Провал гитлеровского наступления на Москву

В те минуты перед боем нам казалось, что мы стоим перед лицом истории и она сама велит нам: не посрамите Славу тех, кто пал здесь смертью храбрых, умножьте их доблесть новыми подвигами, стойте насмерть, но преградите врагу путь к Москве.

Едва рассвело, как группы немецких танков начали продвигаться к переднему краю обороны частей 32-й стрелковой дивизии в районе Бородинского поля. Враг обрушил на нас сильный артиллерийский огонь, его авиация наносила удары по нашим войскам и тылам. Разгорелся жаркий бой на участке 32-й стрелковой дивизии. Дальневосточники, москвичи-добровольцы, танкисты 18-й, 19-й и 20-й танковых бригад, курсанты Московского военно-политического училища имени В. И. Ленина сражались самоотверженно. Противник не раз повторял атаки, но продвинуться не мог. Привезенные с кубинского полигона и превращенные в неподвижные огневые точки танки в упор расстреливали врага, пытавшегося развить успех вдоль шоссе Можайск - Кубинка. Стойко сражались с фашистскими танками наши артиллеристы. Храбро отражали налеты вражеской авиации зенитчики. Нередко им приходилось вступать в борьбу с вражескими танками, прорывавшимися через нашу оборону.

Однако перевес врага в силах с каждым часом боя чувствовался все больше. Враг вводил в бой новые силы, теснил наши подразделения и продвигался вперед. Ожесточенная борьба шла за каждый населенный пункт и выгодный рубеж обороны. Некоторые населенные пункты переходили по нескольку раз из рук в руки. Командиры и политработники находились в боевых порядках и вместе с воинами участвовали в отражении вражеских атак. Наблюдательный пункт, на котором я находился, также подвергся атаке, во время которой меня ранило. Тогда же погиб смертью героя замечательный боевой командир 20-й танковой бригады полковник Т. С. Орленко.

Храбро и мужественно сражаясь на Бородинском поле, наши войска нанесли врагу, обладавшему значительным превосходствам, особенно в танках, серьезные потери и задержали его наступление на можайском направлении. Достаточно сказать, что только экипажи танков, взятых с кубинского полигона, подбили более 20 немецких танков. В последующие дни, предприняв ряд атак, противник ценой больших потерь сумел захватить Можайск. Но нашим войскам удалось задержать продвижение неприятеля на можайском направлении и выиграть время для переброски подкреплений.

После моего ранения в командование 5-й армией вступил генерал Л. А. Говоров, мне же целый месяц пришлось пробыть в госпитале.

18 ноября меня назначили командующим 30-й армией. Здесь я встретил спаянный боевой коллектив полевого управления, в который входили член Военного совета бригадный комиссар Н. В. Абрамов, начальник артиллерии полковник Л. А. Мазанов, начальник политотдела армии бригадный комиссар Н. П. Шилов, начальник связи подполковник А. Я. Остренко и др. Через четыре дня прибыл вновь назначенный начальник штаба армии полковник Г. И. Хетагуров. К тому времени в армию входили: 107-я мотодивизия под командованием генерал-майора П. Г. Чанчибадзе, 185-я стрелковая дивизия полковника К. Н. Виндушева, 46-я кавалерийская полковника С. В. Соколова, 18-я кавалерийская генерал-майора П. С. Иванова, 21-я танковая бригада подполковника А. Л. Лесового и другие части. Воины этих соединений и частей упорно сражались за каждую пядь земли. Так, командир танка из 143-го танкового полка сержант Андронов и командир танкового взвода лейтенант Миненко вдвоем подбили 12 вражеских танков. Рядовой Лаптев спас знамя 70-го кавалерийского полка.

Однако враг, имея абсолютное превосходство в танках и авиации, все еще теснил наши войска. В конце ноября гитлеровцы приблизились к столице на нашем направлении на расстоянии 27 километров.

Но боевое ожесточение наших воинов возрастало, и к первым числам декабря враг был остановлен на рубеже Калинин, Яхрома, Крюково, река Нара, Тула, Кашира, Михайлов.

Резервы неприятеля подходили к концу, а мы получили свежие силы из Сибири и с Урала. 1 декабря нас с членом Военного совета Н. В. Абрамовым вызвали в штаб Западного фронта в Перхушково. Командующий франтом генерал армии Г. К. Жуков ознакомил нас с замыслом Ставки Верховного Главнокомандования и решением Военного совета Западного фронта, сущность которых заключалась в том, чтобы разгромить немецко-фашистские полчища под Москвой, не дав им времени на организацию прочной обороны. Командующий фронтом поставил нам задачу: в течение трех-четырех дней подготовить армейскую наступательную операцию.

30-й армии предстояло нанести главный удар из района юго-западнее Волжского (Иваньковского) водохранилища в общем направлении на Клин во фланг и тыл 3-й танковой армии противника и во взаимодействии с 1-й ударной армией нашего фронта и войсками левого крыла Калининского фронта разгромить противостоящего противника и овладеть Клином. В течение трех-четырех дней в армию должно было прибыть шесть дивизий сибиряков и уральцев. Детали действий армии в ходе контрнаступления уточнил нам начальник штаба фронта генерал-лейтенант В. Д. Соколовский, а в политическом управлении фронта мы получили директивные указания по политическому обеспечению предстоящей операции.

