Прошедшие войны

После смерти Густан одиноко стало Цанке. Единственной близкой душой был юный Элаберд. Старый Арачаев буквально боготворил внука, был он у него излюбленным. Порой Цанка даже сам себе боялся признаться, что сына Герзани и его детей любит гораздо меньше, чем Элаберда. На старости лет привязался старик к юноше, нравился внук ему и внешне и характером.

— Чисто арачаевская плоть, — говорил он сам себе, любуясь со стороны внуком.

С годами Цанка отошел от многих дел. Работать в поле, в лесу не мог, знал, что не тот возраст. Единственно чем он занимался — это кладбище. В длинные дни он ходил туда дважды: утром и вечером, а зимой один раз. Ходил каждый день, в любую погоду, и без этого жить не мог. Когда бывало жарко, он часами просиживал возле родника, любил смотреть, как стремительно несется чистая вода вниз, к равнинам. При этом всегда вспоминал свою давно прошедшую молодость; грустил, плакал, а иногда, наоборот, смеялся.

Общественной жизнью и политикой в последние годы он не интересовался. Многое было для него непонятным, странным и порой даже страшным. Однако Цанка всегда был в курсе всех событий, благодаря соседу, Дашаеву Язману, тоже старику, правда лет на двадцать моложе Арачаева.

После окончания траура по кончине Густан сосед объявил Цанке:

— Великое дело свершилось — Верховный Совет нашей республики провозгласил декларацию «О государственном суверенитете».

— Декларация — это болтовня, — отвечал Цанка, — а Советы никогда добра не приносили, от декретов «О земле» и «Мире» до твоего суверенитета.

Через несколько месяцев Язман сообщал Арачаеву:

— Ты был прав, Верховный Совет — это одни партократы, их разогнали и пришла новая власть, у нас свобода, независимость, мы свершили революцию.

— Свобода — это очень хорошо, — сказал Цанка, — но вот революция — это всегда горе. А в целом независимость нам нужна… Я мечтал об этом… Спасибо за новость.

Еще через пару месяцев Дашаев восторгался:

— Все русские войска из республики ушли. А их оружие захватил народ… Я с сыновьями тоже добыл несколько автоматов и пистолеты.

— А зачем тебе пистолеты и автоматы? — Как зачем? Ты посмотри, сколько кругом жулья и бандитов ходит.

— А милиция где?

— Какая милиция?! Кругом воровство, грабежи и беспредел. Так что надо себя защищать самому.

— Да, — помотал головой Цанка. — Значит, свободу приобрели, а покой и порядок потеряли… Все закономерно, что-то находим — столько же и теряем. Только понять тяжело, что лучше: потерянное или найденное.

— А оружие нам необходимо, — говорил о своем Язман, — вдруг на нас Россия или даже Америка нападет?

— Ой, Язман, не смеши. С автоматами и пистолетом только бандитские разборки устраивают, а воют сегодня с самолетами и ракетами.

Через полгода сосед вновь восторгался:

— Ты знаешь — скоро мы будем жить как кувейтские шейхи. Оказывается, у нас очень богатая земля.

— Земля-то богатая, но «без труда — не вынешь рыбку из пруда».

— А мы трудимся днем и ночью.

— Правильно — днем митингуете, ночью грабите.

— Старый ты стал, Цанка, совсем дурной, — махнул рукой Язман.

Пару месяцев спустя Язман прибежал к Арачаеву.

— Цанка, Цанка, ты не представляешь, какое у нас счастье — теперь у нас не будут брать налоги, и мы не будем платить за электричество, газ, воду. Представляешь, все будет бесплатно… Нет налогов — ведь это счастье! Вот это свобода!

— Подожди, Язман, как это нет налогов. Не будет налогов — не будет государства. А не будет государства — свобода превратится в анархию.

— Ничего ты не понимаешь, Цанка.

— Может, я и не понимаю, — горестно сказал Арачаев, — но ясно одно — бесплатно никогда ничего не бывало… Это какой-то обман… Кто-то нам кинул кость, как бы она в горле не застряла.

— Ты мыслишь, Цанка, как оппозиция.

— А кто такие «оппозиция»?

— Это те, кто против нашей свободы.

— Так значит я против нашей свободы, а ты за свободу?

— Значит так.

— А где ты услышал это слово — «оппозиция»?

— Вон в телевизоре только об этом и говорят.

— Да-а, молодцы! Веками не могли в наш народ клин вбить — мучились, а с помощью этого ящика что хотят, то и творят… Сделали самое страшное — народ раздвоили…

В конце 1993 года Язман вновь восторгался:

— Ты знаешь, Цанка, просто чудо! Российский Президент сделал точь-в-точь как у нас — разогнал Парламент, а потом из танков, из пушек бил их, колотил прямо в упор… Ну, молодец!

— Жалко, что там война, — горестно сказал Арачаев, — а то Герзани обещал этой зимой меня в Москву на операцию повезти. Глаза ничего не видят.

— Да все уже закончилось, полный порядок там, — смеялся Язман.

В январе 1994 года Цанке сделали в Москве операцию на глаза. После операции его осматривал пожилой профессор. Узнав, что Арачаев из Грозного, он с любопытством спросил:

— Ну как у вас там живется?

— Живут очень хорошо — некоторые, а большинство плохо. — Здесь то же самое, — горестно вздохнул доктор, — оказывается эти лозунги — «рынок», «демократия», «свобода» — только ширма для беспредельного грабежа и обогащения.

Во время последнего осмотра Цанка спросил у профессора: — Вы человек информированный, мыслящий… Вот муссируют слухи, будто будет война между Россией и Чечней. Что Вы думаете, будет война?

Врач тяжело вздохнул.

— Вот именно «муссируют», раздувают, готовят общественное мнение… А война конечно будет. В России есть поговорка, что «война — все спишет». А списать надо много грехов. Ой, как много! Это единственный вариант выжить — самый циничный, но эффективный… Знаете, когда речь касается огромных состояний, то говорить о душе, разуме, человечности просто глупо и даже кощунственно, — врач снял повязку с глаза Арачаева. — Теперь Вы мир увидите во всем многообразии, как в молодости.

— Да-а, — восхищался Цанка своему прозрению, — как я хорошо вижу.

Из больницы до гостиницы он ехал с Герзани в такси. Любовался старый Арачаев новой Москвой, восторгался грандиозностью и масштабами строительства.

— Вот это город, вот это богатство, — говорил он.

По-детски радуясь вернувшемуся зрению, Цанка весь день выглядывал в окно гостиницы, неожиданно он увидел, как к магазину напротив подъехал грузовик и под словом «Хлеб» была нарисована крупная фашистская свастика.

— Посмотри-ка, Герзани, — показал отец увиденное сыну. — Это значит, что фашизм кого-то кормит.

— Да перестань, дед, — усмехнулся молодой Арачаев, — это просто дети балуются.

— Нет, сынок, — грустно сказал Цанка, — в глазах детей без преломления отражается реальная действительность.

— Ты думаешь, дети знают, что такое фашизм?

— К счастью, не знают, — ответил старик. — Но почему ты решил, что это написали дети? А если даже и дети, то они бессознательно моментально копируют то, что творят взрослые… В любом случае они вместо большевистской звезды стали рисовать фашистский крест. Это символично, и они тождественны.