Протокол "Второй шанс"

– Э-э-э, Квинт, ты чего?
– выдавил из себя ошарашенный Ворен.

Покрепче сжав твердую карточку в руке, - так, чтобы ее не было видно, - Квинт постарался придать лицу как можно более непринужденное выражение:

– Да не важно. Вы чего пришли-то, народ?

Такой ответ Ворена ни капли не удовлетворил. Он смерил Квинта подозрительным взглядом, но сказать ничего не успел - в их разговор самым наглым образом вклинился Пулло:

– А то ты сам не догадался?
– хитро прищурился тот, - Погнали с нами отмечать! Мы уже пару-тройку кабаков возле форума забили.

Квинт уцепился за эту фразу как утопающий за соломинку:

– Ага, и даже начали без меня, я посмотрю, - с кривой усмешкой он кивнул в сторону Ворена, намекая на сильный запах выпивки, который от того исходил.

Сработало. Пулло захватил наживку и с притворным удивлением спросил:

– Да это же разве начали? Все кабаки целые, бордели пустуют, даже морду пока никому не набили. Ты ничего не пропустил, - хохотнул он, - Давай, зови Цезаря, и погнали.

Ответить Квинт не успел – стоило ему открыть рот, входная дверь хлопнула еще раз, впуская вовнутрь растрепанного и необычайно живого для своего возраста пожилого мужчину, в котором он практически мгновенно опознал консуляра Луция Аврелия Котту.

Проходной двор какой-то, а не дом.

– Калавий, слушай, а где Цезарь? – оглянувшись, с порога спросил Котта.

Брови Квинта поползли вверх в удивлении. Они познакомились всего несколько часов назад, но каким-то образом Котта все равно ухитрился сразу запомнить его, простого отставного центуриона.

– Спит. Сказал, что подремлет пару часов и встанет, и вот, - Квинт развел руками, - Мы решили его не будить, пусть отоспится. Ну… Ты же его знаешь.

Котта с улыбкой покачал головой:

– Да уж знаю! Племянничек… А Пизон куда подевался? Только не говори мне, что тоже дрыхнет!

Квинт усмехнулся в ответ:

– Не, он в таблинуме. Вроде, письмо какое-то написать собирался.

– Ага, спасибо, - кивнул Котта и скрылся в глубине дома, за раздвижной дверью таблинума.

Нетерпеливый Пулло снова окликнул Квинта, отрывая его от размышлений:

– Ну так что? Ты с нами?

Квинт ответил не сразу. Он оглянулся, взвешивая все “за” и “против” – и довольно быстро обнаружил, что, несмотря на неуемное любопытство Ворена, “за” побеждало с огромным перевесом.

А письмо, а что письмо? Его можно было написать и всем вместе.

Квинт усмехнулся:

– Ты еще спрашиваешь! Конечно! Сейчас, погоди, какого-нибудь раба найду, попрошу, чтоб Цезарю передал, чтобы как проснется, к нам заглянул - и можно выдвигаться. Вы, кстати, в каком там кабаке засели?

– Не в каком, а в каких, - заржал Авит и Квинт тут же понял, что ему бессовестно врали.

Судя по тому, как заплетался его язык, начали они еще много часов назад, а сейчас уже активно продолжали.

– Вот во всех тех, что по Этрусской за старыми лавками, - продолжал Авит, - Не промахнешься при всем желании.

Богатый опыт подсказывал Квинту, что, с таким-то размахом, и без набитых морд уже не обошло. Ну Пулло…

Найти раба оказалось задачей непростой. В целях конспирации Пизон разослал из дома почти всех – кого с поручениями, а кого просто на выходной, - и теперь, как Квинт ни искал, найти ни одного из них не удавалось.

Помощь пришла с неожиданной стороны. На поднятый им шум из одной из комнат выглянула Мария.

– Квинт? – сонно зевнула она, - ?Que es esto?[1]

Догадаться, что она сказала, было не так уж и сложно.

– Да вот, раба ни одного найти не могу, - немного виновато улыбнулся Квинт, - Можешь передать Цезарю, что мы на Этрусской отмечаем? Ну, когда он проснется.

– Конечно, - кивнула Мария и, явно подбирая слова, переспросила, - Отмечаете?

– Не-не-не, - Квинт сразу вытянул руки вперед, - Даже не думай. Там все уже бухие, женщине там делать нечего.

– Почему?

– Ты красивая, молодая, к тебе по любому будут приставать, - просто пояснил Квинт, - Я расслабиться хочу, а не охранять тебя весь вечер.

Марии не оставалось ничего, кроме как признать его правоту. Быстро сунув ей удостоверение личности Цезаря, он вернулся к сослуживцам и вместе они вышли из дома в прохладу слабоосвещенной в это время суток улицы.

Палатин пустовал. Из-за стен домов лаяли собаки, изредка по улицам пробегали рабы, но по дороге они не встретили и десятка человек. Ничего удивительного в этом не было - местные богатеи еще толком не разобрались, что произошло, не понимали, что они, бунтовщики, собирались делать - и поэтому на всякий случай сидели тише воды, ниже травы. После всего случившегося, Квинт, в некоторой степени, их даже понимал.

Картина стала меняться сразу же, стоило улице под их ногами пойти под откос. По мере отдаления от самых богатых кварталов, на улицах появлялось все больше и больше людей.

На форуме так и вовсе стоял страшный гвалт и было сложно протолкнуться. Люди ждали новостей, но Цезарь с Бальбом – пожалуй, единственные, кто им мог предоставить желаемое, - сейчас спали беспробудным сном дома у Пизона.

Для такого столпотворения, обстановка была на удивление мирной. Никого нигде не били и не грабили. Никто не орал с ростр, поднимая народ на восстание. Даже карманники, которые так любили подобные скопления людей, казалось, сегодня дружно решили отдохнуть.

Они уже пробрались сквозь толпу и вышли к повороту на Этрусскую, когда Ворен неожиданно спросил:

– Слушай, Квинт, а Цезарь вам ничего не рассказывал? Ну, как оно все так получилось? – его недоуменный взгляд явно свидетельствовал о том, что он до сих пор не в полной мере верил в произошедшее, даром что сам был и свидетелем - и активным участником.

Квинт закашлялся. Вопрос словно выбил воздух у него из груди. Откашлявшись, он помотал головой и постарался как можно скорее свернуть с неудобной темы:

– Не. Он отрубился, как только до подушки дополз. Потом расскажет, думаю.

– Ну… Оно и неудивительно, - прокомментировал немного отставший от них Авит. Ноги его уже заплетались от количества выпитого.

Надо же, так сопротивлялся их плану, а как нажраться по поводу победы – так первый.

Как ответить на совершенно закономерный вопрос Ворена, Квинт не знал. То, что им рассказал Цезарь, никак не хотело умещаться в голове. Если бы у него не было никаких доказательств, которые можно было пощупать, Квинт решил бы, что это все – плохая и несмешная шутка. К сожалению, доказательств у Цезаря было в избытке – и, получив их, Квинт не знал ни что думать, ни как жить с этой информацией.