Провидец. Город мертвецов

– Спасибо, Ваша милость, спасибо! – затараторил тот, кланяясь и пятясь назад. – Буду денно и нощно молиться о вашем здоровье. Спасибо, на добром слове!

Как только дверь захлопнулась, Купцов прикурил папиросу и взглянул на меня.

– Снова ограбление с применением удавки, Николай Александрович.

– Уже пятый случай за последний месяц.

– Именно, голубчик, именно. Генерал – губернатор с меня три шкуры дерет, требует скорейшего раскрытия дела. Эти негодяи сеют панику среди народа, особенно среди извозчиков. Времена и так неспокойные.

– Что прикажете делать, Фёдор Михайлович?

– Прошу, возьмите дело в свои руки, Николай Александрович, – с мольбой поглядел на меня статский советник. – У меня совершенно не хватает рук. Да ещё это дело с убитой дамой навалилось.

– Сделаю, Ваше высокородие, не смейте сомневаться.

– Так я и не сомневаюсь, голубчик. Кто, если не вы. С завтрашнего утра и приступайте. Всякое содействие окажу по надобности.

Вдруг двери в кабинет со скрипом отварились, и без всякого доклада ворвался к нам страшно взволнованный почтенный седой барин.

– О, какой ужас, какой ужас! Это моя жена! Я только что от нее... Какой ужас, какой ужас... Я - Аргунин...

Стало ясно, что этот господин пришёл по душу той несчастной, что утром была убита на Николаевской. Купцов чрезвычайно ласково стал его успокаивать.

– Возьмите себя в руки, дорогой мой. Что же делать... Уже не вернешь... Вы расскажите лучше всё, что знаете об исчезновении вашей жены.

– Моя жена сказала, что поедет в театр, - начал Аргунин, протирая шелковым платком выступившую в уголках старческого рта слюну.

– В какой?

– В Большой. Прошла ночь. Она не явилась. По правде, я не очень был удивлен и взволнован этим. Частенько случалось, что она после спектакля уезжала ночевать с нашими хорошими знакомыми Авериными. Но когда настал вечер, а ее все не было, я смутился и поехал к Авериным. Оказалось, что они не были в театре и жены моей не видали. Тут вдруг я узнал о страшном злодеянии на Николаевской улице... бросился к властям... и узнал мою жену...

– Скажите, господин Аргунин... Вы простите меня, но между вами большая разница в летах... – осторожно уточнил Купцов.

– Несмотря на это, она меня любила. Но...

Мне показалось, что какое-то признание не шло с его уст.

– Для пользы дела я попросил бы Вас быть со мной вполне откровенным, – медленно проговорил Фёдор Михайлович.

– Вот... вот записка, которую я нашел вчера в будуаре моей жены, - хрипло проговорил Аргунин, протягивая Купцову маленький лист плотной английской бумаги:

«У второй колонны, всегдашнее черное атласное домино с постоянной красной гвоздикой».

– Гм... негусто, - пробормотал Купцов.
– Вот что, господин Аргунин, я должен сейчас же поехать и осмотреть будуар и гардеробную вашей убитой жены.

Мы поехали втроем. Жил Аргунин царственно – великолепно в семи комнатной квартире на Невском проспекте, окна которой с одной стороны смотрели на Фонтанку. Фёдор Михайлович попросил его оставить одного в отделении красавицы миллионерши. Я же остался сидеть в передней на шикарного вида кожаном диване.

Пробыл Купцов там минут с пятнадцать. Когда он вышел, лицо его было невозмутимо - спокойное.

– Ну, Ваше высокородие, нашли вы хоть что-нибудь? – стал любопытствовать Аргунин.

– Очень мало... Но кое-что у меня в руках. Будьте уверены, что я отдам все силы раскрытию этого дела. Покамест прощайте.

С этими словами мы вышли на крыльцо дома и поймали извозчика. Некоторое время ехали молча.

– Что думаете об этом, Фёдор Михайлович?
– спрашивал я, первым нарушив молчание.

– Да что же вам еще надо, голубчик? Убийцу следователь обнаружил с феерической быстротой.
– Еле заметная насмешливая улыбка трогала концы губ статского советника.

– Держу пари, Ваше высокородие, что теперь Вы другого мнения о виновнике злодеяния.

Купцов друг рассмеялся.

– Не проиграйте пари, смотрите! Против Осипа Лаврентьева действительно грозная улика.

– По живому режете, Фёдор Михайлович, ей богу, – замотал я головой, – разве можно.

– Просто я пока не уверен. Как только я уточню несколько моментов, дам вам знать, Николай Александрович. Не переживайте и не забивайте себе голову этим событием. Ваша головная боль – грабители.

– Как скажете, Фёдор Михайлович...

В этот момент коляска остановилась у ворот конторы.

– Не серчайте, голубчик, – похлопал меня по плечу Купцов, – Отправляйтесь сейчас домой. Отдохните, сделайте приготовления. Настеньке привет.

С этими словами он покинул коляску. Я же поехал дальше – в доходный дом «Лидваль», в котором, собственно, мы с сестрицей и нанимали квартиру.

Глава 3

Город уже тонул в вечерних сумерках, когда извозчик доставил меня на Малую Посадскую. В это время она практически ничем не отличалась от обычной тихой улочки: выгоревшие на солнце навесы, трактиры с пыльной витриной, рядом - цирюльня и ломбард с забранными решетками прорезями окон. На перекрестке босоногий мальчуган с газетами выкрикивал новости, привлекая внимание прохожих. Дул несильный ветер, а в затянутом серой дымкой и облаками небе медленно дрейфовали дирижабли.

Несмотря на усталость, появилось острое желание прогуляться, дабы скинуть тяжелые оковы прошедшего дня. Расплатившись с извозчиком, я спрыгнул на мостовую за несколько домов до квартиры, прикупил номер «Петербургского листка» от 21 мая 1906 года, и уселся прямо на поребрик.

Где-то неподалеку тявкнула собака, простучал за домами вагон старой двухэтажной конки, подгоняемой мальчуганами - форейторами.

Их звали «фалаторы», они скакали в гору, кричали на лошадей, хлестали их концом повода и хлопали с боков ногами в сапожищах, едва влезавших в стремя. Бывали случаи, что лошадь поскользнется и упадет, а у «фалатора» ноги в огромном сапоге или, зимнее дело, валенке — из стремени не вытащишь. Так под копытами и оставались, или чего хуже - насмерть их переезжал вагон конки, в лучшем случае оставляя тяжелые увечья.

«Фалаторы» вели жизнь, одинаковую с лошадьми, и пути их были одинаковые: с рассветом выезжали верхами с конного двора. В левой руке — повод, а правая откинута назад: надо придерживать неуклюжий огромный валек на толстых веревочных постромках - им прицепляется лошадь к дышлу вагона. Пришли на площадь — и сразу за работу: скачки в гору, а потом, к полуночи, спать на конный двор. Ночевали многие из них в конюшне. Поили лошадей на площади, у фонтана, и сами пили из того же ведра. Много пилось воды в летнюю жару, когда пыль клубилась тучами по никогда не метенным улицам. Зимой мерзли на стоянках и вместе согревались в скачке на гору.