Прощайте, колибри, хочу к воробьям!
Шрифт:
Приняв решение, он успокоился. Его только точила ревность.
Кажется, я вчера переела мороженого. Оно было невероятно вкусное, сроду ничего вкуснее не ела! Но с утра побаливает горло. И вид неважнецкий, хотя я хорошо спала. Я сбегала в аптеку, купила какую-то брызгалку, которую посоветовала продавщица, и еще «стрепсилс». Вроде стало полегче.
В час дня позвонил Мирон.
– Жень, ты готова? Я за тобой через пять минут заеду. Кстати, «Тоска» имела грандиозный успех!
– Да? – обрадовалась я. – Ты говорил с Фариком?
– Нет.
Я обрадовалась, хотя чувствовала себя не очень хорошо. И тут же позвонил Фарик.
– Женечка!
– Я уже знаю, что все прошло прекрасно!
– Да. Ты была права, на спектакле этот швед делал все, что я ему сказал… И все равно я недоволен.
– Ну, ты почти всегда недоволен. Но отзывы прекрасные.
– А как ваши дела?
– Да пока неопределенно. Сейчас едем на встречу с художником. – Мне не хотелось по телефону посвящать Фарика во все подробности. – А ты сейчас где?
– Еще в Дюссельдорфе, но скоро еду назад в Амстердам. Знаешь, я вдруг почувствовал, что когда тебя и Мирона там нет, меня там страшно все раздражает.
О, Машуня, как она была права!
– Мы после встречи с тобой свяжемся. Думаю, я уже завтра вернусь. Все остальное Мирон и без меня сделает.
– Возвращайся, я уже соскучился. Мне тебя не хватает!
И тут же позвонил Мирон.
– Я внизу!
– Бегу!
– Тебе что, нездоровится? – спросил Мирон, едва я вышла из подъезда.
– Горло побаливает, но я уже приняла все меры. Фарик звонил. Он, конечно, недоволен.
– Интересно, этот дурак Костя будет продолжать свою игру или признается?
– Мирон, а может, ты все-таки ошибаешься?
– Зуб даю! А что ты вчера делала?
– Встречалась с одной подругой, она психолог.
– Терпеть не могу эту породу!
– Ты и представить себе не можешь, какая она умница и профессионал. Ей достаточно поглядеть на фотографию, и она все точно расскажет об этом человеке.
– И, конечно, она рассказала тебе о Константине Великом?
– Не только. О тебе тоже. И о Фарике.
– И что она обо мне сказала?
– О, все только самое хорошее.
– Например?
– Что ты жутко умный, надежный, хороший друг, что умеешь добиваться цели, что у тебя большие амбиции.
– Ну надо же! Нехилая характеристика!
А что еще она сказала?
– Ну, она еще и про Фарика многое сказала, но главное, она предположила, что вам с Фариком Голландия не подходит, поэтому у вас все время что-то валится с вашим проектом. Что страна как женщина, она твоя или не твоя…
– Серьезно?
– Более чем. И мне вдруг показалось, что она права.
– А знаешь, может быть… Но сейчас уже поздно, мы должны кровь из носу дать эти два спектакля, пусть в концертном исполнении, с задником или без, не важно, но должны, иначе придется платить огромную неустойку и окончательно потерять репутацию.
– Понимаю. Но потом…
– Да, пожалуй… Но с другой стороны…
– Знаешь, Фарик мне сказал, что, когда нас с тобой там нет, Амстердам стал его даже раздражать.
– Ну, мало ли…
Но
тут мы приехали.– Мирон, а кстати, что это за машина?
– Моя. У меня в Москве есть квартира и машина.
Он отдал ключи парковщику ресторана.
– Пошли!
Константин уже ждал нас. Он, как мне показалось, взглянул на Мирона чуть ли не с ненавистью. А тот был сама любезность.
– Ну-с, Константин Петрович, что сказал господин Лунин?
– Он… Мирон, Женя, я должен вам признаться, что никакого Лунина не существует.
– Можете не продолжать, – перебил его Мирон. – Я сразу догадался. Только, честно говоря, не понял, зачем вы это придумали. Эта роспись великолепна. Вы талантливый человек, Константин Петрович, и не надо этого стесняться.
– Да я… Это не то… Просто это мое хобби. И превращать хобби в профессию я не считаю ни нужным, ни даже возможным. Я нигде этому не учился, не знаю даже азов, поэтому если вас все-таки интересует это панно, то я его вам подарю, делайте что хотите, если нужно указать автора, пишите Ксаверий Лунин. А больше я ничего делать не стану. Это не мое. Я делал это для себя, я не ставил себе ни задач, ни сроков, я просто ловил кайф от процесса. И все!
Я почему-то обрадовалась. Это был настоящий мужской поступок.
– И вы раньше ничего подобного не делали?
– Нет. Я всегда любил рисовать какие-то орнаменты, но как-то не всерьез. А когда купил эту квартиру, подумал, а распишу-ка я здесь стенку… В конце концов, закрашу, если не получится… даже мой отец не знает, что это моих рук дело.
– Но, может быть, это шанс? – спросила я.
– Какой шанс?
– Заняться наконец тем, к чему лежит душа?
– Да не лежит у меня к этому душа! Это просто стереотип – если человек умеет немножко рисовать, то он непременно мечтает стать художником… В моем случае это совершенно не так.
Я терпеть не могу дилетантизма. А вообще во всем виноват Пафнутий. Если бы Женечке не вздумалось во что бы то ни стало иметь у себя фото моего кота на фоне этой росписи…
– Ну что ж, это ваше решение, – подвел итог Мирон. – И, наверное, не станем мы вешать задник. Как говорил поэт, он будет «как яркая заплата на ветхом рубище певца…». Так, кажется?
– Вот и славно! – искренне обрадовался Костя. – Мне только жаль, что вы зря потратили время, прилетели в Москву, хотя, не скрою, ваше предложение мне польстило, и не говоря уж о том, как я рад был видеть Женю… Женя, а что с вами? Мне кажется, у вас жар! – Он протянул руку и пощупал мне лоб. – Мирон, да она вся горит!
А мне и в самом деле было скверно. Меня тряс озноб. У меня крайне редко поднимается температура, я вообще в жизни редко хвораю, но уж если, то переношу это очень тяжело.
– Надо отвезти ее домой и вызвать врача! – решительно заявил Мирон.
– Врача не надо. У меня ангина, я знаю, что делать… Ненавижу врачей!
– Без разговоров! – рявкнул Мирон. – От ангины могут быть тяжелые осложнения.
У меня не было сил с ним спорить.
– Делайте что хотите!
– Мирон, я предлагаю отвезти Женю ко мне.