Противостояние. Том II

— Бог не раздает взяток, детка, — прошептала Матушка Абагейл. — Он просто подает знаки и позволяет людям истолковывать их так, как они пожелают.

— Стю не пойдет на запад, — сказала Фрэн, но теперь она казалась сбитой с толку и напуганной.

— Сядь, — сказал Стю. — Мы выслушаем то, что она должна сказать.

Сраженная, потерянная, ничего не понимающая, Фрэн села. Ее руки продолжали ощупывать поясницу.

— Вы должны идти на запад, — прошептала Матушка Абагейл. — Вы не должны брать с собой ни еды, ни воды. Вы должны идти сегодня же, в той одежде, которая на вас. Вы должны идти пешком. Мне дано знать, что один из вас не дойдет до места назначения, но я не знаю, кому суждено это. Мне дано знать, что остальных приведут к этому человеку Флаггу, который вовсе не человек, а сверхъестественное создание. Я не знаю, будет ли на то воля Божья, чтобы вы одолели его. Я не знаю, будет ли на то воля Божья, чтобы вы когда-нибудь еще увидели Боулдер. Это мне видеть не дано. Но он в Лас-Вегасе, и вы должны идти туда, и там вы свершите свое противостояние. Вы пойдете, и вы не споткнетесь в пути, потому что с вами будет Вечная Рука Господа Бога Пресвятого, чтобы опереться на нее. Да. С Божьей помощью вы выстоите.

Она кивнула.

— Это все. Я сказала то, что должна была.

— Нет, — прошептала Фрэн. — Этого не может быть.

— Матушка, — не сказал, а просипел Глен и прочистил горло. — Матушка, нам не дано это осознать, если вы понимаете, что я имею в виду. Мы… Мы не благословлены, не отмечены в отличие от вас близостью к стоящей за всем этим силе, чем бы она ни была. Фрэн права. Если мы пойдем туда, нас скорее всего убьют первые же часовые, на которых мы наткнемся.

— Разве у тебя нет глаз? Ты видел, как через меня Бог исцелил Фрэн от ее недуга. Ты полагаешь, что в Его план входит дать убить вас нижайшим слугам Князя Тьмы?

— Но, матушка…

— Нет. — Она подняла руку, заставив его замолчать. — Мое дело не спорить с вами, не убеждать, а лишь наставить на путь понимания Божьего плана, предначертанного для вас. Слушай, Глен.

И неожиданно изо рта Матушки Абагейл раздался голос Глена Бейтмана, смертельно испугавший их всех и заставивший Фрэн со слабым вскриком прижаться к Стю.

— Матушка Абагейл называет его пешкой дьявола, — произнес этот сильный мужской голос, каким-то образом рождавшийся в провалившейся груди старухи и вырывавшийся из ее беззубого рта. — Может быть, он просто последний волшебник рационального мышления, собирающий против нас орудия технологии. Может быть, он нечто большее, что-то еще более темное. Я знаю лишь, что он есть. И я больше не думаю, что социология, или психология, или любая другая «логия» положит ему конец. Я полагаю, только белая магия сделает это.

У Глена отвисла челюсть.

— Это правда, или это слова лжеца? — спросила Матушка Абагейл.

— Не знаю, правда это или нет, но это мои слова, — дрожащим голосом произнес Глен.

— Верьте. Все вы, верьте. Ларри… Ральф… Стю… Глен… Фрэнни. Особенно ты, Фрэнни. Верьте и… повинуйтесь слову Господа.

— У нас есть выбор? — с горечью спросил Ларри.

С удивлением она повернулась к нему.

— Выбор? Выбор есть всегда. Таков путь Господен, и таким он будет вечно. Ваша воля по-прежнему свободна. Поступайте по своей воле. На вас нет никаких цепей, но… Это то, чего хочет от вас Бог.

Снова тишина, как глубокий снег. В конце концов ее нарушил Ральф:

— Сказано в Библии, что Давид разобрался с Голиафом, — сказал он. — Я пойду, если вы говорите, что так надо, матушка.

Она взяла его за руку.

— Я, — сказал Ларри, — я… тоже. Ладно. — Он вздохнул и приложил ладонь ко лбу так, словно у него разболелась голова. Глен открыл рот, чтобы сказать что-то, но, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, из угла комнаты раздался усталый вздох и глухой стук падения.

