Прорвемся, опера! Книга 3

— Время такое, крутиться надо, — он завёл двигатель. — Куда, Паха?

— К общаге у радарного. Надо Толика поднимать, есть у меня мысль, кто на самом деле убил барыгу в доме, и второго тоже.

— Не знаю насчёт второго, — Кобылкин насупился, — но бабу и мужика того толстого, наркобарыгу, убил наш Крюгер, Кащеев, падла такая.

— Не, вот насчёт медсестры надо копать, а вот…

— Признался он, — отрезал следак. — Сегодня признался мне на допросе, и что бабу ту задушил, и что мужика того придушил, и ещё, что одну убил, а тело спрятал на пустыре. Завтра поедет показывать, где именно.

Ну и дела. Снова всё перевернулось с ног на голову. Я повернулся к Кобылкину, ожидая пояснений.

Глава 18

— Прям сам признался? — недоверчиво спросил я у следака. — Может, напугался? Или оговорился?

Это всё странно, ведь в первой моей жизни он не сознался ни в одном убийстве.

— Ага, напугался, как же… а ножиком тогда коллегу твоего полоснул, — Кобылкин махнул рукой и взялся за руль крепче. — И девке угрожал, да и вообще, по нему видно, что он психопат. И… ну куда ты?

Бродячий кот решил вдруг перебежать дорогу перед нами. Следак ударил по тормозам, и нас чуть подбросило вперёд. Кот испугался, выгнул спину, но догадался сбежать с асфальта.

— Тьфу, бляха! Придурок полосатый, — выругался Кобылкин дёрнулся, будто собирался выскочить из машины и кинуть в кота камнем, но, покосившись на меня, быстро успокоился и продолжил. — Так вот, у него явные признаки, что псих, у Кащеева имею в виду, не у кота, — он заржал. — И такой, как Кащеев, может натворить делов. Они ведь как думают? Эти убийцы-психопаты… Им похрен на сострадание. Как это называется? Слово, блин, забыл… А, вспомнил! Отсутствие эмпатии. Короче, не испытывает раскаяния и может наслаждаться страданиями жертв. А восприятие, так сказать, реальности искажено. Вот проверим Кащея, свозим на СПЭК, не удивлюсь, если он там врачам задвинет, что может слышать голоса. А потом и вовсе выяснится, что верит в какие-нибудь бредовые идеи, которые им и движут. Ну, там, ритуалы какие или что-то еще. Кстати, ритуальщики, когда совершают убийства, оставляют «подпись» на месте преступления… Короче, Кащей запросто мог лишить жизни существо более слабое, чем он. Кота там, женщину…

Я задумался: и когда Кобылкин так поднаторел в серийниках? Рассказывал, будто наболело… И на Крюгера уже всё так складно повесил.

— Вот только тот барыга явно слабым не был, — возразил я. — Помнишь же, какая туша?

Я глянул на пиликнувший пейджер. Там номер телефона, полный, с кодом, но не нашего региона. После номера приписка: «звонить в рабочее время по МСК, Владимир Владленович Салтыков».

Ага… должно быть, это Гриша Турок прислал мне цифры профессора, эксперта по серийным убийцам. У нас сейчас уже ночь, да и в Москве рабочее время закончилось, наберу завтра.

— Слабый-то — не значит обязательно в физическом плане, — спорил Кобылкин. — А в в характере слабина если. Крюгер наш один из этих, себя-то считает этаким мыслителем или спасителем человечества, а общество — гнилое, и он эту гниль вычищает. А на самом деле просто свои мелкие обидки вымещает на всех и комплексы с детскими психотравмами. Вот я на это давай ему давить, он и не выдержал, рассказал всё во всех подробностях. Причём в таких, что его завтра повезём на места. Хоть и праздник, но надо работать.

