Провидец. Город мертвецов

– Я абсолютно того же мнения, голубчик, – задумчиво кивнул Купцов, – Оттого и взялся раскрыть это страшное дело, ведь мне не ни разу ещё не приходилось принимать участия в разрешении и проверке этой проклятой загадки человеческой жизни.

– Надо полагать, Ваше высокородие, удалось это вам с лихвой, – сказал я, протягивая Купцову свежезаваренный кофий. – Как решилось дело на самом деле?

– Всё было очень просто и прозрачно, Николай Александрович, – ответил Купцов, с шумом потягивая горячий напиток. – Банальная месть, голубчик. Убийцей оказался Яков Рощин, мещанин, запутавшийся в тройной бухгалтерии комиссионера Михельсона. Только и всего. Желая ему отомстить, он придумал дьявольски зверский способ: украл у бедной вдовы девочку и, убив её по легенде ритуальных убийств, то есть варварским способом выпустив из нее всю кровь, труп её ночью подбросил в переднюю квартиры своего заклятого врага.

– Меня не перестают удивлять мотивы, толкающие людей на подобное...

– Скудоумие, невежество и чувство безнаказанности за деяния. Вот где корень всех зол, Николай Александрович. Ничего удивительного в этом нет. Таков уж, в большинстве своем человек – вершина эволюции.

– И то верно, – согласился я. – А что с рукой, Ваше высокородие?

– А! – отмахнулся Купцов. – Не смертельно.

– Расскажите, Фёдор Михайлович, прошу...

– Ваша взяла, голубчик, – сказал Купцов, поудобнее рассаживаясь в своем кресле и закуривая папироску. – Когда я напал на след негодяя, он привел меня в небольшой домик за высоким забором. Прямо возле дома Михельсона! Вы только представьте, Николай Александрович, под самым носом. Дело было ночью.

Дверь была закрыта на засов, на нем болтался большой висячий замок. Со мной не было инструментов, которыми я мог бы открыть дверь. Мне не оставалось ничего более, как влезть в таинственный домик через окно. Я так и поступил: тихо разбил окно и через секунду очутился в темной комнате. При свете моего фонаря я огляделся. Большая, грязная комната, в которой, кроме стола, трех стульев и постели, не было ровно ничего. Рядом с этой комнатой находилась другая, поменьше, совершенно пустая.

Быстрым взглядом окинув все это, я поспешно спустил над разбитым окном жалкое подобие занавески - кусок выцветшего ситца. Я вновь с удвоенной энергией принялся осматривать две жалкие конуры. Ничего, абсолютно ничего подозрительного. А между тем... между тем ведь мужские следы совершенно ясно были замечены мною от выпертой нарочным путем доски михельсонского дома вплоть до дверей этого домика. Кому было надо совершать путешествие этим пустырем? И почему обитатель таинственного жилища проник столь необычайным образом во двор еврея - ростовщика?

Размышляя об этом, я вдруг запнулся ногой о какой - то неровный, скользкий предмет.

Это было железное кольцо подпольного люка. Сердце радостно, забилось у меня в груди. Я рванул за кольцо и приподнял люк. Лесенка маленькая, узенькая. Не раздумывая ни секунды, я стал спускаться в подполье. Одна, две, три, четыре ступени... Я - на земляном полу!

Но лишь только я осветил фонарем пространство подполья, как крик ужаса вырвался у меня. Представьте, моя нога стояла в большом жестяном тазу, полном крови. Я выхватил ногу.

С нее сбегала капля за каплей кровь... Дрожь пронизала меня всего. Я низко склонился над страшной чашей, и тут мне бросились в глаза маленькие желтые туфельки, белое платьице, синяя жакетка и шляпка. У меня, старого, опытного волка, видевшего всяческие виды и ужасы, горло перехватил спазм. Я не мог отвести взгляда от этих вещей. Передо мной с какой - то поразительной наглядностью встал образ бедной белокурой девочки с ее страшными проколами и образ моей дочки, что была убита таким же способом...

