Прорвемся, опера! Книга 4

— Ну и что тебе дала эта обида, а? Кому от неё легче стало? — спросил я, глядя Маше в глаза. — Гордость? Принцип? А по факту — что? Пустота и злость… Послушай, встреться с ним. Пусть на внуков взглянет, поможет чем сможет, поучаствует. Ты чего ждёшь — извинений? Исправлений? Вот посмотри, что сейчас происходит — приехала, могилку проверила и обратно. А куда? Туда, где ты одна в целом городе… в целом мире. Ну и зачем всё это? Родным людям вместе держаться надо. Что ему от тебя надо? Позвонить раз в месяц. В гости съездить пару раз в год. Просто быть и знать, что вы есть. И живите своими жизнями. Только уже не чужими.

— И чё мне с ним делать? — Маша повернулась ко мне. — Приеду к нему, у него там батареи бутылок, и сам он пьяный, орёт, кулаками машет. Хватит, навидалась такого с детства.

— А он и не пьёт сегодня, — поручился я. — Вот приедем, посмотришь.

Ну, Василий Иваныч, если ты сейчас там прибухиваешь, сам тебе устрою, что подставил. Надеюсь, наклюкаться он не успел, вот только что я видел его трезвым.

Маша покачала головой, но уже не так упрямо.

— И что, будешь мёрзнуть до поезда где-то сидеть? — продолжал настаивать я. — Так хоть не понравится — уедешь. На пенсии отдыхать надо, а он работает, потому что кроме работы у него в жизни ничего и не осталось. А так хоть родные у него будут. Поехали?

— А к кому поехали? — спросил старший пацан.

— К дедушке, — нехотя ответила Маша.

— К дедушке? — пацан обрадовался. — В Питер?

— К другому дедушке, — она поднялась и поправила парню шарф. — Этот не такой вежливый… зато не будет вам нотации читать и всё запрещать, — Маша повернулась ко мне. — А то когда со вторым жила, он морячок из Питера был, а папаша у него — интеллигент, весь такой расфуфыренный, профессор какой-то. Профессор кислых щей, — с чувством добавила Маша. — Нас увидел, так его чуть обморок не хватил, мол, приехали с Сибири, дерёвня. И главное — оба, папаша с сыном, как нажрутся водки, так теми ещё свиньями становятся, натура свинячья так и прёт. Но как трезвые — гонора столько, понтов пустых… ох, как же они достали меня.

Её аж прям прорвало на жалобы, так и жаловалась на родственников второго сожителя, пока я шёл её с детьми до машины дядя Гриши и уговаривал его везти нас к Устинову домой.

Пока ехали, думал, что всё будет насмарку. Он по-любому уже пьяный, и шанс на примирение тогда пропадёт навсегда. Когда доехали, я даже на всякий случай посмотрел на окна квартиры Василь Иваныча, вдруг тот опять что-то бросил в стекло. Якут рассказывал, и такое было.

Но всё целое, а подъезд открытый стоит. Маша у самого входа хотела передумать, но там уже дети, ожидающие встречи с незнакомым им дедушкой, вдвоём так и рвались вверх по лестнице.

— Ну, если он пьёт, — с угрозой сказала Маша у самой двери и поцокала языком.

Я нажал на тугую кнопку звонка. Со второго раза в квартире раздалась трель, потом мяуканье. Затем в дверном глазке появилась тень и загромыхал засов. Василий Иваныч открыл дверь — и уставился на нас, вытаращив глаза. Даже усы будто сами собой распушились от удивления. Не пил — я аж выдохнул.

— О, а я это, ёшки-матрёшки, там чайник поставил, — пробормотал он и сглотнул. — Чаевать будете? Пацаны твои это, Машка? Во, ничё вы большие какие выросли!

Мимо его ног прошла пушистая чёрная кошка и уселась на коврике, глядя своими немного косыми глазами на гостей. Пацаны тут же кинулись её гладить, но кошка не убежала, осталась.

