Прорвемся, опера! Книга 4
Шрифт:
— Сева? — позвал Витька оставшегося в зале снайпера. — Ты чё?
— Хочу послушать, что здесь говорят, чё-то прикольное было, — Донцов хмыкнул, посмотрел на нас своими неживыми глазами цвета бутылочного стекла и подмигнул.
Мол, задумал чё-то.
— Погнали, — я потянул Орлова на выход. — Завтра с ним поговорим.
Ночью в городе ничего не стряслось, но поспать всё равно удалось совсем немного. Пока купил всем пива, пока обсудили в узком кругу случившееся, пока всё обдумали… ни к чему, в общем-то, и не пришли. Разве что Устинов не остался на пиво, хотя я хотел услышать его мнение. Но он куда-то
Туркин или спал, или куда-то уехал со своей группой, я до него не дозвонился. Ну, будем справляться без него, благо, что тех, кто не любит Сафронова, в городе достаточно. Ну, раз пока не выходит дождаться помощи от смежников, загляну к бандитам.
А следующее утро прошло в рабочей рутине: рёв Шухова, Пигасов, докопавшийся по поводу подписей в листе ознакомления с новыми приказами; потом пришлось съездить на труп, но там оказалось, что нет криминала, просто молодой участковый растерялся, а дежурил, как на беду, Сурков, который опять начал бить во все колокола и поднимать панику. Ещё и Кобылкин занят, освободится нескоро, даже некогда было обсудить его подозреваемых и составить план действий, с кого начать.
Но кое-что в этой рутине было интересное.
— Тебя, Паха, — Орлов, только что снявший трубку, показал мне на телефон.
Я сел за стол Устинова (его самого где-то с утра не было, но никто из руководства его не искал и не спрашивал) и поднял трубку. Витя положил свою и продолжил писать.
— Слушаю, Васильев, — проговорил я привычно.
— Здравствуйте, — прощебетал девичий голосок. Связь была с помехами, но голос я слышал хорошо. — Это Юля, узнали?
— Юля?.. Напомните, кто вы? — я придвинул к себе листок бумаги, на которой Устинов вчера рисовал кружочки и косички, и взял ручку.
— Юля это. Вы мне говорили уехать. Нападение, помните? Цепочку потеряла ещё после этого.
— Вспомнил-вспомнил. Устроились? — я переложил трубку в другую руку.
Цепочку ей потом вернём, когда девушка приедет в город — она пока что лежит у меня. Правда, сначала надо найти маньяка.
— Да. Вот, хотела сказать. Вспомнила… м-м-м… приметы, как вы говорите. Когда убегала, споткнулась и обернулась. Маска вязаная, как у бандитов. Но не всматривалась, а то он за мной как побежит-побежит… ну, и всё. Сегодня снилось даже, — расстроенно произнесла она.
— Рост, цвет глаз, что-нибудь помнишь?
— Нет, он в очках был.
— В маске или очках? — спросил я, подавляя раздражение.
Я уже было ждал от её звонка чего-то, а она только про маску сказала, да ещё с очками путается.
— Да! — радостно вскричала она. — Вернее, очки такие, как у лыжников, на ремешке, широкие, поверх маски. И куртка чёрная. И джинсы.
— Понятно, — я записал на всякий случай. — Хромал или нет? Рост высокий или обычный?
— Не помню. И он бежит-бежит, а потом так споткнулся на чём-то, упал и так заматерился громко!
— Так голос молодой или старый?
— Не помню, но матерился громко. Порезался, наверное, там же стекло было, он на него упал. И очки слетели! — Юля произнесла это так, будто только что вспомнила. — Но я не смотрела дальше, — добавила она расстроенно. — Страшно было, я побежала.
— И правильно сделала. Ладно, это очень нам поможет, благодарю.
Стекла битого на том пустыре действительно было навалом. И времени прошло не так много, порез на руке и теле будет хорошо видно. Это, опять-таки, косвенное,
мало ли кто где порезался, но зато хоть какая-то зацепка.После обеда (пельменная Федюнина сегодня работала, и там даже подавали новое блюдо — китайские жареные пельмени с мясом и капустой) я уговорил дядю Гришу подбросить меня до кладбища, задобрив его этими самыми пельменями, а то он мелочь считал и ругался матом, что дорого всё. В ответ он пробурчал что-то совсем неразборчивое, но показал рукой в окно, мол, перекусим — и погнали.
Кладбище-то у нас, как ни странно, самая что ни на есть парадная часть города. Здесь и чисто, и даже основные дорожки от снега убирали. И бомжей, кто собирает оставленные у могилок стопки с водкой и съестное, здесь не очень много. Деньги крутятся большие, зарабатывают на всём, даже бомжи приплачивают за право здесь обитать.
Я прошёл через ворота. На старой части, открытой с ещё дореволюционных времён, мне делать было нечего, да и там уже никого и никогда не хоронили, так что я отправился на новую.
Вот там-то было роскошно. Особенно выделялся памятник убитому в начале 90-х Каратисту, предыдущему пахану «Универмага» — в полный рост. Памятник уродливый, загаженный птицами, и изображён на нём здоровенный амбал в пиджаке. Каратист теперь вечно говорил по телефону размером с кирпич, а прямо сейчас на нём сидела ворона.
Говорят, Кросс даже хотел пригнать на кладбище машину и поставить рядом с памятником, но трезво рассудил, что настоящая машина проржавеет и из неё вытащат всё ценное, а делать мраморную — слишком дорого даже для братвы. Так что вместо машины во вторую руку памятника вставили брелок с эмблемой Мерседеса, хотя сам Каратист ездил на «Тойоте». Не такой это был влиятельный авторитет, чтобы гонять на мерине.
Могил много, от скромных с ржавеющими оградками до бандитских, заваленных цветами и венками. Братва не скупилась на мрамор и дорогие материалы на надгробия, но всё равно на пластиковых цветочках прожигали дырочку, чтобы никто потом не упёр это на рынок и не продал по новой.
Похоронная музыка гудела где-то впереди, там же стояла толпа, кто-то рыдал и причитал. Я обошёл это место полукругом, оглядывая лица, пока не наткнулся на самого Артура. Тот в чёрной куртке и шапке стоял в сторонке, держа в руке два красных цветка, будто к кому-то пришёл помянуть.
— Ты что, каждые похороны посещаешь? — спросил я.
— Когда как, — он отмахнулся и бросил цветки на чью-то могилу, затем присмотрелся к надписи. — Смотри, сколько бабка лет прожила. С 1897-го по 1996-й. Всего года до сотки не хватило. А вообще, Васильев, бизнес это такой, только отвернёшься, — Артур выпрямился и похрустел шеей, — как на этом кто-то другой заработает. Тут окочуриться не успеешь, а твоим родичам уже звонить начинают, услуги предоставлять, как побыстрее и получше в землю зарыть.
— Куда жизнь катится? — я хмыкнул.
— Угу, — он недоверчиво посмотрел на меня. — Ну и чё ты меня искал?
— В качалку вчера хотел сходить, — я осторожно опёрся на оградку, но она пошатнулась, и я отошёл. — Смотрю, а там парни твои, Мирон со своей компанией. Мужики-то серьёзные, такие качаться пойдут — всех вынесут.
— А Мирон тоже вчера балакал, мол, менты спортом решили заняться, весь зал заняли, прогнали и не пустили. А у нас, Васильев, свои там заморочки были.
Я двинулся вокруг могилы и пошёл в сторону, подальше от ревущего похоронного надрыва духовых инструментов, Артур двигался рядом.