Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Прошедшие войны

Ибрагимов Канта Хамзатович

Шрифт:

— Не знаю, — так же шепотом отвечала дочь.

Холодный дождь, промочив в нескольких местах земляную хилую крышу, отбивал неравномерную дробь. В сарае мычала недоенная корова. Промокшие, внешне безучастные ко всему куры, сбившись кучей, дрожа, прятались под дырявым соломенным навесом.

К удивлению Хазы и ее дочери, вся округа, даже деревья, говорили об этой новости. Кесирт замкнулась в себе, не знала, верить или нет своему счастью, долго сидела у родника, вновь и вновь вспоминая неожиданную встречу и с содроганием сердца мечтала о любви и счастье, поминутно краснея и улыбаясь сама себе.

Хаза, вся помолодевшая, копошилась по хозяйству, разговаривая сама с собой, лаская

то корову, то теленка, то вечно голодных кур.

А в начале лета, когда мир стал нестерпимо жарким, даже знойным, когда почернели первые плоды тутовника, Кесирт получила письмо: на красиво пахнущей белоснежной бумаге были выведены заманчивые узоры.

Безграмотные женщины несколько дней сокрушались над неожиданно выпавшей на их голову проблемой. Ведь во всем Дуц-Хоте только Баки-Хаджи да еще два-три человека владели элементарной грамотой. Как можно показать чужим людям письмо любимого? И вдруг к Хазе пришло озарение: отгоняя поутру на пастбище корову, она встретила Цанка. Заспанный юноша, развалившись на деревянных поручнях, нехотя погонял тонкой хворостинкой двух ленивых быков, запряженных в телегу.

Забыв про корову, Хаза подбежала к телеге и не здороваясь спросила:

— Цанка, а ты ведь умеешь читать?

— Чего? — удивился Цанка, приподнимаясь.

— Я спрашиваю — ты читать умеешь?

— Конечно умею. Грамотнее меня в округе нет человека, — глаза Цанка оживились, — а что надо прочитать?

— Ты когда освободишься, приходи к нам, дело есть.

После сенокоса, несмотря на усталость и жару, съедаемый любопытством, Цанка прибежал к мельнице. Кесирт сидела на маленькой деревянной лавочке в тени плакучей ивы, болтая босыми ногами в холодной родниковой воде.

— Вот где райское место и райская жизнь! — крикнул Цанка, спускаясь к ручью. — Добрый день, Кесирт.

— А, Цанка, приходи свободным. Как дела? Как ты изменился. Повзрослел, — ответила Кесирт, с обычной по отношению к юноше иронией.

Цанка ловко сошел по земляным ступеням к роднику, вымыл в прозрачной воде потные руки и лицо, в пригоршни стал пить воду.

— Хорошая вода, — с удовольствием сказал он, внимательно оглядывая ноги Кесирт. — Я бы искупался, если бы ты исчезла.

— Нечего тебе здесь купаться. В этом месте только я купаюсь, — важно парировала девушка, — а ты купайся там, внизу, со всеми.

— И когда ты купаешься? — шутливо спросил Цанка. — Пришел бы посмотреть на тебя.

— Ух ты — бессовестный, — так же шутливо вспылила Кесирт, — я тебе дам подсматривать. Тоже мне вырос — молокосос… Чтобы ты не волновался — я только ночью купаюсь.

— Ладно, не за этим я пришел. Что прочитать надо? — уже с важностью в голосе спросил юноша.

— А болтать не будешь?

— Сама ты болтушка. Не хочешь — не надо. Я ради дела сюда прибежал.

— Подожди здесь, я скоро.

Цанка остался один. Сел на место, где сидела до этого Кесирт, свесил в воду ноги. Прохлада родника незаметной волной прокатилась по телу. Две-три тонкие блестящие форели, играючи перепрыгивая поросшие мхом каменные валуны, понеслись вверх. Покрытые маленькими бордовыми шипами длинные стебли ежевики вольно свисали к ручью, беззаботно болтались в воде, не давая возможности толстому шмелю спокойно насладиться нектаром розовых цветочков. Прямо над головой, в густой листве, звонко пела синица «ци-пи, ци-пи», и недалеко ей вторила другая птичка «ти-ти-тюй» — «ти-ти-тюй».

