Против течения (сборник рассказов)

Как в лихорадочном сне прожил наш «бытописатель» три дня, даже мысленно не отрываясь от своего первого прозаического произведения. Все свои душевные силы он посвятил описанию красот Ильменского заповедника. Он, создавая этот небольшой рассказ, просто безумствовал от какого–то неистового поэтического вдохновения... Потом он его тщательно проверил, внёс поправки, переписал в новую тетрадь и отнёс своё творение в высшую судебно–литературную инстанцию, то есть сдал его вместе с другими сочинениями одноклассников мудрейшей и беспристрастной Александре Семёновне!

(Уважаемые молодые коллеги! На основании своего горьковатого опыта искренне советуем вам: если вы почувствуете в своей душе и пальцах так называемый «писательский зуд», сразу выдирайте из своей груди свою взбалмошную душу и «бросьте её самой голодной собаке», потом отрубите свои тянущиеся к перу пальцы... и вы проживёте долгую, спокойную и счастливую жизнь).

В конце недели Александра Семёновна вошла в класс, глянула искоса на Серёжку и отчего–то ядовито усмехнулась. Потом она взяла из стопки тетрадок самую верхнюю и, улыбаясь загадочно, положила её перед Серёжей на парту. Серёжа тоже улыбнулся, глядя на торжествующее лицо преподавательницы литературы... но к своей тетрадке даже не притронулся. Александра Семёновна разочарованно отошла к своему столу.

Весь урок был посвящён разбору домашних сочинений, то есть восхвалению умственных способностей Фурманов, Жириновских и прочих Басковых. Распинаясь в похвалах своим любимчикам, Александра Семёновна иногда поглядывала подозрительно в сторону Серёжки, но... он по–прежнему не прикасался к своей тетрадке, словно его и не интересовала выставленная ему оценка.

Наконец, в конце урока Александра Семёновна не выдержала и подошла к Серёжкиной парте и спросила его:

– Серёжа! А ты почему не интересуешься оценкой за свою домашнюю работу?

– Ах, извините, Александра Семёновна, вы так красноречиво говорили, что я просто позабыл...

Серёжа развернул свою тетрадь и увидел: «4! Серёжа! У кого из классиков списал?».

Если бы перед ним сейчас оказалось огромное стадо быков, он перерезал бы их в мгновение ока! Его, Серёжкино произведение, сравнивают с творениями каких–то говённых «классиков»! всё бушевало в груди юного, оболганного скудоумными невеждами автора!

Серёжа разодрал на части свою тетрадку, скомкал остатки прямо на парте, достал спички (которые он всегда носил с собой на случай встречи с незнакомыми волками) и поджёг своё первое, выстраданное произведение. Весь класс онемел от ужаса. Александра Семёновна отошла торопливо к своему столу. Серёжа подошёл к ней, достал из внутреннего кармана самую крупную из существующих тогда купюр, положил её на учительский стол и выдавил из себя:

– А это вам, Александра Семёновна, за прекрасное знание русской классики, и на ремонт Светиной парты.

Потом он круто развернулся и пошёл из опостылевшего ему, ставшего вдруг ненавистным класса. Света отчаянно заканчивала борьбу с неожиданным возгоранием, все остальные просто онемели и ослупело смотрели на покидающего класс разбойного удальца. Серёжа ещё и дверью хорошенько хлопнул на прощание (Да, Сергей Васильевич с детства умел «хлопать дверью», и это прекрасное свойство чистейшей человеческой души не покидало его никогда).

Серёжа в отчаянии плюнул на всю свою прошедшую жизнь и отправился домой, в заповедник: пора было картошку копать, грибы–ягоды собирать, сено из тайги вывозить, рыбу ловить, одним словом, залечивать душевные раны (а многие другие обрадовались бы, если бы их сравнили с классиками).

Серёжа шёл к себе домой по таёжной дороге и метал громы и молнии в пустое и равнодушное его бедам пространство. Он не понимал тогда ещё (по причине своего юного возраста), что создавая прекрасное, растёшь сам.

А язвительная и несправедливая оценка Александры Семёновны свидетельствовала только о том, что со временем он мог бы стать прекрасным русским прозаиком, а, может быть, даже и лауреатом всяких там затрапезных премий. Но Серёжа наш был другом самого Гранита и тоже очень любил закусывать удила. Он размашисто и резко двигался мимо лесной бесчувственной глухомани, чертыхался и просто изнемогая от гнева, восставшего на защиту попранного чувства справедливости. Какой огонь бушевал в его истерзанной человеческой ненавистью душе! Он даже совершенно невинную перед ним Родину готов был растереть в порошок.

Мать – Россия, казарма казённая!

Даже думать в ней запрещено!

Благодушествуй, рыло суконное,

И работай в машине звено!

(Серёжа решил тогда навеки расплеваться с прозой и стать Поэтом (Ну, разумеется до тех пор, пока не сядет в кресло Генерального конструктора!).

И с удивлением обнаружил, что в отличие от прозы, где необходимо долго и тщательно корпеть над каждым предложением, стихи рождаются как бы из ничего, словно их кто–то щедрый и бескорыстный сбрасывает с небес в пустые поэтические головы. Ему это очень понравилось и утешило. Впоследствии он даже написал о поэтическом творчестве одно стихотворение, которое мы за давностью лет почти всё забыли, кроме двух последних строк:

Прозаиками стали трудолюбы,

А лодыри в поэты подались.

Много лет спустя уже на работе, смеха ради, ему удавалось исписывать стишками целые тетради даже во время горячих производственных совещаний!).

Через десять дней пришлось–таки нашему нервному герою вернуться за школьную парту. К его немалому удивлению о происшествии с сожжённой тетрадкой никто ему не напоминал, все дружно молчали и делали вид, что ничего не произошло. Наверное, и сама Александра Семёновна почувствовала что–то неладное и, может быть, даже немного усомнилась в своей непререкаемой правоте... А вот подаренная школе щедрым Серёжей купюра во время суматохи бесследно исчезла с учительского стола.

Света Быкова доверительно рассказала Серёжке, что все видели, как вокруг учительского стола крутился «отличник» Вульфик Жириновский, но он поклялся «честным комсомольским», что купюры не брал... и все комсомольцы ему поверили. Вот если бы Серёжа находился в это время в классе, весь бы комсомольский актив, и даже вороватый Вульфик, дружно показали бы пальцами именно на нашего бескорыстного героя.

И как мельничные жернова потекли дальше, переламывая хрупкие детские души, пресловутые «школьные будни».

На второй свой урок астрономии Андрей Иванович пришёл в класс... с шахматной доской. Он сразу обратился к одиноко сидящей за первой партой девочке:

– Ира! Иди, пожалуйста, сядь за парту к Свете Быковой, а ты, Серёжа, садись сюда. Вот так. Это только на время моего урока. Ну что, Серёжа? Расставляй фигуры!

Серёжа выбрал себе чёрные фигуры... С этого дня Андрей Иванович проводил опрос учеников, ставил оценки, очень увлекательно (астрономия же!) рассказывал новый материал и одновременно разыгрывал с Серёжей «очередную партеечку». Много партий с переменным успехом сыграли они за весь учебный год.