Прощание с первой красавицей

Видно, чтобы окончательно доконать меня, внутренний голос поднял голову и противно пискнул: «А откуда ты знаешь, что повреждения легкие? Может быть, средней тяжести?» Я снова схватила УК и принялась листать. Сведения были неутешительными. Выходило, что если мне окончательно не повезет, то видеть «небо в клеточку» придется года три.

— Господи, что же делать? Что делать? — запричитала я, заламывая руки. — Ну почему я не взяла телефон хозяина щенка? Вот чем бы он мне помешал? Лежал бы себе тихонечко где-нибудь в уголочке кармана, зато какая польза была бы!

Я нервно схватила листок бумаги и написала: «Прошу откликнуться владельца щенка чау-чау. В четверг мы разговаривали на улице Зеленой недалеко от продуктового ларька «Мурена», приблизительно в 12 часов 20 минут». Потом подумала и дописала: «Очень жалею, что не взяла ваш телефон».

Последняя фраза, по моему мнению, должна была подтолкнуть парнишку позвонить как можно скорее. Но если это объявление попадется на глаза Даниилу, скандала совершенно точно не избежать. С другой стороны, должна же я что-то делать для своего спасения?! Теперь главное — разослать объявление в как можно большее количество периодических изданий.

Настроение мое улучшалось с каждым вновь поданым объявлением, как будто одно это обещало мне защиту. Вскоре я уже чувствовала себя довольно сносно и даже решила съездить в редакцию родной газеты — следовало прозондировать обстановку.

Видимо, такая мысль пришла в голову не только мне, потому что первой, кого я увидела в редакции, была Вика. Она сидела в своем кабинете со Светланой и курила.

— Батюшки, кого я вижу! — патетически воскликнула я. — Наша национальная героиня, великомученица Виктория Андриенко! Вы, милочка, давно близорукостью страдаете? — елейно спросила я. И зло закончила: — Может, все-таки объяснишь мне, кто тебя сбил?

— Ты! — заявила Вика и, выпустив густой клуб дыма, уставилась на меня, прищурив свои бледно-зеленые кошачьи глаза. — Не понимаю твоей иронии. Хорошо еще, что я отделалась ушибами. А если бы нет? Неужели ты до сих пор не можешь мне простить Ивана?!

В ее голосе послышались слезы. Из соседних кабинетов выглянуло несколько коллег, питавших симпатию к Вике, и уставились на меня с укором.

От такой наглости я даже не нашлась, что сказать. Хлопнула дверью и отправилась в кабинет главного редактора.

Секретарь стояла у окна и сосредоточенно разглядывала фикус. Выглядел тот неважно — листья пожелтели и частью осыпались.

— Ну вот чего ему не хватает? — со слезами в голосе спросила она.

— Не заливаешь?

— Да вроде бы нет, — пожала плечами Татьяна. — Поливаю, когда земля сухая становится.

— Тогда паутинный клещ. Очень похоже.

— И что делать?

— Травить. Ядом, — мрачно ответила я. Затем кивком указала на дверь Соломоныча: — Занят?

— Ест. Сейчас спрошу, сможет ли тебя принять. Он всегда был к тебе неравнодушен.

— Ой, Таня, что ты говоришь, — махнула я рукой, — мне сейчас не до шуток.

Секретарь посмотрела на меня с неподдельной жалостью:

— Да, я понимаю. Господи, и как тебя угораздило сбить Вику? Такая, как она, ни за что не простит. И еще… — Танечка понизила голос до шепота. — Говорят, у нее роман с прокурором, что значительно снижает твои шансы выиграть дело.

— Ты хотела сказать, сводит к нулю?

— Ну, не будем драматизировать, — не слишком уверенно пробормотала Татьяна.

Мне стало так хорошо, что хуже просто некуда. На глаза предательски навернулись слезы, и я торопливо полезла в сумку за платком.

— Эй, ты что? — Таня вскочила из-за стола и бросилась ко мне, не забыв по дороге налить стакан воды. — Прекращай реветь! Подумаешь, проблема — суд. Да сейчас судятся все, кому не лень. Это даже модно, если можно так сказать.

От ее слов мне стало еще «лучше». Я звякнула зубами о стакан и, давясь, сделала несколько глотков.

— Все судятся, только судят не всех, — сказала я, чуть-чуть успокоившись. — Три года лишения свободы не всем грозят.

— Не сгущай краски. За что три года-то? С ума сошла — три года?! Да вон она сидит, жива-здорова, пивко попивает. И вообще, знаешь, я не верю, что это сделала ты. Мне даже кажется, она сама все подстроила.

Слезы у меня моментально высохли, и я с удивлением посмотрела на Таню.

— Ты что-то знаешь? Расскажи, — потребовала я.

Татьяна смутилась и отвела глаза в сторону. Явно проболталась случайно и теперь жалеет. Я, выжидательно глядя на секретаршу, всем своим видом давала понять, что не отстану. Наверное, она это поняла, потому что тяжко вздохнула и сказала:

— У меня только предположения, толком-то я ничего не поняла.

— Говори!

Таня опять помолчала, а потом выпалила, набравшись храбрости:

— Вика в кабинете на днях запиралась. Не одна. И вид у нее был очень таинственный. Я сразу подумала: явно какую-то аферу замышляет.

— И все? — На меня нахлынуло разочарование.

— Да, но я никогда не ошибаюсь, — раскрыв широко глаза, начала убеждать меня Таня. — Вот увидишь, я права окажусь, это ее рук дело!

— Спасибо, Тань, ты вселяешь в меня надежду, — уныло пробормотала я и поднялась.

— Подожди! — Секретарь вскочила. — Сейчас к Соломонычу загляну, может, он поел уже, попрошу, чтоб принял тебя.

Я осталась стоять, а Татьяна поскакала к кабинету. Через несколько секунд вышла и махнула рукой:

— Заходи, ждет.

Главный сидел за чистым столом, без всяких следов пищи, и просматривал какие-то бумаги. Оторвавшись, вопросительно посмотрел на меня:

— Что случилось, Диана?

— Вениамин Соломонович, дайте мне отпуск за свой счет.

— Насколько я понимаю, у тебя сейчас больничный? Ну вот иди и болей. Отпуска не дам, и так работать некому.

Я начала всхлипывать.

— Таня, — главный открыл дверь и выглянул в приемную, — у тебя в аптечке успокоительное что-нибудь есть?

— Пустырник, — с готовностью кивнула секретарь.

— Неси.

Соломоныч дождался, пока я выпью лекарство и вытру слезы, а потом спросил:

— И что произошло? По какому поводу траур?

— А вы разве не слышали?

— О наезде? Слышал. Только знаешь, что я тебе скажу: раз ты не чувствуешь за собой вины, не стоит от всех бежать. Ты должна вести себя так, будто ничего не случилось. Так что поправляйся и приступай к работе. Вот мое личное мнение.