Противофаза

Хвост уже законопослушно ждал меня в Волге у входа в ДК. Я наметил план заехать сначала в «Красный Луч» к музыкантам и кое-чем их там нагрузить, коль они вознамерились завтра приехать на вечер памяти. Мой спутник не сумел скрыть на своей хитрой мордахе довольного выражения. Походу, ему в тех краях что-то очень хорошо обломилось.

Директрисса товарищ Стародубцева нашлась в своём кабинете и так обрадовалась моему появлению, что полезла обниматься и целоваться. Хорошо, что не по брежневски взасос. Последовала затем чайная церемония в закутке для отдыха с обалденно вкусными пирожными и расспросами, словно я отсутствовал здесь целых два года, а не каких-нибудь два дня. Подробно рассказал о подготовке к вечеру памяти поэта Сергея Есенина и композитора Павла Чекалина. Мероприятие грозило разрастись до масштабов целого фестиваля. Ещё поведал о своём желании подключить ВИА «Алый луч» к этому представлению, хотя они и так туда собрались. Без лишних вопросов начальница отрядила своего сотрудника забрать лучиков с уроков в школе и с мест работы, и отвести их в клуб для последующей встречи со мной. Об исполнении прийти и доложить. Сами же мы продолжили наслаждаться общением, попивая прекрасный душистый чай и поедая обалденные пирожные. Периодически Римма Алексеевна срывалась с места, о чём-то вспомнив, и убегала в свой рабочий кабинет. Потом возвращалась и продолжала беседу ровно с того места, где окончила. Поделилась со мной забавной новостью. Вчера, оказывается, звонил сам товарищ Полянский, который министр сельского хозяйства СССР, и предложил должность своего заместителя. Вот только она совсем не горит желанием покидать родной совхоз, куда столько труда и заботы вложено. Спросила совета. Я, ясен пень, нацелил её на продвиж вверх, если предоставляется такая возможность. Сельское хозяйство в нашей чудесной стране сейчас находится в глубокой… хмм, впадине. Марианской, по всей видимости. Может быть, с появлением деятельной Риммы Алексеевны в сонном мирке совковых бюрократов чего-нибудь там вымутится к лучшему, или же номенклатурная серая среда поглотит её всю, как вязкая топь беспечную корову.

Сотрудник управления сообщил, что музыканты меня уже ждут в своей студии. Я попрощался с Риммой Алексеевной и прошёл через площадь к зданию-шатру. Хвост вместе с машиной не беспокоили своим присутствием линию горизонта. Куда-то опять умотался. Ребятки меня ждали в вестибюле с радостными и малость удивлёнными рожами. Не было только руководительницы, которая сейчас занята на уроках, и небезызвестного администратора Ароныча. Думаю, они не будут на меня в обиде. Ларик всегда успешно замещал Наташу при необходимости.

Я объяснил всем причину своего внезапного появления. Мои предложения были приняты на ура. Тем более, что все новые песни потом останутся у них в репертуаре. А когда я продемонстрировал сами песни, то начался такой оглушительный ор, будто мартовские коты вышли на прогулку. Сначала репали песню И. Слуцкого на стихи Есенина «Думы мои, думы». Я наиграл мелодию на гитаре, распределили партии. Очень долго добивались от ударника нужного ритма, потом работали с органолой, с басами. За час с четвертью композиция было более-менее слеплена. Вокал и партия на лидер-гитаре естественно остались за мной. Следующая есенинская песня была мне известна в исполнении группы «Альфа» — «Я московский озорной гуляка». На неё убили больше двух часов. Потом я ещё писал клавиры для этих двух песен. Ларик с восторгом удивлялся тому, как я догадался так органично соединить мелодию «Цыплёнка жареного…» со стихом великого поэта. Пришлось ему напомнить, что создателем всех этих шедевров является гениальный Пашка.

Время близилось к часу дня. Надо было уже рвать когти в сторону комсомольского главка. Работы над песнями оставалось ещё очень много. Ребята обещали оставаться в студии столько времени, сколько нужно для качественного звучания двух композиций. Попрощался с воодушевлёнными музыкантами и загрузился в поджидавшую меня машину. Оказалось, что предприимчивый Хвост уже сгонял на автобазу и заправился там халявным бензином по горлышко, и сам подзаправился котлетами с чесноком. Из пасти его доносилось такое амбре, что хотелось стать космонавтом. В смысле, скафандр им бесплатно выдают. Предложил мне тоже перекусить там, но у меня такого желания не возникло. Тем более после директорских пирожных.

Чтобы скоротать время в дороге, надумал пообщаться со своими призрачными помощниками. Орловы появились незамедлительно. Дедок Семёныч выглядел как всегда бодрячком, а вот его боевая подруга была чем-то смущена. Первой начала свой доклад именно она:

— Дорогой Мишенька! Прости меня, дуру старую. Весь Кавказ, все больницы и санатории облазила, но твою любушку не нашла. Прям даже не знаю, что и делать дальше.

