Просторы Многомирья

— Ну… прямо даже и не знаю, — молвил Степан задумчиво. — А чего ЧИПА эта тишь-благодать не устраивает?

— Потому что Многомирье — такая система миров, где всё повторяется, где нет настоящего развития. Ты видел корабль этих красных ящериц щуров? Как он тебе?

— Красивый… не… даже прекрасный корабль! Летит в воздухе между этими мирками мелкими!..

— Так вот: ещё до изгнания ЧИПА, столетия назад, щуры летали примерно на таких же кораблях. Может, и есть кое-какие отличия, но всё такие несущественные… Ничего нового они не изобрели! Теперь вспомни свою жизнь на Земле…

— Да чего её вспоминать? Я и так во всю о жене и детях думаю. Вот, чёрт подери, они ж меня искать будут! Ушёл из дому и пропал без вести, а всё потому, что ты меня вернуть не можешь…

— Проход между мирами уже закрыт. Там сейчас должны быть и каменные Гхалы и, возможно, маги.

— Но…

— Я задал тебе вопрос, Степан, что ты можешь сказать о вашей земной жизни?

— Она такая… быстрая…

— Правильно! За последние годы сколько у вас всего появилось: и сотовые телефоны и компьютеры и Интернет; сто лет назад и в космос никто не летал, а сейчас уже думают о полётах к дальним планетам, думают о колонизации Луны и Марса. У вас есть писатели-фантасты, но мало кто из них решается заглядывать дальше чем на сто-двести лет вперёд; слишком непредсказуем, резок ваш прогресс; и это близко духу ЧИПА… А здесь, в Многомирье, представь: можно с уверенностью сказать, что здесь вот через шесть тысяч лет ничего не изменится. Так же будут висеть эти миры, и будут среди них летать глупые торговцы и путешественники.

— Ну, а может, не стоит насильно торопить? Может, это просто период такой? У нас на Земле тоже так было: только специалист сможет сказать, чем, например, две тысячи трёхсотый год до нашей эры в Египте отличался от две тысячи двухсотого. Ничего существенного не происходило: поколения сменяли друг друга, а прогресс топтался на месте; однако потом началось ускорение… и до сих пор продолжается…

— Здесь ничего не меняется десятки, а, возможно, уже и сотни тысяч лет…

— Но вон — посмотри, видишь, красота какая! А ты говоришь — не меняется!

И Степан указал на мир, возле которого в это время пролетал шкатулочник. Там беломраморные дворцы возвышались над нежно-малахитовыми полями; там синели родниковые озёра, там сияли тихим светом берёзовые рощи…

На шкатулочника это не произвело никакого впечатления. Он говорил изменяющимся, почти уже не хриплым голосом:

— В этом нет ничего, чего не было бы тысячелетия назад. И эта архитектура не находит новых форм, она бесконечно повторяет старое. Без ЧИПА здесь нет и не будет компьютеров; никто не изобретёт скоростные самолёты и более стремительные средства передвижения… Ты говоришь так, защищая всё это, старое, потому что устал от городской жизни, и тебе хочется на природу, до которой ты и дорвался, но твоему человеческому духу это быстро надоест. Ты захочешь таких же изменении, как и ЧИП.

— Ну а здесь разве люди не живут?

— Живут, и на очень многих мирах. Просто тебе они пока что не повстречались. Но они отличаются от землян, отличаются от ЧИПА. Может, в этом воздухе, в этом свете есть что-то, что так воздействует на их души? Но они спят. А ЧИП их разбудит. И здесь будут компьютеры, сотовые телефоны, будет кино, будут стремительные средства передвижения; мы доберёмся до самых дальних уголков Многомирья, и всюду будет наше, новое, всегда изменяющееся, совершенствующееся…

Степан слушал его, кивал, хотя и не знал — соглашается или нет. А потом сказал:

— Ты и сам изменился. Раньше говорил — как робот: "надо в переход. Служить хозяину", а теперь вон как разговорился; прямо как на митинге выступаешь, убеждаешь меня…

— Да. Ты прав. Я изменяюсь. Во мне — часть духа ЧИПА, и мне интересен ты, человек с Земли, потому что ты интересен ЧИПУ. И я несу тебя в Ой-Чип-он, потому что там ты понадобишься.

— Ну я и влип, — вздохнул Степан.

По окончании первого дня полёта, Степан взмолился:

— Ну давай остановимся. Мне поесть надо…

Шкатулочник проговорил:

— Человеческий организм слишком слаб и несовершенен, но с помощью ЧИПА, он больше не будет подвержен ни болезням, ни голоду, ни…

— Знаю-знаю! — перебил его Степан. — Только это будет ещё нескоро, а вот сейчас, видишь вон тот мир, до него отсюда километров пять; он даже выглядит аппетитно.

И шкатулочник согласился — изменил направление полёта.

Они опустились в роскошном, ухоженном саду, где воздух был наполнен такими ароматами, что даже сытому человеку захотелось бы есть. Ну а Степан просто бросился к ближайшему дереву, начал обрывать росшие на нём плоды, пробовать их. При этом говорил:

— Вкуснотища!.. Ты не улетай пока, дай мне наестся…

На что шкатулочник ответил:

— Я всё же улечу, но через некоторое время вернусь.

— Куда полетишь?

— Да присмотрел я здесь кое-что.

Шкатулочник взмыл над деревьями и улетел…

Тогда Степан припомнил, что во время спуска он краем глаза видел небольшое поселение, расположенное как раз на окраине этого сада. Туда теперь и полетел шкатулочник…

Неожиданно Степан услышал приятный голос:

— Здравствуй.

Обернувшись, он увидел, что перед ним стоит облачённая в лёгкое, зелёного оттенка платье привлекательная девушка с удивительно белым, почти мраморным лицом.

— Ну, здравствуй, — отозвался Степан. — Ты местная?

— Да, я здесь живу, и зовут меня Милой.

— Степан.

— Я видела, что ты прилетел на железном чудовище.

— Это не чудовище, а шкатулочник. Ты его не бойся.

— Мы знаем, что в Многомирье вернулся ЧИП. И это чудовище — слуга ЧИПА. Оно похитило тебя?

— Ну там так сложно получилось. Не совсем похитило, но и назад возвращать не хочет. Говорит, что меня ждут в Ой-Чип-оне.

— Ничего хорошего там тебя не ждёт. Только наивному человеку могли внушить, что туда действительно надо лететь, так что ты должен сбежать, пока не вернулось чудовище.

— Сбежать? Да, в общем-то, мне всё равно — могу и сбежать. Мне ведь главное — домой вернуться. А то ведь жена уже, наверное, в милицию объявила, что я пропал, а я её ничем утешить не могу. Я из Москвы.

— Москва? Я не знаю такого мира.

— Москва — это не мир… Хотя, можно сказать, что и мир… В общем, долго объяснять. Ты лучше скажи: у тебя какой-нибудь корабль есть?

— Нет у меня корабля.

— Это плохо. Надо отсюда улететь.

— Но у меня есть крылья, — и тут за спиной у девушки начали двигаться полупрозрачные крылья, а сама она слегка поднялась на землей.

— Ты что — фея?

— Да. Я фея этого сада. А вот если ЧИП сюда доберётся, то ничего от этой красоты не останется. Кругом будут железки, скрежет и вонь, а я погибну.

Тут издали, как бы в подтверждение её слов, донеслись отчаянные крики и скрежет железа.

— Что это? — спросила Мила.