежностей, и извлёк оттуда большой гранат. Без всякого смущения Нери протянула руку за подарком, но, заворожённая, позабыла об улитке; одна из прислужниц громко ахнула, увидев скользкое коричневое существо на её ладони.

— Я тоже люблю улиток, — сообщил незнакомец с той же очаровательной улыбкой. — В следующий раз, когда пойдёшь за ними, возьми меня с собой.

Мон Кнеша, конечно, шутил, но этой просьбой покорил её раз и навсегда.

Потом он заходил к ним довольно часто, и всегда, как назло, при нём она попадала в какие-нибудь глупые истории. Отец, обычно обсуждавший с моном Кнешей важные дела, на все лады извинялся:

— Ох уж эта Ниэре. Не поверишь, мон Кнеша — она одна доставляет больше хлопот, чем орава мальчишек.