Прошедшие войны

В это время во дворе появились еще две коровы и одна буйволица. Они, тупо оглядев людей, промычали и двинулись к стойлу.

— Ески, — крикнул Косум своего старшего сына. — Пойди привяжи животных.

В это время из дома вышла хозяйка двора с двумя ведрами для дойки. Когда она удалилась подальше к навесу, Хадижат продолжила.

— Короче, Косум, хватит болтать, старик дома нужен. Пошли за ним Цанка.

— Как я пошлю его. Покос идет. Работать некому.

— Ничего не будет с вашим покосом, — недовольно ответила Хадижат, в упор глядя на деверя.

Косум, как и вся округа, знал, что у старухи свои планы: средняя дочь Базани, овдовевшая несколько лет назад, выходит замуж. На днях должны приехать сваты, необходимы расходы, подарки и вес и авторитет Баки-Хаджи. Только это обустройство дочери волнует Хадижат, а не безопасность мужа. Думал об этом он и невесело смеялся.

— Ладно, как только покончим с покосом, а это будет дней через пять-шесть, пошлю я Цанка за ним, — согласился деверь, зная строптивый характер невестки.

— Ты что, ты что с ума сошел, как и твой братец? — вскочила с места Хадижат, — завтра, именно завтра пойдет, не то я сама пойду за ним.

Косум вновь засмеялся, видя как в гневе кричит старуха. Вновь обильный пот выступил на ее оплывшем лице. Замахала она толстыми руками, задрыгались ее обвислые груди и живот.

— Ладно, — успокаивал ее деверь, — через пару дней основное поле кончим, тогда посмотрим. Покос есть покос. Не дай Бог начнутся дожди, тогда трава почернеет, сгниет. Что тогда зимой делать будем.

— Ничего не будет. Впереди еще два покоса. Травы у нас еще прошлогодней валом, девать некуда, — не унималась старуха. — Это Алдум был живой, все делал впрок. А теперь — никто работать не хочет, даже я. А Цанка в отца пошел, работает ладно, как я его отпущу, — говорил озабоченный Косум.

— Хаз Кчант, [65] дорогой, я тебя очень прошу, пошли его, пожалуйста. Завтра, — уже жалобно просила Хадижат, — мне и говорить стыдно, просто сваты должны прийти. Понимаешь?

Косум глубоко затянулся. В глубине двора около курятника к ночлегу собрались куры. Они поочереди не спеша поднимались наверх по наклонной дощечке. Внизу стоял важный петух. Он гордо раздвинул крылья, замахал ими свободно, огляделся по сторонам, что-то проурчал себе под нос и тоже полез вверх за своими несушками.

65

Хаз-Кчант — (чеч.) дословно — красивый мальчик.

— Ладно, завтра пошлем, раз такое дело.

— Ой, спасибо тебе, спасибо дорогой. Один ты сообразительный в нашей семье остался, а этот дурень совсем от дома отбился на старости лет. Да он и в молодости был не лучше, дом всегда тяготил его… Ну пойду, что-то устала я сегодня, и голова болит… Ты к нам заходи, Базали что-то там готовит вкусное.

— Зайду, зайду попозже, — ответил вслед тяжело уходящей Хадижат Косум.

На рассвете следующего дня Цанка отправился в Нуй-чо за дядей. Долго выбирал маршрут, но в конце концов решил идти через мельницу и противную пещеру напрямик. Хотя и боялся вновь оказаться в отвратительном отверстии горы, однако возможность увидеть Кесирт взяла верх.

Месяц назад он как бы по делу был на мельнице. Как назло, Кесирт дома не оказалось. Хаза рассказала, что приходили какие-то женщины из Махлеты, требовали вернуть долг, что собрали они последние гроши, продали последнюю корову, таким образом часть долга погасили. А теперь дочь снова занялась этим неблагополучным делом, желая как-то рассчитаться. При расставании старуха расплакалась, говорила о несчастной судьбе своей одинокой дочери, просила Цанка в случае своей смерти присматривать по-братски за Кесирт. Юноша от этих слов покраснел, смутился, не знал куда спрятать глаза. Любовь, нежность и теперь еще отчаянная жалость пробудились в нем с новой силой. Он тосковал по ней, хотел видеть, мечтал хоть чем-то помочь, но не знал как. Иногда порывался продать подарок Баки-Хаджи — кобылицу с жеребенком и отдать деньги любимой, но боялся гнева родственников и, самое главное, что гордая Кесирт не примет его участия после того ночного путешествия.

