Проверка на измену

— Это Коля, он нас довезет. Проедем по маршруту, наверняка что-нибудь заметим.

Я спешу в его машину. Коля включает обогреватель, неспешно настраивает печку.

— Давай поживее, красавчик, — торопит Карина, и я ей благодарна. У меня не получается вымолвить ни слова. В голове не осталось никаких мирных объяснений, почему отменили заезд. Что-то случилось!

Мы наконец трогаемся, объезжаем разбредающуюся толпу.

Карина щебечет что-то успокаивающее, но я ее едва слушаю. И когда вижу впереди мигалку скорой, в ушах вообще начинается белый шум, а глаза окутывает пеленой. За секунду до этого замечаю — синий автомобиль. Вернее, то, что от него осталось. Металл обнял столб, сделав кольцо из капота.

— Ника! — Карина быстро поворачивается ко мне с переднего сиденья. — Подожди! Не истери раньше времени! Сначала все выясним!

Но я ничего не хочу выяснять. Вдруг случилось страшное? Я даже из машины выходить не хочу, не могу… Если буду сидеть здесь целую вечность, то никогда не узнаю, что с Димой что-то случилось. Уж не отвлекла ли я его своим сообщением? Не стал ли он вести машину хуже после нашей недавней глупой ссоры?

Какая мелочь! Откажусь я от всех своих проверок, только не говорите мне, что он…

— Живой. — Карина садится в машину, на этот раз на заднее сиденье, берет меня за руку, заботливо и успокаивающе поглаживает. Ее голос гораздо менее радостный, чем должен быть — она ведь вернулась с хорошей новостью, разве нет? — Без сознания, но живой. Его в машину впечатало, сейчас будут доставать. Нет-нет, тебе лучше не смотреть. — Карина крепче держит меня за руку, не давая выйти. — Зрелище так себе, если честно. Они вскрыли дверь и кое-как его стабилизировали, обкололи там чем-то, не знаю. Но сейчас врачам лучше не мешать.

Я смотрю через окно, как медики крутятся вокруг синей машины и что-то делают, но что — не понимаю. На месте водительского сидения провал, мое зрение будто бы отказывается понимать, что там.

Коля — наш спонтанный спутник — протягивает мне какую-то тряпку, и я понимаю, что плачу.

Карина уже не просто держит меня за руку, а обнимает, и я прячусь в ее мягкую меховую шубку, лишь бы не увидеть случайно ничего, что видеть не хочется.

— Ника, кажется, выносят, — теребит меня Карина за плечо через некоторое время.

Я срываюсь из машины, бегу к носилкам. По пути отмечаю — тело не накрыто тканью. Жив!

Меня пытаются остановить, и я беспрекословно подчиняюсь, сама замираю. Дима на носилках не движется, его одежда — даже куртку не надел в машине, как и всегда, — пропитана кровью. Особенно правое плечо и ноги. Его увозят в машину скорой быстро, меня не пускают за ним, но вежливо спрашивают:

— Вы знакомы?

— Да…

— Вы Ника?

Я поднимаю голову на знакомое имя.

— Откуда вы знаете?

— Мы пытались позвонить вам, — объясняет врач скорой. — Ваш телефон записан у молодого человека как контакт для экстренных случаев.

Не мама, не его драгоценный босс Андрей, а я… вот уж не ожидала.

— Вы можете назвать его данные?

— Кое-какие могу, фамилию, имя, дату… Что с ним? Он будет жить?

— Давайте вы продиктуете данные, пока его укладывают, и нам нужно ехать, — терпеливо просит врач, и я, конечно, рассказываю все что знаю. Диктую свой номер, чтобы потом со мной дополнительно связались. Меня также просят сообщить обо всем родителям Димы — и что мне говорить? «Ваш сын при смерти, держитесь»? Кажется, у мамы Димы какие-то проблемы со здоровьем, ей точно нельзя про такое знать…

Дима, ты выбрал самый неподходящий «экстренный» контакт в мире!

— Вы его жена? — спрашивает врач напоследок. Я быстро соображаю и говорю:

— Да!

— Мы везем его в третью городскую. Можете поехать следом, но смысла в этом немного. Сейчас его отвезут в операционную. Лучше потратьте это время с умом и оповестите всех, кого стоит оповестить. Состояние тяжелое. И вот, возьмите, — врач передает мне Димин телефон.

Почему-то мне кажется, что он не должен был этого делать. Больше врач ни о чем не спрашивал — он быстрым шагом дошел до скорой, и машина тронулась, освещая путь мигалкой.

«Состояние тяжелое», — застряло в голове.

На часах три-тридцать ночи.

Дима в больнице. У врача было такое лицо, будто я могу попрощаться.

Глава 35

Разумеется, я не сомкнула глаз до самого утра — ждала звонка из больницы, вдруг что-то выяснится. Карина осталась со мной, чтобы поддержать, но она тоже не понимает, что делать. Когда все в руках врачей, чувствуешь себя совершенно бесполезной. И даже стоять возле реанимации и кричать «я тебя люблю!» не получится — российские больницы не созданы для голливудской романтики.

— Пора, — говорит подруга.

Я смотрю на часы: ровно восемь. Нормальные работающие люди уже просыпаются, и я решила не откладывать важные дела, позвонить, как минимум, шефу Димы и обо всем рассказать. Наверное, решилась бы обзвонить и его друзей, но Дима мало о ком рассказывал, вся его жизнь крутится около машин и его автошколы. А еще — вокруг мамы, которой я даже не знаю, как все рассказать.

Надеясь, что Андрей еще не проснулся и не возьмет трубку, что наш разговор отложится хотя бы на полчаса, я набираю его номер.

Мне отвечает собранный мужской голос:

— Слушаю.

А вот мой голос дрожит — и я понимаю это только во время приветствия:

— З-здравствуйте, вы меня, наверное, не помните… — Тут же беру себя в руки и пытаюсь говорить ровнее. — Я девушка Димы, Ника. Ночью он участвовал в гонках и… и…

Язык отказывается говорить дальше. Карина, сидящая рядом, кладет руку мне на плечо, посылая лучи поддержки. Но не успеваю я собраться с мыслями, как Андрей уже говорит сам, совершенно пустым голосом:

— Жив?

Он все понял. Мне не пришлось говорить, что Димина машина врезалась в столб, что он в тяжелом состоянии, что врачи до сих пор мне не позвонили. Все, что от меня нужно, — сказать «да» или «нет».

— Да, — отвечаю. — Он в третьей городской. Меня попросили обзвонить его близких… Но я почти никого не знаю.

— Матери его звонили? — спрашивает Андрей сурово.

— Еще нет…

— Не нужно. У нее слабое сердце, я сам сообщу… или не сообщу. Что с Димой? Сильно ушибся?