Прошедшие войны

— Всё, больше я не пойду унижаться за него, — возмущался Цанка.

— Не говори так. Не говори, — умоляла его Густан. — Поезжай в город, похлопочи… Не дай Бог его отчислят, заберут в армию, что люди подумают? Скажут, что я неродного сына не уберегла… Ради меня помоги ему… Я тебя очень прошу. Умоляю!

Поддался Цанка, поехал в Грозный, перевели молодого повесу на второй курс. И тут Руслана будто бы подменили, стал он озабоченным, печальным задумчивым. Радовались родители этому унынию сына, но недолго. Руслан перестал ходить на занятия, потом вовсе приехал в Дуц-Хоте и валялся целыми днями в своей комнате. Через Густан отец узнал, что их капризный сын оскорблен — любимая девушка его отвергла. На следующий день Цанка лично поехал в Грозный, в университете выискал избранницу сына и приятно удивился. Оказывается, Руслан влюбился в очаровательную однокурсницу. Правда, было одно «но»: избранница была на голову выше его сына. «Хм, — ухмыльнулся Цанка, — и в этом он как Баки-Хаджи — влюбился в высоченную красавицу».

Вечером Арачаев-старший рассказывал жене об увиденном, вспоминая дядю, смеялся.

— Ну и что такого, что она выше? — восклицала Густан. — Главное, что он любит ее… Не дай Бог, что натворит от горя. А так женится, образумится… Это ведь счастье нам… Будут учиться вместе. Квартира есть, а мы их поддержим.

Всю ночь думал над этим Цанка, под утро решил, что жена права.

Две недели он ездил в Грозный, наводил справки о родственниках девушки. Потом взял с собой самых авторитетных старцев района и поехал свататься. В первый раз родители девушки категорически отказали, ссылаясь на несогласие дочери. Следом в ход пошли женщины во главе с Густан. Они описали все плюсы будущего зятя, просили не обращать внимание на рост и вес, что дочь юна и не понимает, а у Руслана отдельный дом в Дуц-Хоте и шикарная, обставленная импортной мебелью квартира в центре Грозного, и что после свадьбы отец купит молодым машину и прочее, прочее. В конце концов слух усладился. «Да, рост — не главное» — решили все, и торг состоялся.

В первый раз, на старости лет, Цанка устраивал свадьбу ребенка. Мероприятие было грандиозным. Такого масштаба горы давно не видели. Гостей было великое множество, и подарков не счесть. А невеста просто загляденье. Доволен был Цанка выбором сына, улыбался все дни торжеств, не мог скрыть своего ликования.

Сразу же после жениться Руслан передал отцу через Густан, что хочет иметь машину.

— Чего? — исчезло с лица Цанка довольство. — Пусть учится!

— Но ты ведь обещал, — не отступала жена.

— Иди прочь! — крикнул отец семейства. — Никаких машин… Так и передай… Вот закончит обучение, там посмотрим… А так и денег у меня нет на машину.

Позже, уже спокойнее, говорил он жене:

— Разве можно этому сумасбродному молокососу руль доверить. Ведь он разобьется на первом повороте… Не куплю я машину, пусть сам заработает и приобретает, тогда беречься будет… Да и денег у нас нет, — подытожил он эту тему, и на том поставили точку в этом споре.

Однако судьба распорядилась иначе. Ровно через полтора года после этого разговора в честь тридцатилетия Победы ветерану войны Арачаеву Цанке по льготной цене выделили автомобиль «Жигули». Не хотел отец давать сыну машину, но за три месяца до этого у Руслана родился сын, и подумал счастливый дедушка, что его отпрыск повзрослел и стал серьезным. Расслабился Цанка, отдал ключи и понял, что совершил ошибку. Руслан сделал одну аварию, потом вторую. После этого старый Арачаев отнял машину, запер ее наглухо в сарае. Однако снежной зимой, когда Цанка и Густан ушли в соседнее село на похороны, Руслан нашел припрятанные отцом ключи, выгнал машину и умчался в Грозный. В ту же ночь в Дуц-Хоте пришла страшная весть. Руслан и еще четыре его товарища попали в автокатастрофу. Трое скончались на месте, двое в тяжелом состоянии. Руслан был за рулем, он погиб. Все были нетрезвые.

Сломился после этого Цанка, слег в горе. Наверное так бы и не встал, но однажды ночью услышал он, как истошно плачет в дальней комнате его внук — Элаберд. Вскочил он, стукнул кулаком в бок спящей рядом жены.

— Ты что, старая дура, дрыхнешь? Не слышишь, как ребенок кричит. Веди его сюда. Та, молодая мать, даже не проснется. Привела Густан внука, взял Цанка тепленького, мокрого от слез и мочи ребенка на руки, с щемящей любовью прижал к себе, прослезился. Внук еще чуть-чуть обиженно поплакался, что-то проворчал жалобно, всем маленьким, нежным телом прильнул к груди старика, голодными губками почмокал, потом от усталости затих, заснул, мерно засопел. Кто бы знал, сколько родного, милого и дорогого было в этом ребенке. Цанка еще долго ходил в сумраке комнаты, укачивал на руках бесценное наследство, его будущее. «Нет, нет, я не должен лежать, я не могу умирать, не имею права, — думал он. — Я должен поставить это дитя на ноги. Я обязан дать ему дорогу в жизнь… Какой он теплый, жалкий, свой! Какая это прелесть!.. Мой внучок — просто очарование!.. Кроме меня теперь мало кто о нем позаботится. Я должен жить ради него. Я не должен сдаваться». С этими мыслями он еще долго ходил по комнате, укачивал ребенка, любовался им, нежно ласкал, улыбался в блаженном забытье.

