Прощёное воскресенье

С теми словами Лукерья Павловна поправила передник и пошла на кухню, тяжело, по-старушечьи переставляя ноги. Вид у нее был до крайности несчастный. Клавдия смотрела ей вслед, понимая — непроницаемо ее горе, его никаким участием не подсластишь. А самой еще шибче захотелось уехать из этого благополучного дома, из-под глаз и забот красного командира. Затворилась для него душа. С тем уже ничего не поделаешь. Уезжать надо, уезжать! И представляла, как подкатят к крыльцу сани, выйдет она из них. прижимая к груди ребеночка. На крыльце роди- гели стоят, строгие для общего деревенского любопытства. Отец первым не выдержит, затрясет бороденкой, погянется. Бережно подхваги г вн\- ка, в дом внесег. И останутся за порогом: расстрелянный Христос, сжигаюшая мир Родионова молитва, безутешная Лукерья Павловна, все останется, о чем надо будет забыть. И начнется жизнь…

Потом оказалось — она стоит, погруженная в свои мысли, смотрит слепым взглядом в окно. за которым наладился настояший весенний денек У нее мерзнут ноги, а ребенок на подушке слегка поскуливает.

— Завлеклась, — прошептала Клавдия.

Подошла к кровати, наклонилась над сыном.

— Бог даст — на своей печи молодцом дойдешь. Свезу тебя отсюда к родне. С дедом будешь соболей гонять.

Она сунула озябшие ноги в короткие валенки, подняла ребенка. ласково пожурила:

— Эх. ты какой скорый. Прохудился соколик.

Руки, как вспомнили, начали скоро развертывать, затем пеленать младенца. Он внимательно наблюдал за ней мутноватыми глазками. и пол этим глупеньким, беззащитным взглядом Клавдия чувствовала себя единственным щитом, способным заслонить его от взбесившегося мира. Снова подступили удобные мысли, устужливо подыгрываюшие ее желаниям Обратная дорога в Ворожеево казалась делом решенным и, уж конечно, приятным. По-другому думать не хотелось, даже главная угроза их путешествию — Родион — была на время забыта, хотя продолжала маячить в далеком сознании. готовая неожиданно объявиться.

Весь остальной день хозяйка держалась отстраненно, но без вызова, сгараясь не заводить с Клавдией разговоров. Холила тихая, опустив в пол глаза, изредка вздыхая, поднимая взгляд на фотографии детей, развешанные в резных березовых рамках над массивным комодом с чедны- ми литыми ручками.

К ночиналегел ветер Выскочил неизвестно откуда. Пошептался с домовым в трубе, побегал по го пой крыше и, освободив небо от редких облаков, погнал их за хребет, в сторону, где далекодалеко лежала немереная тундра.

Заснула Клавдия легко. Только что из окна на нее смотрели внимательные, холодные звезды, но вдруг исчезли и объявились снова вместе с громкими, не сразу ей опознанными, голосами.

— Сына моего еше не оженили?! — гудел на весь дом Родион. — Колька мой как поживает, глухая тетеря?

Лукерья Павловна кутается в пуховой платок, сонно просит:

— Вы бы тише шумели, Родион Николаевич. Отдыхают они. Спят. Мальчик справный. Ест хорошо.

— По родове жорок, — снизил бас Родион — Чи- час сама увидишь, в кого удался Фрол, пошевели Павловну!

— Шевелилка примерзла.

— Ха! Ха! — Родион шлепнул об пол мохнат- ки. — Спужался боец! Прогони его, Лукерья!

— Прогоню! — отрывисто пообешала хозяйка— Зачем мне такой'!! В силен вечер приперся, да еще лаегся. похабник!

Родион опять рассмеялся и, обхватив Фортова за плечи. подтолкнул к столу.

Теплый. усгоявшийся воздух в избе словно поежился 01 принесенного холода. Густо запахло табаком и конским потом Клавдия шмыркнула носом, спрягалась с головой под одеяло, но запах остался с ней, перебив дух свежего хлеба. Она cpa.Jy почувс гвовала себя неуютно, появилось необъяснимое чувство тревоги, словно ее собирались окликнуть и, подняв с теплой постели, повес 1 и в другое, незнакомое место, где было холодно и пахло конским потом. Ог ожидания она окончательно проснулась.

— Вы горбоза снимите, — посоветовала хозяйка. — Пусгь ноги отдохнут.

— Неког да, Лукерья. Ожрагь бы успеть.

— На бой торопитесь?

— Нам больше торопиться некуда. В Скитском белые всех, них самых, как их… активистов повесили.

— Маркова знала, кум Гераскиных? — спросил Фортов. — Он еше в Топорном лавку держал.

— Ну.

— В исподнем утек на гакой мороз. Пока до наших добирался, ноги поморозил. Умом не полный стал…

— Говорили — он от вас прячется в Скитском- го.

— Всех боялся. Середину искал, гад. Наливай, Фрол! Душа мерзнет.

— Что же вы, Родион Николаевич, не интересуетесь про жену вашу? — осторожно спросила хозяйка, снимая с печи сковородку с сохатиной.

Ролион посмо грел на играющий в стакане самогон Улыбка пробежала по губам и застыла в лево»' углу рта. чуть приподняв вислый ус. Он сказал:

— Опросталась. Чо еше надо?! Какой к ней нынче интерес у мужика быть может? А, Павловна') Не соображаешь разве? Гы!

— Внимание, — начала было наставлять его хозяйка, но Родион перебил:

— Проснется, поклон передашь. Хлеб у тебя нынче удался.

— Кушайте на здоровье!

Лукерья Павловна смахнула со стола на ладонь крошки и высыпала в рот. После чего спокойно уселась на скамью.

— Фартовый вы человек, — произнесла с притворным зевком Лукерья Павловна. — От всех враг о в от бились. Вон сколь добра награбили. Доктора как кто позвал.

— Царство ему небесное! — подмигнул Родиону Фортов. И вытер жирный рот.

Стаканы вновь со шлись над столом с коротким звоном.

Клавдия вздрогнула, сердце придержало бег, но тут же заторопилось, заколотилось непослушно и часто.

— Убили… — прошептала Клавдия. — На ем же вины никакой нет. Родион смерть сочинил, как обещался, так и вышло!

Голос хозяйки угадал, несет ее вопрос. Но почему же без боли?! Почему так холодно?! И зубы у ней в самом деле начинают постукивать в ознобе.

— Получается — кончили вы его? — спросила хозяйка.

Слова повисают в тишине, уготованной ей тремя людьми, сидящими за кухонным столом. Клавдия предвидела эту паузу, представляла остановившиеся глаза тех двух, которые знали ответ, слышала хруст жареного мяса на крепких зубах. Холодсменила ярость. Ей хотелось встать, вцепиться ног гями в красную от выпитого, азиатскую рожу Родиона, закричать на весь мир: «Нельзя! Нельзя его кончать! Вы же человека убиваете, звери!»

Молчание прервал Фрол. Не прекращая жевать, он сказал:

— Чо просил, то и дали. Согласно приговору…

— Вы с ума сошли! — перекрестилась хозяйка. — Он же безвредный. Да и бунтовал, как вы, еще при царском времени. До своих уже добрались?!

— Мы разве решаем: стрелять — не стрелять. Трибунал на то есть. Тоже, поди, не зря хлебушек кушают товарищи!

Родион задумчиво пережевывал мясо, слушая их разговор.

— На кого у вас только рука поднялась?! — не унималась хозяйка. — Кака холера привяжется, к коновалу идти прикажете?