Вдали сквозь густой лес показался черный силуэт мельницы. Стало слышно звонкое журчание родника. Хазины собаки, почуяв пришельца, с лаем выскочили навстречу юноше. Цанка шел торопливо, сердце с замиранием учащенно стучало в висках. Это биение было не от быстрой ходьбы, а от ожидания встречи с любимой. Он еще не знал, дома ли Кесирт или нет, но трепетное волнение с каждым шагом возрастало.

Узнав издали Цанка, собаки виновато заскулили, виляя весело хвостами, пошли с ним во двор мельницы. В темном маленьком окошке промелькнула тень, потом дверь отворилась и вышла во двор заспанная Хаза.

— Добрый день, — с натянутой улыбкой обратился Цанка.

— И тебе мира и добра, — отвечала старуха.

— Что это вы до обеда спите? — решил подшутить он.

— А что нам делать, остались мы в сиротстве. Коровку-то продали, вот и отдыхаем, наслаждаемся сном, — отвечала шепелявым голосом Хаза. — А ты что это в такую рань? Что случилось?

— Да нет, я просто за дядей иду. Решил через мельницу, так путь короче.

— Что, пойдешь в пещеру один? — удивилась старуха.

— Да, а что тут особенного?! — приходя в себя от волнения, заносчиво ответил юноша.

В это время из двери хаты на почерневшее от времени перекошенное деревянное крыльцо вышла Кесирт, вся растрепанная, спросонья свежая, румяная, босоногая. Увидев Цанка, она уголками пухленьких губ чуть улыбнулась, зевая, беззастенчиво потянулась.

— Доброе утро, Цанка. Что, к Баки-Хаджи собрался? — просто спросила она, как будто между ними не было ссоры в последнюю встречу.

— Здравствуй, Кесирт, — вновь заволновался Цанка, завороженный ее видом.

В простеньком белом ситцевом платье, с беспорядочно раскинутыми пышными черными кудрями, она была изумительно привлекательна. От нее исходил постельный, дурманящий аромат цветущей женщины. Чувства мужской нетерпимости и беспредельного влечения охватили нутро Цанка. Он поймал себя на мысли, что если бы не присутствие Хазы, он вряд ли смог бы сдержать себя, так Кесирт на него действовала. Глаза юноши, помимо его воли подчиняясь страстному желанию, жадно скользили по ее ногам, рельефному телу, лицу.

Обе женщины перехватили этот знакомый им взгляд. Кесирт отвела взгляд в сторону, ее круглое лицо чуть заметно искривилось в усмешке, на пухленьких щечках появились еле заметные ямочки, рукой она плавно зачесала назад волосы, откидывая назад голову и обнажая длинную, с небольшими складочками смуглую шею, часть высокой груди.

Хаза наоборот насупилась, ее уродливое лицо еще больше вытянулось, губы в гневе сжались. Она недовольно смотрела на Цанка сбоку, а обратилась к своей дочери:

— Ты что это выскочила чуть ли не голая? — прошептала гневно она.

— А что случилось, нана? Я всегда так хожу, — невозмутимо ответила Кесирт, бросила в сторону Цанка искоса жгучий, непонятный молодому человеку взгляд и пошла, что-то напевая, к роднику.

— Может, чай попьешь? — спросила Хаза у Цанка, давая понять юноше, что он может идти дальше.

— Нет, нет, спасибо, — сказал он и, все еще думая о своем, развернулся и пошел вверх по подъему горы.

— Счастливого пути, — сухо сказала Хаза.

— Спасибо, — так же ответил он.

Когда он отдалился на приличное расстояние от мельницы, вдруг услышал голос Кесирт!