Противостояние. Том II

Земля стала меняться. Холмы и странные, иссеченные ветрами столбы и горы с плоскими вершинами. Шоссе бежало прямо через них. Далеко к северу лежали боннивиллские Соляные равнины. Долина Черепов — где-то на западе. Полет. Шум ветра, мертвый и далекий…

Орел, устроившийся в развилине древней, спаленной молнией сосны где-то южнее Ричфилда, почувствовал, как что-то пролетает рядом, как некое дьявольски зоркое создание мчится сквозь ночь, и орел бесстрашно подставил ему крыло… и его отшвырнуло прикосновение ликующего смертельного холода. Парализованный ужасом, орел стремительно падал вниз и неминуемо разбился бы, если бы в последнюю минуту не пришел в себя.

Глаз темного человека летел на восток.

Теперь внизу простиралось шоссе I–70. Города казались беспорядочными нагромождениями каменных глыб, они были пустынными, покинутыми всеми, кроме крыс, кошек и оленей, уже начинавших выбираться из лесов, почуяв, что запах человека исчез. Города с названиями: Фримонт, Грин-Ривер, Сиго, Томпсон и Харли-Доум. Потом маленький городок, тоже пустынный, Гранд-Джанкшен, штат Колорадо. Потом…

Прямо к востоку от Гранд-Джанкшена виднелась искорка костра.

Глаз стал снижаться по спирали.

Огонь затухал. Вокруг него были видны силуэты четырех спящих людей.

Значит, это правда.

Глаз холодно и оценивающе осмотрел их. Они шли. По какой-то причине, которую он не мог понять, они действительно шли. Надин сказала правду.

Раздалось низкое рычание, и глаз повернулся в другом направлении. По другую сторону костра лежала собака, опустив голову и подвернув под себя хвост. Ее глаза злобно сверкали янтарным блеском. Ее рычание не прекращалась ни на секунду и походило на звук без конца рвущейся и рвущейся ткани. Глаз уставился на нее, и собака вперилась взглядом в него, не испугавшись. Ее губа завернулась вверх, и она обнажила зубы.

Одна из фигур приподнялась и села.

— Коджак, — пробормотала она. — Заткнись ты, ради Бога.

Коджак продолжал рычать, вздыбив загривок.

Проснувшемуся человеку — это был Глен Бейтман — вдруг стало не по себе, и он огляделся вокруг.

— Кто там, малыш? — прошептал он собаке. — Там что-то есть?

Коджак продолжал рычать.

— Стю! — Он потряс лежавшего рядом с ним. Тот что-то пробормотал и снова затих в своем спальном мешке.

Темный человек, бывший сейчас темным глазом, уже увидел достаточно. Он ринулся вверх, мельком уловив, как собака вытянула шею, чтобы не потерять его из виду. Низкое рычание перешло в яростный лай, который сначала был громким, а потом стал все глуше, глуше и наконец вообще смолк.

Тишина и летящая тьма.

Позже, неизвестно через какое время, он завис над пустыней, глядя сверху на самого себя. Он стал медленно снижаться, приближаясь к телу, а потом нырнул в него. На мгновение его охватило любопытное ощущение головокружения от слияния двух существ в одно. Потом глаз исчез, и остались лишь его глаза, уставившиеся на холодные мерцающие звезды.

Да, они подходили.

Флагг улыбнулся. Это старуха велела им идти? Послушались бы они ее, прикажи она им покончить с собой столь забавным способом? Он полагал, что, быть может, и послушались бы.

То, о чем он забыл, было так ошеломляюще просто, что прямо умиляло: у них тоже были свои трудности, они тоже были напуганы… и в результате они совершали колоссальную ошибку.

А что, если их выдворили?

Он любовно поиграл этой мыслью, но в конце концов не смог до конца поверить в это. Они шли по собственной воле. Шли, завернувшись в праведность, как горстка миссионеров, подходящих к деревне людоедов.

Оо, это было так чудесно!

Сомнениям придет конец. Со страхами будет покончено. Все, что для этого потребуется, это вид их четырех голов, насаженных на пики перед фонтаном «Гранд-отеля». Он соберет всех и каждого в Вегасе и, построив в колонны, заставит идти мимо них и смотреть. Он сделает фотографии, распечатает листовки и велит отослать их в Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Спокан и Портленд.

Пять голов. Он и собачью голову поставит на столб.

— Хорошая псинка, — сказал Флагг и громко рассмеялся — впервые с тех пор, как Надин спровоцировала его сбросить ее с крыши. — Хороший песик, — ухмыляясь, повторил он.

Этой ночью он хорошо спал, а утром разослал приказ утроить наблюдение на дорогах из Юты в Неваду. Теперь они искали не одного человека, пробирающегося на восток, а четырех мужчин и собаку, идущих на запад. И их нужно было взять живыми. Взять живыми любой ценой.

О да.

Глава 72

— Знаете, — сказал Глен Бейтман, глядя на Гранд-Джанкшен при свете раннего утра, — я годами слышал выражение «отрава» и не понимал, что оно означает. Теперь я, кажется, знаю. — Он взглянул на свой завтрак, состоящий из кусочков синтетической колбасы «Фермы утренней звезды», и поморщился.

— Нет, это еще ничего, — серьезно возразил Ральф. — Тебе бы пожевать чуток того, что нам давали в армии.

Они сидели вокруг костра, который Ларри заново разложил час назад. Все были в теплых куртках и перчатках, и все пили по второй чашке кофе. Температура не превышала двух градусов, а небо было облачным и пасмурным. Коджак подполз так близко к костру, как только мог, чтобы не спалить себе шерсть.

— Я заморил червячка, — сказал Глен, вставая. — Отдайте мне ваши горести, отдайте ваш голод. Иными словами, просто дайте ваш мусор. Пойду зарою его.

Стю вручил ему свою бумажную тарелку и чашку.

— А эта прогулка и впрямь кое-что, а, лысик? Ручаюсь, ты не был в такой форме с тех пор, как тебе минуло двадцать.

— Ага, семьдесят лет назад, — сказал Ларри и рассмеялся.

— Стю, я никогда не был в подобной форме, — мрачно сообщил Глен, собирая мусор и засовывая его в пластиковый мешок, который намеревался закопать. — И никогда не хотел в ней быть. Но я не против. После пятидесяти лет убежденного агностицизма, кажется, это просто моя судьба — следовать за Богом старой негритянки прямиком в пасть смерти. Раз это моя судьба, стало быть, у меня такая судьба. Вот и все. Но если смотреть в корень, то по мне лучше идти, чем ехать. Ходьба занимает больше времени, следовательно, я проживу дольше… во всяком случае, на несколько дней. Простите меня, джентльмены, я должен обеспечить этим помоям приличные похороны.

Они проводили его взглядом, когда он пошел к краю лужайки с маленькой лопаткой в руке. Эта «пешая прогулка от Колорадо на запад», как называл ее Глен, тяжелее всех давалась самому Глену. Он был самым старшим среди них, на двенадцать лет старше Ральфа Брентнера. Но каким-то образом он ощутимо облегчал поход для всех остальных. Сам факт, что он был способен идти день за днем, если даже и не вдохновлял других, то, во всяком случае, производил на них впечатление. Ему было пятьдесят семь, и Стю видел, как в последние три-четыре дня он морщился, когда по утрам разминал суставы пальцев.