Прошлое — чужая земля

Никто меня не услышал.

Я вернулся домой слишком поздно и решил, что позвоню утром из придорожного ресторанчика. Распахнул окно и лег спать, надеясь на ночную прохладу.

Мне никак не удавалось заснуть и, долго проворочавшись, я задремал, только когда сквозь щели жалюзи начал пробиваться дневной свет. Мне приснился сон.

Я ехал в машине по какому-то шоссе, вокруг все было пустынно, серо и грустно, как бывает только зимой по утрам. Я вел машину с ощущением тревоги, как будто что-то важное от меня ускользало. Затем я увидел, что мне навстречу — против меня— все быстрей и быстрей летят какие-то предметы. А потом я понял. Предметы — это встречные автомобили, а я еду не по той стороне.

Как такое могло случиться? Почему я еду против движения? Да и дорога оказалась не слишком широкой. Даже наоборот, чем дальше, тем больше она сужалась. Я не хотел умирать — у меня слишком много дел! И вообще, со мной не может случиться ничего подобного. Это происходит обычно с другими. Дорога стала совсем узкой и вообще перестала напоминать шоссе. Слишком узкой. Я двигался все медленней и все больше боялся. Вдали раздался душераздирающий звук сирены.

Я не хотел умирать.

А вдруг после смерти ничего нет?

Сиреной оказался банально звенящий будильник, и я вытаращил глаза. Несколько секунд я лежал в постели, уставившись на свои ботинки и все еще балансируя между явью и сном.

Полчаса спустя я стоял у подъезда Франческо и звонил в домофон. Мы уезжали.

Глава 21

Я где-то прочитал, что днем привидения прячутся. Не то чтобы это высказывание отличалось особенной оригинальностью или меткостью, но оно справедливо. В то утро я чувствовал себя отлично. Несмотря на то, что спал всего час или чуть больше. Несмотря на кошмары. Несмотря на заполненные призраками улицы, по которым я ночью гулял.

Все снова стало простым и понятным, когда я выжимал на своей бээмвухе сто восемьдесят в час. Я уже не разделял своей вчерашней убежденности, что наше путешествие имеет какое-то особенное значение. Хуже того: меня раздражали мои благие намерения. Мне не хотелось думать, и я решил отложить заботы на потом. Стоял прекрасный, не очень жаркий день, мы мчались вперед, музыка гремела на весь салон, и все казалось возможным. Это было не веселье, а эйфория. Я воспринимал все вокруг как-то обостренно, как будто мои органы чувств обрели большую восприимчивость. Все стало простым и очевидным. Цвета в тот день казались более яркими, и во всем проступало что-то первобытное: я как будто в первый раз слушал знакомые песни, держал руль, менял передачи и нажимал на педали.

Часов в десять мы остановились на заправке где-то в Абруццо или уже в Марке. [10] Мы выпили по капуччино и съели по куску торта с лимонным кремом. Не знаю, почему эта подробность отпечаталась у меня в памяти. Я прекрасно помню, как двумя пальцами собирал оставшиеся на тарелке крошки. Помню плотность коржа и густоту крема, лимонный вкус которого смешивался у меня во рту со вкусом кофе.

Прежде чем отправиться в путь, я позвонил своим, но уже совсем в другом настроении. Я бы с удовольствием обошелся без этого — разговор с ними сейчас лишил бы меня чувства легкости. Он напомнил бы мне, что у меня есть — или должно быть — чувство ответственности. Заставил бы снова задуматься. Иначе говоря, делать именно то, чего мне меньше всего хотелось. Но, безусловно, я должен был позвонить. Не мог же я просто так исчезнуть, ничего никому не сказав.

10

Области Центральной Италии. (Герои двигаются по Апеннинскому полуострову с юга на север.)

Вышло именно так, как я ожидал и чего боялся. Даже хуже. Я уехал в Испанию? Почему не предупредил заранее? На какой машине? Только тогда я вспомнил: они не знают, что у меня новая машина. Я наплел им какой-то ерунды, они поняли, что я вру, но правды все равно не узнали. Я снова разозлился, потому что был не прав и неуклюже оправдывался. Опять наговорил им гадостей, и закончилось тем, что мы побросали трубки, даже не попрощавшись.

Все оборвалось. Как ножом отрезало.

