Простые истины

зависание на стойке повторилось.

– Эй, коза, ты что ездить не умеешь?! Здесь тебе люди или кто?! – снова заорал мужичок.

– Эй, коза, сначала ездить научись, а потом людей вози! – продублировала дама мысль своего

кавалера.

И тут троллейбус тормознул третий раз. Даже не тормознул, а просто остановился, и двери его с

лязгом открылись. Тут же раскрылась кабина водителя, и оттуда вышло то, что мужик почему-то

называл «козой».

– Ну, коза-а-а… – ещё горячо вопил пассажир, правда уже резко падая в голосе, потому что это

была совсем не коза.

И даже не козёл. Скорее всего, это был трехгодовалый бык или медведь средних размеров.

Неизвестно как этот водитель помещался в кабине и как протиснулся в узкие двери, но когда он по-

боевому развернулся в салоне, то для того, чтобы идти, не тормозя о крышу головой, ему

пришлось пригнуться. Водитель шёл молча, по-медвежьи, с рукавами, засученными по локоть.

Мужичок продолжал что-то по инерции, но уже с осевшим звуком, лопотать.

– А ну-ка, – сказал водитель, подойдя к парочке, – выметайтесь из троллейбуса! Быстренько!

Дама возражать не стала – шмыг и на остановке. Но мужичок вдруг застыдился сдаваться

просто так, хотя всё его красноречие сошло на нет.

– Выметайся, быстренько! – повторил водитель, монументально указывая на дверь.

– Не быстренько! – вдруг испуганно заявил пассажир, не зная, как возразить.

То есть выходит, в принципе-то он и сам был не против покинуть салон, но только не с той

позорной скоростью, которая ему предлагалась.

– Быстренько! – рявкнул водитель, которого заклинило от злости.

– Не быстренько! – артачился пассажир, которого заклинило от страха.

– Быстренько!

– Не быстренько!

– Быстренько!

– Не быстренько!

Заявляя своё несогласие, мужичок всё-таки медленно перемещался к выходу.

– Не быстренько! – дерзко и прощально крикнул он, уже оказавшись на верхней ступеньке.

И тут же от полноценного, качественного пенделя, подгребая руками в воздухе, вылетел на

остановку и, кажется, даже описал небольшую дугу куда-то вкось, как при футбольном ударе

«сухой лист». Получилось, пожалуй, даже чуть быстрее, чем просто «быстренько». Тормознув по

асфальту чем пришлось, мужичок вскочил, отряхнулся, взглянул по-петушиному на обидчика и

теперь уже смело, освобождённо и радостно прокричал:

– Не быстренько! Не быстренько!

– Не быстренько! – радостно поддакнула его боевая подруга и даже ножкой топнула по

троллейбусной остановке на ТРЗ, с которой им хотелось быстро и культурно уехать…

Переводчик

Бизнесмен на китайском рынке пытается объясниться с китайцем. Тот ничего не понимает.

Подходит человек.

– Я переводчик, могу помочь.

– Ну, помоги. Спроси сколько это стоит?

Переводчик поворачивается к китайцу.

– Чина, капитана хочет знать сикока эта стоит?

Китаец показывает пятерню.

– Пятьдесят рублей, – «переводит» переводчик.

– Спроси: а эта штуковина не сломается?

Переводчик:

– Друга, эта стука хоросая?

Китаец мотает головой, показывает большой палец вверх.

– Нет, – говорит переводчик, – не сломается, отличное качество, фабричное производство.

– Ладно, беру. А тебе сколько за перевод?

– Тозе пятисят луплёв.

Отцовы истории

Лев Николаевич Толстой говорил в своё время, что, возможно, когда-нибудь

художественную литературу заменит описание достоверных историй, сделанных

разными людьми. Это будет всё самое значительное из того, что человеку удалось

пережить. Истории, которые я хочу пересказать, принадлежат моему отцу Николаю

Гордееву, к великой моей скорби уже умершему. Он любил рассказывать их на

праздничных застольях, чтобы развлечь гостей. Мне же всегда виделся в этих историях

ещё один подтекст – доброта самих рассказов, доброта и неординарность их героев.

Почти все свои истории отец начинал так: «А вот был ещё случай…».

Хитрые кальсоны

А вот был ещё случай, как мы с Иваном Масловым в бане парились. Там така жарища была, что

спасу нет. Начали одеваться, он мне орёт:

– Колька, дай-ка мне кальсоны, где-то там должны быть.

А я на полу сижу, думаю, хоть бы самому-то как-нибудь одеться.

– Бери сам, – говорю, – вон на лавке лежат. Да давай хоть дверь откроем, или чо?

Нет, не даёт открывать – жары жалко, хотя знаю, после нас уже мытца некому.

Одевамса. Он опять материтца во всю мочь.

– Что это за кальсоны таки – гачи узки, никак не лезут.

Сам до того запарился, что руки трясутся. Но кое-как напёр всё же на себя. Надел и снова в

мат-меремат.

– Да оно чо за кальсоны таки!? Где у них прореха-то – застёгивать нечего и ошкур какой-то

широкий, без резинки! Чо же за хитры кальсоны таки?!

Свою старуху, которая его в баню собрала, и так и эдак обозвал. Я смотрю, да и говорю:

– Так ты же вместо штанов-то рубаху надел.

Он рассмотрел – ещё пуще озлился – а как её теперь снимать? Она с ног не слазит. А тут жара.

Я говорю, так давай дверь-то откроем.

– Нет, – говорит, – не будем. А, да хрен с ней, этой рубахой!

Куфайку надёрнул, да и пошёл в дом. Старуха как его увидела, так и упала со смеху.

И кузнец, и мельник

А у нас ить в родове-то были сплошь кузнецы да мельники. Я с армии пришёл, меня

председатель колхоза Десятник на другой день в кабинет вызыват. Прихожу.

– Гордеев? – спрашиват.

– Гордеев, – говорю.

– Завтра в кузницу пойдёшь. Кузнецом будешь.

– Андрей Петрович, так я же не умею.

– Как это не умешь? Мне дядя твой, Виктор Алексеевич, сказал, что твой отец хорошим