— Всё равно не бьётся, Гена, — я помотал головой. — Я видел сегодня человека, бандит, из команды нового кандидата в мэры, — я показал рукой на плакат с Сафроновым, мимо которого мы проехали, — у него какие-то дела с Кроссом, а ещё прессует барыг и шалманы. Тоже своего рода очиститель, но цель только конкретная — баллы заработать перед выборами и власть к рукам прибрать. И того барыгу тоже порешили они, скорее всего — у охранника Сафронова пальцы порезаны, а сам он паниковать начал, когда я вопросы стал задавать. Сейчас вот еду выяснить про него побольше, и брать его надо, колоть.

— Да ну? — Гена поморщился. — Ладно, смотри сам, может, к чему-нибудь и привяжешь его. Может, битами того жмура заколотили они, но с тем толстый барыгой — это точно наш Крюгер разобрался.

Выговорил всё это и выпятил подбородок, не отрываясь от баранки. И что он так упорствует? Его, конечно, всегда хрен переспоришь, Кобылкин такой и есть, бронелобый. Но мы тем временем уже приехали к общаге, где жил Толик, и я с Геной попрощался, он поехал домой спать. Вахтёра на входе не было, я попал внутрь свободно и уже вскоре стоял у двери в комнату Толяна. Постучал, а ответом мне оттуда был, как ни странно, громогласный дружный лай.

— Тихо! — прикрикнул Толик откуда-то изнутри, и его босые ноги зашлёпали по полу. — Иду!

Замок в тонкой фанерной двери щёлкнул, открыл сам Толик, на ходу натягивая майку. Глаза сощуренные, волосы, за которыми он так тщательно следил днём, стояли дыбом, лицо опухшее от сна, на виске отпечатался след от браслета часов, которые он забыл снять.

— З***и твои собаки! — крикнул кто-то из соседей.

— Помалкивай! — огрызнулся Толян.

Герда, овчарка Толика, для приличия гавкнула, а из глубин комнаты ко мне рванула другая собака. Скулящий от радости Сан Саныч встал на задние лапы, упирая передние лапы мне в плечи, лизнул в лицо, спрыгнул и побежал в комнату, разыскивать поводок. Но не нашёл, поэтому принёс мне резиновый тапочек Толика.

— Вот спасибо, — пробурчал тот, отобрал тапок и натянул на левую ногу. — Заманался я с ними, а к тебе ходил — тебя не было, пришлось обоих к себе домой вести. Едва их спать уложил.

— А что случилось?

— Ща!

Я прошёл внутрь в окружении двух собак, а Толян схватил чайник и поскакал в сторону кухни в одном тапочке, трусах и так и не надетой до конца майке. Что-что, а гостеприимство и радушие у него всегда при себе, гостя при любых обстоятельствах угостит чаем. А Герда, тем временем, улеглась на хозяйской кровати, пока Сан Саныч крутился возле меня, требуя почесать брюхо или поиграть с ним.

— Да разругался я со своей, — пояснил Толик, когда вернулся с полным чайником кипятка. — Вот и сказала, чтобы я выметался и шавок своих забирал! Шавок! — гневно произнёс он в сторону окна. — Сама-то кто?

Толя разлил чай по металлическим кружкам.

— А что именно случилось? — спросил я, взяв кружку через рукав, чтобы не обжигать руку. — Увидела тебя с кем-то? Я же тебя знаю, Толян, тебе одной девушки вечно мало, — я усмехнулся.

— Но-но-но, Паха, не заговаривайся, я на сторону не хожу, — он неодобрительно посмотрел на меня и достал из шкафчика под окном пачку сухого печенья, на которое тут же уставились собаки, и половинку сникерса. — Будто я какой-то кобель. Из-за брата это её, Мишани-п***са!

— А что с ним? — я навострил уши.

— А, гандон он, — Толя махнул рукой и швыркнул чаем. — Пришёл я вечером к ним, проверить собак, а он как раз перед работой у сеструхи сидел, нудел ей опять, что со мной встречаться нельзя…

— А кем он работает?

Сан Саныч улёгся у моих ног, я его погладил. Так, значит, разговор Толика с тем парнем был до моей встречи с ним в казино, до того, как этот Миша уехал сопровождать Сафронова.

— А хрен его знает, — Толя пожал плечами.

— Ну ты же мент, опер, ты всё должен знать про всех, это твоя работа.