— Кошку завёл? — удивилась Маша.

— Ага, — Устинов почесал затылок. — Ты же любишь кошек. О, Пашка, — он недоумевающе глянул на меня, — ты как тут… а, ну это…

— Да я пойду, — отмахнулся я, — работы много.

— А, ну…

Он наконец догадался отойти, пропуская всех внутрь.

— Заходите. Я тут с чернушкой воюю, не ест ничё, выделывается. Колбас ей надо покупать, как боярыне. Вот, у меня там печенюшки были и варенье ещё есть…

Ну, на пороге, вроде, не поругались, и дети тут же забегали по квартире. Пока пронесло. А дальше пусть старый опер прорывается сам, находит нужные слова, главное — что я их свёл.

Так что я распрощался, но перед тем, как уйти, подобрал стоящую в коридоре за дверью авоську с двумя полными бутылками. Устинов это заметил, показал большой палец и махнул рукой, мол, выброси это к чертям, не нужно.

Ну, чего выбрасывать, куда-нибудь да пригодится. Так что я закрыл дверь и вышел на улицу. В окне квартиры уже горел свет.

— Заманал ёклм бухат опять, — выдал дядя Гриша и сматерился. — Доча приехала, а он бухат, ядрён пистон.

— Да не пьёт он, дядя Гриша. Все нормально. Поехали-ка… в морг прокатимся.

— А, вы апять за сваё, — только и разобрал я.

Ладно, работа-то никуда не ушла. У нас на повестке дня Сафронов и маньяк, и оба дела требуют что-то придумать, пока не стало поздно.

Та-а-а-ак, а что мы знали о маньяке? Пользовался струной от виолончели, и улику пора приобщать к делу, чтобы эксперты могли провести исследование и сказать — этой струной душили или нет. Но я думаю, что именно этой.

Что ещё? Чёрная куртка, лыжная маска и очки, так его описывала и рыжая девушка Юля, которая едва выжила, и та проститутка Лимонова, на которую он напал, но отпустил.

Юле повезло, но это подсуетилась пресловутая бабочка, которая не дала девушке умереть раньше положенного срока. Хоть какая-то польза от этой летающей крылатой гадины.

Но вот вторую жертву маньяк не тронул. Две версии, как такое вышло, я давно крутил в голове. Возможно, он просто следил за Тимофеевой, зеленоглазой проституткой, а когда понял, что это не она — отпустил Лимонову, а уж потом напал на нужный след.

Но всё равно, все известные мне маньяки щепетильностью не отличаются, чтобы так рисковать. И если уж встали на путь убийств — убивали без сомнений, при первой возможности, даже когда не было особой нужды. Почти на автомате, так сказать.

Тут, скорее, вторая версия — проститутка не вписывалась в возможные жертвы, не подходила под его выбор, и когда он понял это — убивать её не стал. Надо спросить у профессора, возможно ли вообще такое.

Но мотив очищения общества от маргиналов и раньше прослеживался слабо, а теперь я в него вообще не верю. Не все из жертв были преступниками, проститутками или падшими. И почему тогда явную проститутку отпустил, а на приличную девушку напал…

Что может быть ещё? Физическое здоровье и привлекательность? Ну, это явно не про медсестру, та следы своей красоты и молодости растеряла давно, да и по первой жизни я помню, что не все учтённые нами жертвы выделялись этим, были и здоровые, и больные, красивые и не очень. И опять-таки, тот парень, Миша Зиновьев, в этой цепочке выглядит лишним, если маньяк, конечно, не по этой теме.

И главное — почему же тогда прекратились убийства? Я подозревал Кобылкина, потому что он потом уедет, а Кащеева — потому что именно после его ареста и смерти всё тогда прекратилось. Самостоятельно маньяк остановиться не сможет. На какое-то время он может сделать перерыв, но рано или поздно его снова потянет на старое.