Прощай, оружие! Иметь и не иметь
Шрифт:
В то утро майор, отвечавший за отделение, спросил меня, готов ли я к путешествию. Я ответил, да. Он сказал, что меня отправят завтра рано утром. Мне будет легче перенести дорогу, объяснил он, до наступления жары. Когда тебя несли в перевязочную, из окна можно было разглядеть свежие могилы в саду. На крылечке солдат ладил кресты и краской выводил на них имя, звание и полк очередного погребенного. Он выполнял разные поручения, а в свободное время смастерил для меня зажигалку из холостого патрона для австрийской винтовки. Врачи были очень приятные и, судя по всему, знающие. Они были озабочены тем, чтобы направить меня в Милан, где лучше рентгеновское оборудование и где после операции я смогу пройти курс лечебной физкультуры. Мне тоже хотелось в Милан. Больничное начальство стремилось услать нас подальше и освободить койки, которые понадобятся, когда начнется наступление.
Накануне отправки ко мне в полевой госпиталь пришел Ринальди и с ним майор из нашей столовой. От них я узнал, что меня везут в только что
Итальянцы не сомневались, что Америка и Австрии объявит войну, и страшно радовались появлению каждого американца, пусть даже из Красного Креста. Они спрашивали меня, когда же президент Вильсон объявит войну Австрии, и я отвечал, мол, не сегодня-завтра. Я не знал, что мы имеем против Австрии, но казалось логичным объявить ей войну, раз мы выступили против Германии. А войну Турции? Вот это сомнительно. Турция, вещал я, наша национальная птица [20] . В переводе шутка теряла смысл, и, видя их озадаченные и подозрительные взгляды, я сказал, да, Турции, вероятно, тоже объявим. А Болгарии? Мы уже выпили не по одному стакану коньяка, и я ответил, а то как же, и Болгарии, и Японии. Но ведь Япония, возражали мне, союзница Англии. Англичане такой народишко, отвечал я, что им верить нельзя. Японцы хотят отжать у нас Гавайи. А Гавайи – это где? Это в Тихом океане. А зачем они японцам? Да не нужны они им, отвечал я. Так, одни разговоры. Японцам, этому чудному маленькому народу, подавай танцы и легкие вина. Как и французам, подхватил майор. У французов мы заберем Ниццу и Савойю. А еще Корсику и все Адриатическое побережье, сказал Ринальди. Италия вернет себе величие Рима, заявил майор. Не люблю Рим, сказал я. Там жарко и полно блох. Ты не любишь Рим? Еще как люблю. Рим – это праматерь народов. Я всегда буду помнить Ромула, сосущего Тибр. Что? Ничего. Все едем в Рим.
20
Национальная птица – игра слов: имеется в виду индейка (turkey).
Поедем прямо сегодня и будем там жить. Рим прекрасный город, сказал майор. Праматерь народов, напомнил я. Рим мужского рода, поправил меня Ринальди. Он не может быть матерью. Ты еще скажи, что он не может быть отцом. А кто тогда отец? Святой Дух? Не богохульствуй. Я не богохульствую, это был уточняющий вопрос. Ты пьян, малыш. А кто меня напоил? Я вас напоил, признался майор. Я вас напоил, потому что люблю и потому что Америка влезла в эту войну. По самые гланды, сказал я. Малыш, утром ты уезжаешь, напомнил мне Ринальди. В Рим, кивнул я. Нет, в Милан. В Милан, подхватил майор: Хрустальный дворец, «Кова», «Кампари», Биффи, галерея Витторио Эммануэла. Счастливчик. За «Гран Италия», сказал я, где я одолжу денег у Джорджа. За «Ла Скала», провозгласил Ринальди. Ты будешь ходить в «Ла Скала». Каждый вечер, пообещал я. Каждый вечер не получится, заметил майор. Очень дорогие билеты. Я выпишу вексель на предъявителя, моего деда, сказал я. Что вы напишете? Вексель на предъявителя. Ему придется заплатить, или я отправлюсь в тюрьму. Мистер Каннингем в банке все оформит. Я буду жить за счет предъявительских