Скоро появилась Кесирт, с напускным безразличием передала письмо. Цанка деловито раскрыл белый листок, смотрел тупо, затем перевернул.

— Ты что это, — усмехнулась девушка, — знакомые буквы ищешь?

— Не мешай, — серьезно отвечал юноша, — просто почерк плохой.

Разумеется,

Цанка ничего не понимал, просто знал некоторые буквы и умел едва читать. То, что требовал от него Баки-Хаджи во время обучения, он просто наизусть запоминал и этим отделывался от наказаний дяди.

— Ну что там написано? — не выдержала Кесирт.

Цанка глубоко вздохнул.

— Ну, короче говоря…

— Не надо короче, — перебила его девушка, — читай слово в слово.

— Пишет, что очень любит, скучает. Скоро вернется. Спрашивает как дела.

— Так, ладно, — Кесирт выхватила письмо, — ничего ты не знаешь — дурень.

— Сама ты дура, — без обиды ответил Цанка, — тоже мне нашла молодца. Как будто у нас в округе нет достойных ребят… Был бы я чуть старше, не досталась бы ты ему.

— Ты о чем это болтаешь? — усмехнулась Кесирт и, глянув на Цанка, обомлела: широко раскрытые голубые глаза юноши жадно ползли по ее телу от шеи, по груди, к босым ногам. — Ух ты, бесстыдник, только вылупился, а туда же, — и она стукнула рукой по плечу Цанка, выводя его из оцепенения. — А ну давай проваливай. Да побыстрее.

В ту ночь Цанка не мог заснуть. Странные мысли и чувства овладели им. Это было впервые. Он мог думать только о Кесирт, о ее красоте, о ее теле, он хотел видеть ее, быть рядом с ней. А на следующую ночь он полз среди колючих кустарников в кромешной тьме с противоположной стороны к месту, где должна была купаться Кесирт.

Злые собаки Хазы, почуяв человека, бросились через родник и с диким лаем устремились в кустарник. Узнав Цанка, заскулили, весело замахали хвостами. На лай собак с керосинкой в руках вышла во двор старуха, что-то крикнула, постояла и вернулась в хату.

Молодая крапива обожгла все руки и ноги Цанка, кусты шиповника и заросли ежевики царапали одежду, лицо. Он выбрал удобное место, сел, огляделся. В спину дул прохладный порывистый ветер. Луна то скрывалась, то ненадолго появлялась из-за туч. Где-то далеко внизу, на равнине, сверкали молнии. О чем-то таинственно под порывом ветра щебетала молодая листва. На две ущелья, в разливе Вашандарой, давали брачный концерт лягушки. Из далекого букового леса с колдовским очарованием доносился крик филина.

То ли от страха, то ли от прохлады, то ли еще от чего, но Цанка дрожал, постоянно оглядывался по сторонам. Почему-то ему казалось, что за ним тоже следят.

Сидеть на корточках стало тяжело, тогда он осторожно, на ощупь, нарвал мягкой травы овсянки, поудобнее прилег на живот и стал наблюдать…

Одна, две, три тяжелые капли упали на его лицо. Цанка открыл глаза. С ужасом не мог понять, где он; кругом тьма, резкие порывы ветра свистели в ушах…

Весь оцарапанный, промокший до нитки, грязный, под утро Цанка заявился домой. Тщетно родители пытали его, желая узнать, где он был. В наказание его отправили на две недели, вне очереди, в далекие Шатойские горы на выпас овец. Не вынеся изгнания, отпросившись на ночь у старика-напарника, Цанка вновь прибежал к мельнице.

На этот раз судьба была к нему благосклонна. Ночь была тихая, светлая. Спелая луна заманчивым светом залила горную долину. Весело играл ручей. Из далекого Дуц-Хоте доносились крики первых петухов. Собаки Хазы, вновь учуяв человека, прибежали, подняв лай и визг. Проглотив по куску припасенного Цанком кукурузного чурека, они замолчали, покрутились вокруг и исчезли в кустах.

Нарвав еще больше травы, Цанка поудобнее смастерил себе ложе и лег на живот в ожидании заветного. Все его страдания и мучения на сей раз были вознаграждены. Правда, от этого ему не стало легче, новые, неведомые доселе чувства любви, нежности и печали овладели им полностью, и в ту ночь он впервые в жизни ощутил восторг мужчины…

Поделиться с друзьями: