Прощай, оружие! Иметь и не иметь

– Это ты.

– Конечно, я. Ах, как же я тебя люблю. Валентини сделает из твоей ноги конфетку. Хорошо, что я не должна на это смотреть.

– Ты сегодня выйдешь на ночное дежурство?

– Да. Но тебе будет не до меня.

– Поживем – увидим.

– Ну вот, милый. Теперь ты чист снаружи и внутри. Скажи мне, многих ли женщин ты любил?

– Никого.

– Значит, и меня?

– Тебя – да.

– А еще?

– Больше никого.

– А сколько было тех, с кем ты, как сказать… проводил время?

– Нисколько.

– Ты меня обманываешь.

– Да.

– Это ничего. Обманывай дальше. Это то, чего я от тебя жду. Они были милашки?

– Ни с кем из них я не проводил время.

– Конечно. Они были очень привлекательные?

– Про это я ничего не знаю.

– Ты только мой. Это правда, и больше ты никогда и никому не принадлежал. А хоть бы и принадлежал. Я их не боюсь. Но ты мне о них не рассказывай. А когда мужчина остается у девушки, в какой момент она говорит, во что это ему обойдется?

– Понятия не имею.

– Ну разумеется. А она говорит, что любит его? По крайней мере на это ответь. Я хочу знать.

– Да. Если он хочет это от нее услышать.

– А он говорит, что любит ее? Пожалуйста, скажи. Мне это важно.

– Да, если хочет.

– Но ты не говорил? Так?

– Нет.

– Не говорил. Скажи мне правду.

– Нет, – солгал я.

– Ты бы не стал, – сказала она. – Знаю, не стал бы. Ах, я тебя люблю, милый.

Солнце уже поднялось над крышами, и я мог разглядеть в его лучах шпили кафедрального собора. Я был чист снаружи и внутри и готов к приходу доктора.

– И все? – удивилась Кэтрин. – Она говорит лишь то, что он хочет от нее услышать?

– Не всегда.

– А я буду всегда. Я буду говорить лишь то, что ты хочешь от меня услышать, и делать то, что ты хочешь, и тогда тебе будут не нужны другие девушки, правда ведь? – Она вся сияла. – Я стану делать и говорить то, чего ты ждешь, и буду пользоваться большим успехом, правда?

– Да.

– Что я должна сделать сейчас, когда ты подготовлен к визиту?

– Иди ко мне.

– Хорошо. Будь по-твоему.

– Милая, милая, милая.

– Видишь, – сказала она. – Я делаю все, что ты хочешь.

– Ты просто прелесть.

– Боюсь, что у меня это пока еще не очень получается.

– Ты прелесть.

– Я желаю того же, чего желаешь ты. Моего «я» больше не существует. Только твои желания.

– Ты чудо.

– Я хорошая. Правда, я хорошая? Тебе ведь не нужны другие девушки?

– Нет.

– Вот видишь? Я хорошая. Я делаю все, что ты хочешь.

Глава семнадцатая

Я пришел в себя после операции и понял, что никуда не провалился. Ты не проваливаешься. Тебя просто слегка придушили. Это не похоже на умирание, тебя просто слегка придушили с помощью химикатов, чтобы ты ничего не чувствовал, а после ты как будто пьян, но если тебя вывернет наизнанку, то только желчью, и легче тебе потом не станет. У себя в ногах я увидел мешки с песком. Они давили на стержни, прихваченные гипсовой повязкой. Через какое-то время ко мне зашла мисс Гейдж и спросила:

– Ну как вы?

– Лучше, – ответил я.

– Он отлично прооперировал ваше колено.

– Долго это продолжалось?

– Два с половиной часа.

– Я говорил какие-нибудь глупости?

– Ни слова. Не разговаривайте. Лежите молча.

Меня тошнило. Кэтрин как в воду глядела: мне было без разницы, чье сегодня ночное дежурство.

В госпитале теперь лежали еще трое: худенький паренек из Красного Креста, уроженец Джорджии, с малярией; симпатичный и тоже худой парень из Нью-Йорка с малярией и желтухой; и симпатяга, попытавшийся свинтить в качестве сувенира капсюль-взрыватель с разрывного снаряда, начиненного шрапнелью. Снаряд этот, применявшийся австрийцами в горах, имел переднюю крышку, которая взрывалась при контакте.

Кэтрин Баркли стала любимицей сестер, так как бесконечно отрабатывала ночные дежурства. С малярийными хлопот было мало, а наш общий друг, любитель капсюля-взрывателя, не вызывал ее ночью без особой нужды, так что свободное время она проводила со мной. Я любил ее без памяти, и она любила меня. Днем мы отсыпались, а когда бодрствовали, писали друг другу записочки и передавали их через Фергюсон. Она была чудесная. Я знал о ней только то, что один ее брат служил в 52-й дивизии, а второй в Месопотамии и что она очень хорошо относилась к Кэтрин.

– Вы приедете на нашу свадьбу, Ферги? – спросил я ее однажды.

– Вы никогда не поженитесь.

– Поженимся.

– Нет.

– Почему?

– Вы разругаетесь до свадьбы.

– Мы вообще не ругаемся.

– Все впереди.

– Мы не ругаемся.

– Значит, кто-то умрет. Разругаетесь или кто-то умрет. Так со всеми происходит. Люди не женятся.

Я протянул к ней руку.

– Не трогайте меня, – сказала она. – Я не плачу. Может, у вас двоих все еще сложится. Только смотрите, не оставьте ее в положении. Иначе я вас убью.

– Не оставлю.

– Смотрите у меня! Я надеюсь, что все у вас получится. Вам хорошо вдвоем.

– Нам отлично вдвоем.

– Не ругайтесь и не оставьте ее в положении.

– Не оставлю.

– Смотрите в оба. Я не хочу, чтобы у нее на руках осталось дитя войны.

– Вы чудо, Ферги.

– Неправда. Не надо сказок. Как ваша нога?

– Отлично.

– А голова? – Она потрогала больное место кончиками пальцев.

Ощущение было, как будто тронули затекшую ногу.

– Она меня не беспокоит.

– С такой шишкой можно тронуться рассудком. Совсем не беспокоит?

– Нет.

– Вы счастливчик. Письмо написали? Я иду вниз.

– Вот, – сказал я.

– Скажите ей, чтобы она хотя бы на время оставила ночные дежурства. Она очень устает.

– Ладно. Я ей скажу.

– Я бы подежурила, но она мне не даст. А других это устраивает. Дайте ей немного отдохнуть.

– Ладно.

– Мисс Ван Кампен говорила, что вы спите целыми днями.

– С нее станется.

– Было бы хорошо, если бы вы дали Кэтрин несколько ночей отдохнуть.