чеков. Неужели дедушка допустит, чтобы его внука-патриота, отдающего свою жизнь за Италию, отправили за решетку? Да здравствует американский Гарибальди, сказал Ринальди. Да здравствуют предъявительские чеки, подхватил я. Давайте потише, сказал майор. Нас уже несколько раз просили, чтобы мы вели себя потише. Федерико, вы правда завтра утром уезжаете? Я же вам говорил, его отправляют в американскую лечебницу, напомнил Ринальди. К хорошеньким медсестричкам. Это вам не полевой госпиталь с бородатыми санитарами. Да, я помню, его отправляют в американскую лечебницу. Меня бороды не смущают, сказал я. Хочет человек отпустить бороду – на здоровье. Почему бы вам, майор, не отпустить бороду? Она не влезет в противогаз. Запросто. В противогаз чего только не влезает. Меня, например, тошнило в противогаз. Не так громко, малыш, предупредил меня Ринальди. Мы знаем, что ты был на фронте. Ох, малыш, что я тут буду делать без тебя? Нам пора отваливать, сказал майор. Хватит сентиментальничать. Слушай, у меня для тебя есть сюрприз. Твоя англичанка. Ну, медсестра, к которой ты каждый вечер наведывался в гости. Она тоже едет в Милан. Еще с одной, в этот же госпиталь. Пока там ждут сестричек из Америки. Сегодня я разговаривал с начальником нашей медицинской бригады. Здесь, на фронте, оказалось слишком много женщин, и некоторых теперь отсылают обратно. Как тебе это нравится, малыш? Хорошо. И это все? Ты едешь в большой город, где тебя будет ублажать твоя англичанка. Почему я не получил ранение? Может, еще получишь, сказал я. Нам пора, встрял майор. Мы выпиваем, шумим и не даем Федерико отдохнуть. Не уходите. Нет, нам пора. Будь здоров. Удачи. Всего-всего. Чао. Чао. Чао. Возвращайся, малыш, поскорее. Ринальди меня чмокнул. Ты пахнешь крезоловым мылом. Пока, малыш. Пока. Всего-всего. Майор потрепал меня по плечу, и они вышли на цыпочках.
Мне удалось уснуть, хотя я был сильно пьян.На следующее утро мы отбыли в Милан и спустя сорок восемь часов прибыли на место. Дорога выдалась тяжелой. Не доезжая Местре, нас надолго отогнали на запасный путь, и в вагоны стали заглядывать подростки. Я послал одного за коньяком, но он вернулся и сказал, что может купить только граппу. Ладно, сказал я, и когда он принес бутылку, отдал ему сдачу, а мы с моим соседом напились и проспали до Виченцы, где меня вывернуло наизнанку прямо на пол. Это было уже неважно, поскольку моего соседа до этого стошнило несколько раз туда же. Меня измучила жажда, и, когда поезд стоял под Вероной, я окликнул солдата, прогуливавшегося по платформе, и он мне принес воды. Я разбудил Жоржетти, моего собутыльника, и предложил ему глоток. Но он попросил полить ему на плечо и снова уснул. Солдат, вместо того чтобы взять мелочь, притащил мне сочный апельсин. Я высосал его, как мог, а мякоть выплюнул, продолжая наблюдать за тем, как солдат прогуливается туда-сюда мимо товарного вагона, но вот поезд дернулся, и мы поехали.
Книга вторая
В Милан мы приехали рано утром, и нас выгрузили на товарной станции. Меня повезли в американский госпиталь на санитарной машине. Лежа на носилках, я не понимал, какие кварталы мы проезжаем, но когда меня вынесли, увидел рынок и распахнутую дверь винной лавки, откуда девушка выметала мусор. Улицу поливали, и пахло ранним утром. Санитары поставили носилки на землю и вошли внутрь. Потом с ними вышел седоусый привратник в фирменной фуражке, но при этом в нарукавниках. Носилки в лифт не проходили, и они стали обсуждать, взять ли меня за руки, за ноги и подняться лифтом или тащить на носилках вверх по лестнице. Я слушал аргументы за и против. Решили ехать на лифте. Меня сняли с носилок.
