Провидец. Город мертвецов

– Скажи, что это у тебя с рукой?
– Тот поглядел на свою руку и побледнел.

– Обрезал ее малость.

– Когда?

– Вчера-с.

– Чем?

– Ножом. Хлеб резал... нож сорвался.

Следователь многозначительно посмотрел на меня.

– Надо бы произвести у него обыск, Николай Александрович, - бросил следователь.

– Не вижу препятствий, – согласился я.
– Любезный, будьте так добры, и отведите нас в свою комнату.

– Ваше благородие ... Господи, да неужто вы что худое про меня думаете по этому злодеянию?! Вот как перед Истинным...

– Не разговаривай!
– грозно перебил Осипа следователь.

Мы с трудом вошли в небольшую швейцарскую. Вдруг Волохов, наступив, очевидно, на что-то, быстро нагнулся.

– Вот тебе и раз! Смотрите, господа!
– В руке он держал кольцо с крупным бриллиантом.

– Это же что такое, любезный? А?
– повернулся он к Осипу Лаврентьеву.

Швейцар стал белее полотна. Глаза широко раскрылись, и в них стоял непередаваемый ужас.

– Господи... Ей-богу... Что это... Не знаю... Наваждение...

– Нет, миленький, это не наваждение, а кольцо. Как оно могло к тебе попасть, а?! – с жаром вопрошал следователь.

– Не знаю, видит Бог, не знаю!

– Врешь! – не унимался тот.

– Что у вас происходит, господа? – вдруг раздался спокойный голос Купцова, что неожиданно возник прямо за моей спиной, от чего я, к своему стыду, даже слегка подпрыгнул. Сей факт, естественно, не ускользнул от острого взора статского советника, и он одарил меня доброй усмешкой.

– Не угодно ли, Фёдор Михайлович, - Волохов подал кольцо Купцову.

– Где вы нашли его?

– Так вот, прямо здесь и нашли, Ваше высокородие.

– Теперь, конечно, мы произведем тщательный обыск? – уточнил Купцов.

– О, разумеется, господа!
– потер руки Волохов, не замечая язвительного тона статского советника.

Обыск начался. Купцов подошел к швейцару и пристально поглядел на него:

– Покажи руку.

Лаврентьев, как автомат, исполнил приказание.

– Николай Александрович, вы осмотрели его рану? Чем она нанесена? Ножом? А может быть, бритвой?

– Не могу знать, Фёдор Михайлович. Рана уже затянулась. Трудно сказать. Тут я бессилен.

– Конечно, ты не знаешь, как попало к тебе это кольцо, Лаврентьев? – продолжил допрос Купцов.

– Видит Бог, не знаю, Ваше высокородие. Не повинен я ни в чем худом.

– Ты спишь с открытой или закрытой дверью?

– На ключ не запираю.

– Отчего?

– Дабы скорей выйти на звонок, дверь парадную раскрыть.

Купцов что-то нацарапал в своём маленьком блокноте.

Обыск, конечно же, не дал никаких результатов. Но две грозные улики против швейцара были налицо: подозрительный порез и, главное, найденное в его каморке бриллиантовое кольцо.

Факты и суровая действительность – есть первое и последнее слово в нашем деле. Прошли безвозвратно те времена, когда чувства и фантазия давали ответы на все вопросы, и когда отвлеченная идеальность составляла блаженство жизни сыщиков. Факты крепки и неприступны. С ними спор короткий, прямо как в этом моменте.

– Именем закона я арестую тебя, Осип Лаврентьев!
– сурово произнес следователь.

– За что-с?.. – спросил белый, словно мел, швейцар.

– По подозрению в убийстве этой женщины.

Глава 2

Время неумолимо приближалось к полудню, когда, уладив некоторые дела на месте преступления, я прибыл в управление второго участка Петербургской части, в которое наш отдел перевели после падения Нового Петрограда.

Войдя под ворота, я направился к ненавистной лестнице, что вела прямиком на третий этаж доходного дома, в котором, собственно, контора и размещалась. Лестница была узкая, крутая и вся в помоях. По ней, например, однажды подвыпившие люди несли покойника, спотыкнулись и вместе с гробом полетели вниз; живые больно ушиблись, а мертвый, как ни в чем не бывало, был очень серьезен и покачивал головой, когда его поднимали с земли и опять укладывали в гроб.

Кухни всех квартир отворялись на эту лестницу и стояли так целый день. Оттого тут царила страшная духота. Туда – сюда слонялись дворники с амбарными книгами под мышкой, хожалые и разный люд обоего пола – посетители. Дверь в саму контору была тоже настежь отворена. Здесь тоже духота стояла чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще не выстоявшеюся краской на тухлой олифе, которой вновь покрасили комнаты. Я направился прямиком в кабинет Купцова, что находился в самом конце коридора, не обращая внимания на галдеж местной публики.

В кабинете, по обыкновению, было страшно накурено, а сам статский советник сидел за колченогим столом перебирая ворох бумаг. Перед ним, нервно елозя в грязных руках картуз, стоял низенький оборванец с растрепанной бородой. Шея его была перемотана медицинским бинтом, а вид был напуганный и болезненный.

– А, Николай Александрович, проходите, присаживайтесь покамест, – указал Купцов на древний стул, который тут же жалобно заскрипел под моим весом. – А вы продолжайте, милок, не отвлекайтесь.

– Так вот, наняли меня, – рассказывал посетитель, откашлявшись, - два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский проспект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только, значится, въехали мы с Седьмой Роты на погорелые места, они вдруг притихли. Я поглядел - они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил про убивцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: «Куда? Стой!». Я по лошади, вдруг - хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся.

– А в лицо не помнишь их?

– Где ж? Рядили, мне и невдогад! А после я обеспамятовал. Очнулся после – ни кошеля, ни кафтана. Добротный такой кафтан был, с бляхою жестяной. Эх... – в сердцах махнул он рукой. – Ладно хоть клячу мою не тронули. Помогите, Ваша милость, Христа ради. Не дайте пропасть, – взмолился мужичек, припав на колени.

– Немедленно встаньте! – возмутился Фёдор Михайлович. – Я и без ваших этих помочь обязан. Работа у меня такая. Сейчас же, ступайте к писарям, третья дверь от этой, и расскажите всё тоже самое под перо. И не волнуйтесь. Ступайте.