На заре он встал с решительным настроением, как обычно помолился, только теперь не просил у Бога себе покоя и внезапной смерти без мучений, а просил выдержки, здоровья и возможности вырастить внука. После этого он тщательно выбрился, одел чистую одежду, хорохористо вышел во двор.

— Жена, — крикнул он. — Почему снег не убрали?.. Скотину покормили?.. Ничего не продаем, а наоборот, еще пару коров купим… Буди детей, а сама одевайся, поедем в город, купим внуку новую коляску и одежду. Пока он не окрепнет — нам надо жить. Понятно, старая?.. Чтобы больше траура и слез в моем доме не было…

После траура молодая мать Элаберда оставила сына и уехала к родителям в Грозный. А еще через месяц Цанка и Густан поблагодарили сноху за всё и предоставили ей свободу в действиях. Только делить внука ни с кем старый Арачаев не желал.

— Он будет жить только со мной, в Дуц-Хоте, — категорично высказался он в присутствии родителей невестки. — Я понимаю, что мать есть мать. Но здесь дело неординарное. А Ваша дочь еще молода и обязана устраивать свою жизнь по-новому.

На старости лет «по-новому» зажил и Цанка. Он стал тщательно следить за своим здоровьем. Понял, что семьдесят лет не конец жизни, а продолжение ее. С весны до середины лета он собирал травы, ягоды, корневища лекарственных трав. Сушил и пил их настой регулярно. В меру работал: косил, рубил, пахал. Часто ходил по горам на охоту. Все лето купался в роднике, на месте Кесирт. До сих пор любил ее, тосковал. По-новому Цанка стал относиться к воспитанию детей. А Элаберд был его отрадой и смыслом всей жизни. Радовал внук деда, рос бодрым, здоровым, с детства смахивал на Арачаевых.

* * *

Летом 1979 года сбылась давнишняя мечта Арачаева Цанки, сын Гелани прислал телеграмму, что он с Артуром выезжает на Кавказ. До этого в каждом письме отец умолял его приехать, сын всё обещал, но в последний момент у него поездка всегда срывалась. И наконец он ехал, да не один, а с внуком!

На Грозненском вокзале долгожданных гостей встречали Цанка и Герзани. Увидел старый Арачаев своего сына и заплакал. Изменился Гелани до неузнаваемости: полностью остался без волос, даже брови выпали; осунулся; почернел; согнулся. А внук Артур наоборот радовал — вырос, окреп, был бойким мальчишкой. В первый же вечер Цанка сказал сыну:

— Ты, видно, болен, оставайся здесь, там тебе делать нечего.

— Да, — отвечал Гелани, — я поживу здесь все лето, а там видно будет.

Через пару дней сын освоился, раскрепостился и поведал отцу и своем горе:

— Батя, — говорил он на русском языке, — кончилась моя жизнь… С работы уволили, дали инвалидность. Получаю пенсию… Болезнь у меня тяжелая, неизлечимая. К тому же пью много. По пьяному делу жена обманула — дополнительно прописала в квартиру своих мать и сестру. В прошлом году сдала меня в лечебно-трудовой профилакторий, где алкашей держат. Я там восемь месяцев сидел. Тебе не говорил. Сосед твои письма мне пересылал. Теперь хочет сдать меня в дурдом… А сама блядина, гуляет направо и налево, даже в мою квартиру мужиков приводит, сама им бутылки ставит, угощает.

С каждым словом голос Гелани ослабевал, дрожал все сильнее, потом он заплакал.

— Не знаю, что делать, — продолжал он сквозь слезы. — Убить ее хочу… Еле сдерживаюсь… А она, свинья, хочет меня выкинуть из собственной квартиры… А я очень болен, я слаб… У меня бывают страшные приступы и боли… Что мне делать?.. Сына жалко. Боюсь я за него… Поздно одумался.

Теперь уже и Цанка плакал, горевал тяжко за судьбу сына. — Ну что тебе надо? — просил он сына. — Посмотри, всё есть… Сколько земли, природа, горы… Я тебя еще прокормлю, у тебя брат молодой, сестры, свой дом. Оставайся здесь, живи на здоровье, и сына здесь оставляй. Не хочешь жить в селе — у нас квартира хорошая в центре Грозного. Если хочешь, я тебя и на спокойную работу устрою. Оставайся, пожалуйста, Богом прошу!

— Да, да, я останусь, — потирал сын лицо, стал серьезным и спокойным.

Две недели Гелани жил, наслаждаясь природой и красотой родного края. Потом не выдержал, никому ничего не сказав, поехал в Грозный. Два дня его искали по всей республике, на третий день он приехал сам на такси.

— Батя, заплати, — крикнул он отцу, еле вылезая из машины.

Вид у него был потасканный, под глазом чернел синяк, костюм был в грязи и крови, рукав на предплечье распоролся. С этого дня Гелани слег и пролежал более месяца. Густан и две ее дочери, Дамани и Байхат, днем и ночью сидели возле больного. Цанка ездил в Грозный, привозил в Дуц-Хоте самых важных врачей в республике. Те осматривали больного и разводили руками — «лучевая болезнь, мы бессильны».