Прости, но я ухожу

– Точнее, мы ей сказали вчера. Она потребовала, чтобы ты обо всем узнала.

Я медленно повернулась к мужу, взирая на него с неверием. Шок, в котором я пребывала, лишь множился, пока не захлестнул меня с головой. Но, наверное, в таких ситуациях иначе не бывает? Не могла же вся эта история пойти по иному сценарию, когда мы бы сели тесным кружком, все обсудили, а потом обнялись бы и разошлись каждый в свою жизнь?

– То есть, она воспримет все нормально, если я просто буду обо всем знать?
– прошептала я, делая свои выводы.

Вадим замотал головой, прикрыв глаза. От необходимости отвечать его избавил звонок в дверь. Он испуганно метнулся в прихожую, а я прижала к себе Ксюшу крепче. Прислонилась лбом к виску дочери и попыталась привести в порядок дыхание.

Прибыла, слава всем богам, вовсе не Леля, хотя я и начала подозревать, что эта наглая девица, которая не погнушалась тем, чтобы приехать сюда на разговор, могла прийти в мой дом. Это был курьер, что привез торт, о котором я напрочь забыла. Как и о дне рождения, который теперь даже не представляла, как праздновать.

Держа Ксюшу на руках, я прошла на кухню, куда Вадик занес большую коробку. Опустила дочь на пол и какое-то время была занята тем, чтобы пристроить торт на балконе, где он должен был оставаться до завтра. Мысли мои крутились вокруг праздника. На нем я сосредоточилась, чтобы не сойти с ума.

На Юлином юбилее должны присутствовать и Вадим, и Леля… Им же хватит ума не показываться на торжестве? Или они будут делать вид, что ничего не случилось?

Я решила задать эти вопросы напрямую Куденкову. А когда вошла в нашу спальню, куда он ретировался, расплатившись за торт и проводив курьера, обнаружила картину, от которой сердце снова неистово забилось.

Вадим быстро, словно был вором, орудующим в чужом доме, собирал свои вещи…

1.3

1.3

То, что Куденков так просто и легко это делал - бежал из нашей общей жизни, которая была для меня всем, попросту добило. И хоть казалось, будто я уже валяюсь в луже собственной крови, бездыханная, обесточенная, прозрачная, у Вадима получалось показать мне, что это не предел. И что он способен своими руками снова убивать меня и убивать, пока я не исчезну.

– Вадик… Скажи, что это шутка… - взмолилась я, начиная метаться по комнате.

На сумки, стоящие на постели, старалась не смотреть. Чудилось, что это порталы в другое измерение, через которые из меня точно так же утекает жизнь, как из открытой раны в груди.

– Глаша… Мне тоже очень больно, поверь. Но я хочу сделать все быстро, чтобы минимизировать страдания.

Он сосредоточенно складывал и складывал аккуратные стопки одежды в сумки, а я задыхалась и бегала туда-обратно, заламывая руки. Такой беспомощной я не была даже в тот момент, когда с аппендицитом увезли в реанимацию мою дочь…

– Как можно минимизировать то, чем ты меня сегодня уничтожил?
– вновь захрипела я.

Спазм в горле был непереносимым. Он сдавливал шею изнутри, расползался всюду, распространяясь по каждой клеточке тела. Он мешал говорить, хотя я желала лишь одного - кричать.

– Не нужно так, Глаш…

С этими словами он направился в ванную, где стал собирать свои вещи - одеколон, машинку для стрижки, которой подравнивал щетину. Ее Вадик отращивал в отпуск и постоянно шутил, что мечтает стать дикарем и убежать в джунгли. А в последнее время брился так гладко, что я даже над ним стала подтрунивать.

«Ну ты снова прям жених!», - смеялась, не зная, что за этими словами кроется самая, что ни на есть, правда моей рухнувшей жизни.

– Папа, папа, папа…

Ксюша оттаяла, перестала пугаться и побежала за отцом. Схватила его за штанину и стала вышагивать следом, пока Куденков передвигался по ванной.

– Что будет с нашей дочкой? Ты вообще оборвешь с нею все контакты?
– спросила я, встав в дверях ванной и прислонившись к косяку, по которому я едва не сползала киселем на пол.

– Глупости, Глаш, - отозвался Вадим.
– Где, блин, мой гель после бритья? Ты же покупала сразу несколько… - пробормотал он.

Меня так и подкинуло от этих слов. Вадик просто перетащит к любовнице свои умывалки и прочие шампуни, просто расставит их точно так же на полочках и будет жить припеваючи?

– Нет, конечно… Я не стану обрывать все контакты ни с одним из детей. Мы же взяли на себя ответственность, когда приняли в семью Ксюшу…

Он подхватил малышку и усадил ее на сгиб локтя. Наконец нашел свои чертовы гели и вынул их из шкафчика. Один вручил ребенку, второй сунул в карман, третий взял в свободную руку. В таком виде вновь добрался до сумок, разложил там баночки, а потом они с Ксюшей сделали еще несколько «ходок» туда-сюда, чтобы забрать остальное.

– На, - проговорил Вадим, передав мне дочь.
– Сейчас посмотрю, все ли забрал.

Он ходил и ходил по квартире, открывал шкафы, ящики, комод… Забирал и забирал свои вещи, которых в поле зрения становилось все меньше.

– Глаш, я колонку возьму, которую нам на годовщину дети дарили. Ты же ею все равно не пользуешься, - уведомил меня Куденков, пакуя вышеозначенную вещь.

А у меня даже сил не осталось не то что ответить ему, но в принципе понять, о чем он вообще говорит.

– Подытожим, - проговорил Вадим, когда собрал свое барахло.
– Квартира ваша. Переписывать на кого-то из семьи я свою часть не буду, но и претендовать на проживание здесь не стану. Алименты, как и сказал, с меня в полном объеме. Развод оформим чуть позже. Я понимаю, что для тебя все это очень болезненно, поэтому пока отложим судебные тяжбы.

Он немного поморщился, взглянув на Ксюшу. Если сейчас скажет, что разойтись легче можно было бы, если бы дождались совершеннолетия Петра, но при этом у нас бы не было приемного ребенка, я брошусь на него с кулаками.

Эта маленькая крошка, которая сейчас тихо сидела у меня на руках, вцепившись пальчиками в мою домашнюю блузу, стала тем якорем и источником жизни, благодаря которому я все еще могла делать вдохи.

– Все… Я пошел. До встречи.

Взяв сумки, он приблизился к нам, небрежно чмокнул Ксюшу в лобик и просто покинул квартиру.

Бросаться за ним, падать на пол и впиваться в ноги с криком, что я без него не могу, разумеется, не стала. Если бы это могло хоть что-то исправить и стереть мне память, пожалуй, я бы рассмотрела такой вариант. Но ничего уже нельзя было изменить. Куденков просто ушел, оставив меня на растерзание тем чувствам, что бушевали внутри.