Прощай, оружие! Иметь и не иметь

– Я видел сучонка, который ее швырнул, – продолжал Этторе. – Я вырубился, успев подумать, что откинул копыта, но это же фиговые взбивалки. Я очнулся и застрелил сучонка из винтовки. Я всегда беру с собой винтовку, чтобы во мне не узнали офицера.

– Какой он был из себя? – спросил Симмонс.

– У него всего-то и было, что эта граната, – гнул свое Этторе. – Не знаю, почему он ее швырнул. Небось всю жизнь об этом мечтал. Ни разу не видел настоящего боя. Я застрелил этого сучонка.

– Какой он был из себя, когда ты его застрелил? – повторил свой вопрос Симмонс.

– Да почем я знаю, – сказал Этторе. – Я выстрелил ему в живот. Боялся промахнуться, если выстрелю в голову.

– Давно ты офицер? – спросил я его.

– Два года. Меня произведут в капитаны. А ты давно лейтенант?

– Третий год пошел.

– Капитаном тебя не сделают, потому что ты недостаточно знаешь итальянский, – сказал Этторе. – Ты на нем говоришь, но надо еще хорошо читать и писать. Чтобы стать капитаном, надо получить образование. Почему бы тебе не перейти в американскую армию?

– Может, еще перейду.

– Я об этом могу только мечтать. Сколько у вас получает капитан, Мак?

– Точно не знаю. Около двухсот пятидесяти долларов, я думаю.

– Мать честная. Да за двести пятьдесят долларов я бы… Поступай в американскую армию, Фред, да поскорее. И меня перетащишь.

– Ладно.

– Я отдаю команды на итальянском. Могу запросто перейти на английский.

– Ты бы стал генералом, – сказал Симмонс.

– Нет, до генерала я не дорос. Генерал должен знать черт знает сколько всего. Вы, ребята, думаете, что война это просто. С вашими мозгами вы не потянете даже на капрала.

– И слава Богу, – сказал Симмонс.

– Если всех вас, тунеядцев, забреют в армию, может, еще и потянете. Эх, вас бы обоих в мой взвод! А тебя, Мак, я бы сделал своим ординарцем.

– Этторе, ты отличный парень, – сказал Мак. – Но сидит в тебе милитарист.

– Я стану полковником еще до конца войны, – заявил Этторе.

– Если тебя раньше не убьют.

– Не убьют. – Он подержался двумя пальцами за звездочки на воротничке. – Что я делаю, видите? Когда кто-то заговаривает о смерти, мы трогаем наши звездочки.

– Пошли, Сим, – сказал Сондерс, вставая.

– Ладно.

– Пока, – попрощался я. – Мне тоже пора. – Часы в баре показывали без четверти шесть. – Чао, Этторе.

– Чао, Фред. Здорово, что ты получишь серебряную медаль.

– Это еще вопрос.

– Получишь, Фред, получишь. Сведения верные.

– Счастливо, – сказал я. – Подальше от греха, Этторе.

– За меня не беспокойся. Я не пьющий, не гулящий. Вино, девки – это не мое. Я знаю, что мне нужно.

– Пока. Я рад, что тебя повысят до капитана.

– Мне не надо ждать повышения. Боевые заслуги сделают меня капитаном. Три звезды, скрещенные шпаги и сверху корона. Это мое.

– Удачи тебе.

– И тебе того же. Когда возвращаешься на фронт?

– Уже скоро.

– Еще увидимся.

– Пока.

– Пока. Не попадай впросак.

Я пошел закоулками, чтобы побыстрее выйти к госпиталю. Этторе было двадцать три. Он вырос у дяди в Сан-Франциско и приехал навестить отца и мать в Турин, когда началась война. Его сестра когда-то уехала вместе с ним к американскому дяде и в этом году заканчивала педагогическое училище. Он был таким патентованным героем, от которого все не знали куда деться. Кэтрин его на дух не выносила.

– У нас тоже есть свои герои, – сказала она. – Вот только, милый, они себя ведут куда скромнее.

– Я отношусь к нему спокойно.

– Я бы тоже относилась к нему спокойно, если бы он так не задавался. Он нагоняет на меня тоску, тоску, тоску.

– И на меня.

– Милый, ты говоришь мне приятное, но это вовсе не обязательно. Ты мысленно видишь его на фронте и знаешь, что он там полезен, а мне такие парни неинтересны.

– Я знаю.

– Приятно слышать. Я пытаюсь найти в нем что-то хорошее, но он правда ужасный, ужасный.

– Он сказал, что его произведут в капитаны.

– Я рада. А уж как он будет рад.

– А ты бы желала видеть меня рангом повыше?

– Нет, милый. Меня устроит ранг, дающий нам доступ в хорошие рестораны.

– Это как раз мой нынешний.

– У тебя отличный ранг. Выше не надо, а то еще ударит в голову. Милый, я ужасно рада, что ты не тщеславен. Я бы за тебя так и так вышла, но гораздо спокойнее иметь мужа, который не тщеславен.

Мы тихо разговаривали на балконе. Уже должна была бы подняться луна, но над городом повис туман, и она так и не показалась, а через какое-то время заморосило, и мы ушли внутрь. Туман обернулся дождем, причем серьезным, и мы слышали, как он забарабанил по крыше. Я подошел к двери посмотреть, не заливает ли, но нет, не заливало, и я оставил балконную дверь открытой.

– Кого еще ты встретил? – спросила Кэтрин.

– Мистера и миссис Мейерс.

– Странная парочка.

– Говорят, на родине он сидел в тюрьме, а выпустили его, чтобы он мог спокойно умереть.

– И с тех пор он живет припеваючи в Милане.

– Ну, не знаю, насколько припеваючи.

– По сравнению с тюрьмой, надо полагать.

– Миссис Мейерс собирается кое-что сюда принести.

– Она в этом знает толк. Ты ее дорогой мальчик?

– Один из.

– Вы все ее дорогие мальчики, – сказала Кэтрин. – Она предпочитает дорогих мальчиков. Какой дождь!

– Настоящий ливень.

– Ты будешь всегда меня любить?

– Да.

– И дождь не будет нам помехой?

– Нет.

– Это хорошо. Потому что я боюсь дождя.

– Почему?

Я уже засыпал. А за окном все лило и лило.

– Не знаю, милый. Я всегда боялась дождя.

– А мне нравится.

– Мне нравится гулять под дождем. Но для любящих это очень плохо.

– Я всегда буду любить тебя.

– Я буду тебя любить и в дождь, и в снег, и в град, и… что там еще бывает?

– Не знаю. Кажется, я засыпаю.

– Спи, милый, а я буду тебя любить, что бы ни происходило.

– Ты правда боишься дождя?

– Когда я с тобой – нет.

– Почему ты его боишься?

– Не знаю.

– Скажи мне.

– Не заставляй меня.

– Скажи.

– Нет.

– Скажи.

– Ну хорошо. Я его боюсь, потому что иногда вижу, как умираю в дождь.

– Да ну?

– А иногда, как ты умираешь в дождь.

– Это уже больше похоже на правду.

– Нет, милый. Я ведь могу тебя защитить. Знаю, что могу. А вот себе не поможешь.