Это была Люси, о которой они все забыли. Она потеряла сознание.

Рассвет коснулся горизонта.

Они сидели за столом на кухне Ларри и пили кофе. Было без десяти пять, когда по коридору прошла Фрэн и встала в дверях. Ее лицо распухло от слез, но она не хромала при ходьбе. Она была действительно здорова.

— Я думаю, она отходит, — сказала Фрэн.

Дыхание Матушки Абагейл стало сопровождаться тяжелым скрежетом, жутким образом напоминавшим супергрипп. Они молча сгрудились вокруг кровати в глубоком благоговении и страхе. Ральф был уверен, что в конце случится нечто особенное и все они ясно и отчетливо узрят чудо. Она исчезнет во вспышке света, которая унесет ее. Или они увидят ее дух, в форме каких-то лучей вылетающий из окна и устремляющийся в небо.

Но в конце концов она просто умерла.

Раздался последний вздох — последний из миллионов. Она вдохнула в себя воздух, задержала ненадолго и выдохнула. Больше ее грудь не шевельнулась.

— Кончено, — пробормотал Стю.

— Упокой Господь ее душу, — сказал Ральф, не испытывающий больше никакого страха. Он сложил ее руки крестом на иссохшей груди, и его слезы упали на них.

— Я пойду, — неожиданно сказал Глен. — Она была права. Белая магия. Это все, что осталось.

— Стю, — прошептала Фрэнни. — Пожалуйста, Стю, скажи «нет».

Они посмотрели на него — все.

«Теперь ты должен вести, Стюарт».

Он подумал об Арнетте, о старой тачке, везущей Чарльза Д. Кампьона и его мертвый груз и врезавшейся в колонки Билла Хэпскомба, как какая-то жуткая Пандора. Он подумал о Деннинджере и Дитце и о том, как они начали ассоциироваться в его мозгу с улыбающимися докторами, которые все лгали, лгали, лгали ему и его жене о ее состоянии — и, может быть, лгали также и самим себе. И больше всего он думал о Фрэнни. И о словах Матушки Абагейл: «Это то, чего хочет от вас Бог».

— Фрэнни, — сказал он, — я должен идти.

— И умереть. — Она взглянула на него с горечью, почти с ненавистью, а потом на Люси, ища поддержки. Но Люси была словно в ступоре, где-то далеко, и помощи отсюда ждать не стоило.

— Если мы не пойдем, мы все умрем, — произнес Стю, медленно подбирая нужные слова. — Она была права. Если будем ждать, придет весна. Что тогда? Как мы его остановим? Мы не знаем. У нас нет ключа к разгадке. И никогда не было. И еще, мы зарылись головами в песок. Мы не можем остановить его иначе, чем предложил Глен. Белой магией. Или с помощью Бога.

Она начала горько плакать.

— Фрэнни, не нужно, — сказал он и попытался взять ее за руку.

— Не трогай меня! — крикнула она ему. — Ты мертвец, ты труп и не трогай меня!

Они стояли, сгрудившись вокруг кровати, как на картине, и над ними всходило солнце.

Стю и Фрэнни отправились к горе Флагстафф около одиннадцати часов. Они припарковались где-то на полпути наверх, Стю понес корзину с едой, а Фрэн — скатерть и бутылку «Блю Нан». Идея пикника принадлежала ей, но между ними воцарилось какое-то странное, неловкое молчание.

— Помоги мне расстелить ее, — сказала она. — И осторожно со всеми этими колючками.

Они расположились на маленьком лугу на склоне, на тысячу футов ниже Амфитеатра Восходящего Солнца. Боулдер простирался под ними, подернутый голубой дымкой. Лето сегодня как будто снова было в разгаре. Солнце сияло во всю свою мощь. В траве пели сверчки. Выпрыгнул кузнечик, и Стю поймал его быстрым броском правой руки. Он чувствовал, как тот испуганно дергается внутри его сжатых пальцев.

— Сплюнь, и я отпущу тебя, — произнес он старое детское заклинание, поднял глаза и увидел, что Фрэн грустно улыбается ему. Быстро и по-женски изящно она отвернулась и сплюнула. У него заныло сердце, когда он увидел, как она сделала это.