Купцов вдруг замолчал, подбирая слова, а я корил себя за то, что по неосторожности своей затронул незаживающую рану на сердце Фёдора Михайловича.

– Еще минута, и я разрыдался бы, – продолжил Купцов.
– Я - не знавший, что такое нервы и слабость воли!

Страшным усилием я взял себя в руки и стал искать дальше. Рядом с чашей на дощечке лежал блестящий предмет. Я взял его, и он задрожал в моих руках. Это было длинное, круглое, прямое шило, все темное от запекшейся крови.

И тут меня пронизала мысль: «Так какое же это убийство? Ритуальное, действительно ритуальное или же подделка под него?»

Но сейчас же я осудил нелепость этой мысли. Легенда о ритуальных убийствах гласит, что выпускаемая кровь употребляется евреями. А тут... тут целая чаша. Стало быть, я был прав...

Вдруг, я услыхал, что скрип входной двери. Быстрее молнии я бросился по лестнице и закрыл над собой дверцу люка и потушил фонарь.

«А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу!
– донесся до меня резкий мужской голос.
– Будете помнить меня вовеки!»

Никто ему не отвечал. Он, значит, был один - обитатель страшного домика.

«Ха-ха-ха!..
– вдруг опять послышался исступленно - безумный хохот.
– Сидишь в остроге, проклятый жид? Что? Небось весь твой кагал не спас тебя? Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей... Всего меня разорил... По миру пустил меня, благородного...»

Я услышал приближающиеся шаги этого изверга к подполью. Только тут я понял, какой я сделал промах, оставшись так долго в страшном подполье. Что мне с ним сделать, если он спустится сюда? Убить его? О, для меня это было крайне нежелательно... Мертвое тело не расскажет ничего о содеянном им преступлении, и тайна убийства девочки останется тайной. Кто сможет доказать, что Михельсон сам не совершил здесь, в этом подполье, ритуального убийства христианской девочки? Один я, но этого мало.

То, чего я так страшился, сбылось. Изверг подошел к подполью и поднял люк. Я прижался в угол, затаив дыхание.

«Страшно... страшно... кровь... целый таз...» - В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь убиенной замученной девочки вопила об отмщении. Эта кровь, очевидно, душила его, заливала ему глаза багряным светом.

«Надо... надо покончить... сжечь... засыпать... за­копать... Страшно мне, страшно...»

Вычиркивая дрожащей рукой спичку, он стал медленно, осторожно спускаться в подполье.

– Я помогу вам, здесь темно!
– загремел я, чувствуя, что больше мне ничего не остается сделать, ибо скрыться здесь некуда.

Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди страшного злодея.

Я направил на его лицо фонарь, хотел выхватить револьвер... но его не оказалось. Первый раз в моей жизни я очутился без моего верного друга, столько раз спасавшего мою жизнь!

– Сдавайтесь, любезный, вы пойманы!
– не теряя хладнокровия, продолжал я говорить.

– А будь ты хоть сам Сатана, я не отдамся тебе добровольно!
– исступленно заревел он, бросаясь на меня.

Между нами началась отчаянная борьба. Спичка, брошенная им, упала на белое платьице... Рядом лежала груда сухого сена и соломы.

Послышался сухой треск, забегали языки пламени. «Все погибло!» - мелькнула у меня мысль. Я напрягал все усилия, чтобы не поддаться злодею, но, увы, чувствовал, что он неизмеримо сильнее меня. Он сдавливал мою грудь железными тисками и ударил перочинным ножом. На мое счастье, моя правая рука была свободна, и я схватился за лезвие что есть мочи.

Чудом освободил я левую руку и, нащупав фонарь, ударил им по его лицу. Удар пришелся по глазам. Он завыл от боли и на секунду выпустил меня из своих ужасных объятий. Я бросился к лесенке, пробиваясь сквозь пламя. Я чувствовал, что горю. Дыхание спирало от дыма, языки пламени охватили мое верхнее платье. Лишь только я выскочил из страшного подземелья, как он, тоже успевший оправиться от удара, набросился на меня сзади. Я потащил его к выходной двери, и в эту минуту подоспела помощь, что я оставил за забором.