– Эй, полегче, – сказал я. – Без рывков.
В кабине было не развернуться, и им пришлось согнуть мне ноги, отчего тело пронзила острая боль.
– Ноги-то распрямите, – попросил я.
– Мы не можем, синьор лейтенант. Слишком тесно. – Тот, кто это сказал, держал меня под мышками, а я его за шею. Он дышал мне в лицо чесноком и красным вином.
– Поосторожнее, – сказал ему второй.
– А то я не осторожно!
– Говорю тебе, поосторожнее, – повторил тот, что держал меня за ноги.
Закрылись двери лифта, потом ограждающая решетка, и привратник нажал на кнопку четвертого этажа. Вид у него был озабоченный. Кабина медленно поползла вверх.
– Тяжелый? – спросил я у чесночного.
– Ерунда, – ответил он, кряхтя и обливаясь п'oтом.
Кабина методично доползла куда надо и остановилась.
Мужчина, державший мои ноги, открыл дверь и вышел первый. Мы оказались на площадке, куда выходили разные двери с медными круглыми ручками. Мужчина нажал на кнопку. Внутри прозвенел звонок, но никто не подошел. Тем временем привратник одолел лестничный подъем.
– Где люди? – поинтересовались санитары.
– Не знаю, – ответил привратник. – Спят внизу.
– Найдите кого-нибудь.
Привратник нажал на звонок, потом постучал, потом открыл дверь своим ключом и вошел.
Вернулся он с пожилой женщиной в очках. Волосы у нее растрепались, несколько прядок выбились. Она была в форме медсестры.
– Я не понимаю, – сказала она. – Я не понимаю итальянского.
– Я говорю по-английски, – успокоил я ее. – Они хотят меня где-то пристроить.
– Но палаты еще не готовы. Мы пока не ждали больных. – Она поправила волосы и близоруко вперилась в меня.
– Покажите им любую палату, где меня можно разместить.
– Даже не знаю. Мы никого не ждали. Я не могу вас разместить вот так, в любой палате.
– Сойдет любая, – сказал я ей. А затем привратнику на итальянском: – Найдите пустую палату.
– Они все пустые, – ответил тот. – Вы первый больной. – Он держал в руке фуражку и вопросительно глядел на пожилую сиделку.
– Бога ради, отнесите меня уже куда-нибудь. – Из-за согнутых ног боль все нарастала и нарастала, и я чувствовал, как она пульсирует в самой кости. Привратник прошел внутрь в сопровождении седовласой сиделки и поспешно вернулся.
– Идите за мной, – сказал он.
Меня понесли по длинному коридору, и мы вошли в комнату с опущенными шторами. Здесь пахло новой мебелью. Меня положили на койку, рядом с которой стоял большой зеркальный шкаф.
– Я не могу ее застелить, – сказала медсестра. – Простыни заперты.
Я не стал с ней разговаривать.
– Деньги в кармане, – обратился я к привратнику. – Карман застегнут на пуговицу.
Он их вытащил. Санитары стояли перед койкой, держа в руках пилотки.
– Дайте каждому по пять лир и столько же возьмите себе. Мои документы в другом кармане. Отдайте их медсестре.
Санитары откозыряли и поблагодарили.
– Счастливо, – сказал я. – Огромное вам спасибо.
Они еще раз откозыряли и вышли.
– Здесь моя медицинская карточка и история болезни, – пояснил я сестре.
Она взяла бумаги в руки и стала изучать сквозь очки. Для этого ей пришлось их развернуть.
– Вы меня поставили в тупик, – сказала она. – Я не читаю по-итальянски. И не имею права что-то делать без указания врача. – Она заплакала и сунула документы в карман передника. – Вы американец? – спросила она сквозь слезы.