После возвращения из Перхушкова вместе с Н. В. Абрамовым, Г. И. Хетагуровым, начальником артиллерии полковником Л. А. Мазановым мы внимательно изучили поставленную задачу, после этого Военный совет принял решение. Оно состояло в следующем. Из района Иваньковского водохранилища (Конаково, Большие Ручьи, Раменье) силами четырех свежих стрелковых дивизий сибиряков и уральцев (365-я полковника М. А. Щукина, 371-я генерал-майора Ф. В. Чернышева, 379-я полковника В. А. Чистова, 363-я полковника К. В. Свиридова) при поддержке двух танковых бригад (21-й танковой бригады подполковника А. Л. Лесового и 8-й танковой бригады полковника П. А. Ротмистрова) нанести главный удар во фланг 3-й танковой армии противника в общем направлении на Клин с целью освободить город. Вспомогательный удар осуществить 348-й стрелковой дивизией полковника А. С. Люхтикова и кавалерийскими дивизиями: 18-й генерал-майора П. С. Иванова, 24-й полковника А. Ф. Чудесова и 923-м стрелковым полком 251-й стрелковой дивизии в общем направлении на Рогачево, Клин. 185-я стрелковая дивизия полковника К. Н. Виндушева и 46-я кавалерийская полковника С. В. Соколова должны были обеспечивать правый фланг армии.

Группа развития главного удара предусматривалась в составе 107-й мотострелковой дивизии генерал-майора П. Г. Чанчибадзе, 82-й кавалерийской полковника Н. В. Горина и 145-го отдельного танкового батальона. Общее командование осуществлял П. Г. Чанчибадзе.

Операция была спланирована и подготовлена в течение трех-четырех дней, решение командования армии своевременно довели до войск. Нельзя без чувства благодарности говорить о той колоссальной работе, которую за четыре дня провели штабы и в первую очередь штаб армии под руководством генерал-майора Г. И. Хетагурова.

К вечеру 2 декабря с Урала прибыл первый эшелон 365-й стрелковой дивизии во главе с командиром полковником М. А. Щукиным и военкомом полковым комиссаром А. Ф. Крохиным. Этой дивизии предстояло наступать в первом эшелоне армии, на самом решающем направлении.

Но остальные соединения и части задерживались в пути - гитлеровцы бомбили железнодорожные узлы и эшелоны в пути следования. Срок наступления неумолимо приближался. Встал вопрос: просить ли командование фронта об отсрочке начала операции, или переходить в наступление с наличными силами. Собрался Военный совет армии. Мнения разделились. Одни говорили о риске наступления с недостаточными силами, без запаздывающих резервов. Они считали, что нужно просить об отсрочке наступления по меньшей мере дней на пять-шесть. Упорно, в частности, эту точку зрения отстаивал Л. А. Мазанов. Другие же считали, что подобная отсрочка позволит противнику укрепить оборону и ее будет потом очень трудно прорывать. Горячо говорил об этом П. Г. Чанчибадзе. Слушая своих соратников, я понимал, что рассуждения и тех, и других не были лишены логики... Но прежде чем принять решение, надо знать, что замышляет противник, догадывается ли о наших намерениях.

В ночь со 2 на 3 декабря по моему приказу разведка из дивизий Виндушева и Чанчибадзе захватила шесть пленных. Их доставили в штаб армии. Пленные показали, что противник лихорадочно укрепляет свою оборону, но о подготовке нашего наступления ничего не подозревает. Отсюда следовал вывод: необходимо использовать важнейший в военном деле фактор - внезапность, даже если в первый день наступления не успеют прибыть все предназначенные для пополнения дивизии.

Чтобы усилить эффект внезапности, решили начать действия ночью. При наступлении пехоты против танков противника ночь сулит большие выгоды. В темноте танки не могут вести прицельный огонь, к тому же ночью трудно завести машины, особенно зимой, при больших морозах, да и авиация противника в это время суток слепа. Словам, ночь - союзник для смелых. А сибирякам и уральцам смелости не занимать. Нам нужно было свести на нет преимущество противника в танках и авиации, навязать ему свою волю, принудить его сражаться, как нам выгодно, т. е. оружием ближнего боя - винтовкой, гранатой и врукопашную, тем, чем мы были в то время сильны.

Однако не стоило и впадать в крайность. К 5 декабря сил у нас было действительно очень мало, но уже 6 декабря мы могли иметь по два полка от трех дивизий. 7 же декабря ожидаемые дивизии должны были прибыть почти полностью. Поэтому Военный совет армии решил просить у командования фронтом разрешения начинать наступление не 5, а 6 декабря. Просьба была удовлетворена. Но это требовало и уточнения ранее принятого нами решения. Военный совет армии внес в него необходимые коррективы. По-прежнему на направлении главного удара мы нацелили три дивизии: 365-ю, 371-го, а вместо 379-й, которая немного опаздывала, решили из подвижной группы использовать 82-ю кавалерийскую (правда, наступать она должна была не в конном строю, а в пешем). В группе Чанчибадзе пока оставили одну 107-ю дивизию, усиленную танковым батальоном.