Провидец. Город мертвецов
Шрифт:
Предупреждение оказалось своевременным. Едва Курленко успел вынуть из кармана своей женской кофты кистень, как был схвачен злоумышленником за горло. Двое других окружили телегу, а четвертый держал под уздцы лошадь.
Курленко, повидавший на своем веку и не такое, ничуть не растерялся перед черной рожей грабителя и сплеча ударил его в ухо. Тот с глухим стоном, как сноп, свалился на землю.
Подобная прыть «чухонки - бабы» привела в замешательство двух товарищей злодея, лежавшего без признаков жизни, однако, после секундного колебания они бросились на Курленко.
Наступила
Но полицейские чины, как и я, не раз подвергавшиеся нападениям, прошли хорошую школу, и все приемы самообороны были ими изучены до тонкости на практике.
Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги и ударом ноги в живот сбил противника с ног. Тот завертелся от боли. Злоумышленник, державший лошадь, завидев подобный исход, благоразумно дал стрекача. Преследовать его в такой темноте было бесполезно.
Пока Смирнов вязал веревками побежденного им негодяя, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого — Михалыча, которого я сразу узнал. Сделать это было нелегко: он отлично владел суковатой дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние.
Как оказалось, первый негодяй был не из робкого десятка. Скоро очухавшись после оплеухи, он поднялся, подло подкрался к занятому Смирнову и стал яростно бить того по спине ножом...
Когда видение схлынуло, я в последний миг перехватил руку подонка, вывернул и подсек его под ноги, повалив на землю. Подоспевший ко мне на выручку Смирнов, со всего маху двинул того тяжелым сапогом в голову, от чего сознание тут же покинуло грабителя во второй раз.
Уже втроем нам наконец удалось скрутить прыткого Михалыча.
Закончив баталию, мы привели в чувство первого бродягу, наиболее пострадавшего от наших рук, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатом ночной экскурсии.
– Николай Александрович, – обратился ко мне Смирнов, – это самое... Позвольте поблагодарить за свою спасенную жизнь. Теперича, я до гробовой доски ваш должник...
– Пустое, Смирнов, – махнул я рукой. – Разве можно было поступить иначе.
***
Наутро Купцова в кабинете я не застал. Оттого, я даже с некоторым удовольствием сам приступил к допросу и начал, конечно, с Михалыча.
Городовой ввел ко мне рослого плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо - вызывающем лице его еще сохранились следы сажи.
Городовой вышел и оставил нас одних.
– Ну, сударь, как же тебя звать?
– задал я обыкновенный вопрос.
– Не могу припомнить!
– последовал ответ.
– Забыл, значит? Как же это так?
– Да так! Имя больно хитрое. Поп, когда крестил, во хмелю был… Уронил меня, вот я и забыл!
– говорил задержанный, все еще глядя в сторону, но речь его принимала все более и более наглый оттенок.
– Что уронил то, оно и видно, -
говорю я.– А что же это ты, бедняга не помнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?
– Ничего… Так… Хожу, значит, по своим надобностям.
– Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?
– И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения - то не было… Так просто подошел попросить, чтоб подвезли. А на меня вдруг как накинутся… Я думал - разбойники!
– Вот оно как... Притомился, значит, по дороженьке, подломились ноженьки, захотелось подъехать… А на него, бедного, нападают, как на какого - то разбойника… Ведь так?
Неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:
– Именно - с так!
Наступило молчание. Преступник стоял и глядел в угол.
Я тоже встал и решительно выпрямился.
– А ну-ка, Михалыч, погляди на меня хорошенько. Не узнаешь ли?
– внушительно проговорил я, отчеканивая каждое слово.
Допрашиваемый как - то вздрогнул и взглянул на меня широко открытыми глазами.
– Не могу знать, Ваше благородие, - быстро проговорил он.
– Но ведь ты - Михалыч?
– спросил я.
Глаза у него забегали. Он попробовал усмехнуться, но усмешка вышла какая - то кривая.
– Что ж! Пускай, по - вашему, буду и Михалыч, если вам угодно, вам лучше знать… - начал говорить он.
– Верно говоришь. И вправду, мне лучше знать. Погляди - ка внимательней…
Михалыч вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд.
– Не могу припомнить!
– проговорил он.
– Ну, так я тебе сейчас помогу. Где ты был в полдень двадцать второго мая?
– В гостях у товарища!
– Не греши и не ври, мерзавец, - проговорил я грозно.
– Не в гостях, а с топором на большой дороге провел ты этот день. В день рождения собственного сына, Михалыч, - подчеркнул я.
Тот изумленно смотрел на меня и начал бледнеть. А я, не давая ему опомниться, продолжал:
– Разбойником, кровопийцей засел ты на большой дороге, дабы грабить и убивать. Как самый последний негодяй и самая жестокая бессмысленная скотина бросился ты на безоружного одинокого человека с топором. Только потому человека не убил, что «не хочу рук марать в такой день», - сказал я, не спуская с него глаз и отчеканивая каждое слово.
– Да неужто это были вы, Ваше благородие?
– почти со страхом произнес Михалыч, отступая шаг назад.
– Верно, – улыбнулся я, - Узнал небось.
Михалыч вдруг бросился на колени.
– Мой… Наш грех! Простите! – пробормотал он.
Вижу я, что надо ковать железо, пока горячо.
– Ну, а ограбленная и избитая чухонка, ведь тоже дело ваших рук? Да говори смело и прямо, ведь я все знаю. Признаешься - тебе же лучше будет!
– Повинны и в этом.
– хмуро проговорил все еще не пришедший в себя Михалыч.
Шаг за шагом мне удалось выпытать у него о всех грабежах этой шайки. Грабили большей частью проезжающих чухонцев, которые, вообще говоря, даже не жаловались на эти грабежи.