— Найдите мне её, милая Таисия Степановна. Постарайтесь, пожалуйста, — взмолился я.

— Дык я ж спросить ни у кого не могу, ибо сама тень бессловесная, — запричитала старушка.

— Ох, и глупа же ты, старая кочерыжка. Может, кто из родственников про её местопребывание знает? Узнать у них не пробовала? — съехидничал её призрачный муженёк.

— Ишь ты, умный какой. А что же ты мне раньше про то не сказал, сучок скрипучий. Затаился, аки змей, а теперь вишь как выцеживается, — завелась Степановна.

— А ты бы сама спросила, если бы головой соображала, а не пустым местом, — контратаковал Семёныч.

— Хорошая идея, Алексей Семёныч. Спасибо тебе! Степановна, найдите её отца и пристройтесь возле. Рано, или поздно он сам с дочкой свяжется, а вы подслушаете.

— Так и сделаю, — согласилась старушка.

— А у тебя какие новости, Семёныч?

Дедок гордо поглядел на свою суженую и сообщил, что сделал много занятных записей про врага народа Андропова и его прислужников, и что готов меня с ними ознакомить.

— Ладно, Семёныч, залазь ко мне. Только не хулигань, прошу. Помни, что у меня сегодня очень напряжённый день, — решился я.

— Не волнуйся, Мишенька. Я пригляжу за своим обалдуем. Не дам ему разгуляться за твой счёт, — зловредно хихикнула бабулька.

— Не надорвись, старая грымза, — огрызнулся дедок.

* * *

Таблетки Жени Чазова действительно помогали. Головные боли и тяжёлые кошмары отступили. Андропову удавалось теперь высыпаться. Сегодня ему с группой товарищей по Политбюро предстояло встречать Брежнева и Суслова, прибывающих поездом в Москву около четырёх дня, на так называемый «правительственный вокзал». Соизволением Андрея Кириленко его включили в эту группу.

Обычно списками встречальщиков занимался секретарь ЦК Капитонов Иван Васильевич. Несмотря на внешнюю брутальность, этот партийный «фигаро» отличался нерешительностью и трусоватостью, стараясь по возможности угодить всем. Если список подлаживался к Подгорному, или к Косыгину, то Андропов не всегда мог найти в нём себя. Попадание в эти списки ценились так же высоко, как и приглашения к Самому в Завидово. При ожидании высокого иностранного гостя, или же первого лица страны в зале делегаций аэропорта, или вокзала нередко происходили обсуждения важных вопросов в неформальной обстановке, которые потом получали своё реальное воплощение в решениях Пленумов ЦК. Оба ЦЦ также собрались встречать генсека, составляя своеобразный конвой Андропова.

С аппетитом пообедав в ведомственной столовой в обществе генерала Чебрикова и оставив его на хозяйстве в главном здании, председатель Комитета спустился на личном лифте в гараж, к служебной Чайке и с удобством расположился на заднем сидении, приготовившись к поездке на секретный вокзал, что на перегоне между станциями Рижская и Каланчёвская. Этот вокзал Брежнев распорядился построить после того, как в ЦК стали поступать письма от раздражённых трудящихся, недовольных затруднениями в работе московских вокзалов из-за приездов, или отъездов государственных и партийных деятелей. Андропов тоже поспособствовал принятию этого решения, настаивая на безопасности высокопоставленных лиц и лично дорогого Леонида Ильича. Строительство велось ударными темпами в течение двух с половиной лет и было закончено в прошлом году. Снаружи секретный объект выглядел абсолютно незаметным. Обычное здание из жёлтого кирпича. Зато внутри имелись зал для приёмов, буфет и прочие помещения, отделанные лепниной, мрамором, с расположенными в них дубовыми шпалерами, картинами и гобеленами, с установленной широкой барной стойкой и высококачественной мебелью. Единственная небольшая платформа для приёма литерных поездов была зажата между стеной депо и залами для ожидающих. Сверху платформа была прикрыта массивным бетонным козырьком, исключающим возможность покушения каким-нибудь снайпером.

Вспомнился позавчерашний визит к Кириленко. Общаться с этим косноязычным и грубым человеком доставляло мало удовольствия. Уж насколько в ЦК не стеснялись использовать мат в общении, умению выражаться по-кириленковски позавидовал бы любой уважающий себя сантехник. В устах Андрея Павловича мат звучал как-то по-особому туалетно. А уж матерился он самозабвенно, особенно когда волновался. Иногда, нервничая, он выдавал целые предложения из одних только матерных слов, перемежаемых междометиями. Смысла сказанного не мог постичь никто, включая даже самого автора.