— Да пошло оно все! — сказал я автомату, пока он выплевывал мою телефонную карточку. Презрительно окинул взглядом толстуху, что стояла рядом, ожидая своей очереди, и явно все слышала. Она испуганно отвела глаза, чем доставила мне злобное удовольствие. «Да пошло оно все!» — произнес я еще раз, направляясь к машине.

Все, что случилось потом, я помню не очень отчетливо. Моим последним ясным воспоминанием стал тот лимонный торт с капуччино. Мы пересекли Италию и юг Франции практически без остановок, сменяя друг друга за рулем. Прежде чем отправиться в путешествие, мы договорились, что будем делать, что захотим. Останавливаться, где нам понравится, например на пляже, а придет фантазия, останемся там на денек-другой. В общем, будем путешествовать спокойно, никуда не торопясь, ведь мы на каникулах. Вскоре выяснилось, что это пустая болтовня. Франческо сказал, что знает кое-кого в Валенсии.

Нашей целью стала Валенсия. Мы направлялись именно туда, и точка. Помню, как сменяли друг друга слепящее солнце, бескрайний багряный закат, темнота и опущенные стекла на заправке во время получасовых передышек. Помню водителя фуры, который вылез отлить под кустом, выдал длинную отрыжку и забрался обратно в кабину, вздремнуть. Сигареты, бутерброды, кофе, снова сигареты, капуччино, туалеты придорожных кафе, пограничные пункты, дорожные знаки на иностранных языках. Я помню свет, полумрак, темноту, снова свет и то чувство необходимости, что гнало нас вперед. Музыку. Спрингстина, «Дайр Стрейтс», Нила Янга. Какие-то кассеты Франческо с жесткими записями в стиле хэви-метал. Гипнотический шум. Чем дальше мы ехали, тем меньше говорили, как будто пытались сконцентрироваться на выполнении нашей миссии. Только я не знал, в чем эта миссия заключалась.

Я не помню, о чем думал и думал ли вообще. Не помню, что говорил Франческо. Мы неслись вперед, все больше уставая, но не могли остановиться.

Мы приехали в Валенсию примерно через сутки. Сняли комнату в каком-то странном отеле и, не раздеваясь, рухнули спать.

На улице было настоящее пекло.

Глава 22

Я проснулся в семь вечера, насквозь пропотевший. Франческо уже встал — из ванной доносился шум воды. Наша комната оказалась странной до абсурда. Обои с лошадиными головами, разные покрывала на двух кроватях и огромный черно-белый телевизор шестидесятых годов. Я несколько минут пялился на него, все еще не в себе от усталости и чувства отчуждения. В комнате витал какой-то странный запах — отвратительный, но знакомый. Я не сразу понял, что воняет от меня. Не очень-то приятное открытие, и, как только Франческо освободил ванную, я завернулся в полотенце и пошел в душ.

Мы вышли на улицу часам к восьми, вновь обретя человеческий вид.

Франческо позвонил своему другу, и я услышал, как он говорит на смеси трех языков: итальянского, испанского и французского. Мне удалось разобрать, что какой-то Никола уехал из Валенсии и вернется через несколько дней. Франческо не удивился и сказал, что перезвонит. Произнес он эти слова каким-то странным тоном.

Повесив трубку, Франческо объяснил мне, что Никола — его старый друг. Он родился в Бари, но последние два года жил в Испании, переезжая с места на место и занимаясь разными делами.И все. Тема закрыта. Честно говоря, этот Никола не очень-то меня и интересовал. Я отдохнул, хорошо себя чувствовал, хотел есть, и мы были в Испании.

Поужинав, — разумеется, валенсийской паэльей с большим количеством пива, — мы пошли прогуляться по городу.

Мы шатались по битком набитым барам. Потом забрели в какой-то сад: столики располагались в тени, а бар — посередине. За столиками и прямо на земле сидела и стояла куча народу. В воздухе витал запах гашиша. Мы нашли свободный столик и сели. Намолчавшись в дороге, мы оба говорили без остановки. Мы были счастливы. Мы говорили, не слушая друг друга. Бесконечный поток слов о свободе, о нашей бунтарской жизни, не подвластной лицемерным правилам. О поиске смысла под выгоревшей краской пустых приличий. Которые мы отвергли во имя этики, недоступной большинству.