Провидец. Город мертвецов

Передо мной плелся Илья и, похоже, засыпал на ходу. Я старался поглядывать и в ту, и в другую сторону, но пианист постоянно терял темп и выпадал из цепочки; приходилось водворять его обратно.

Он ужасно отставал, а я не мог позволить себе подобной роскоши. Сам я дороги в Хранилища не сыщу, а уж ночью, в темноте, и подавно. Тьма стояла, хоть глаз коли - я не различал даже формы тех, кто шел впереди. Никакого неба над головой — не видно было даже желтых труб, которые наверняка торчали тут на каждом шагу; и только прищурившись что есть мочи, в заляпанных линзах очков начинали проступать неровные очертания крыш и шпилей, чернеющих на фоне туч.

Но глазеть по сторонам сейчас некогда: моего тощего попутчика пошатывало все сильнее — он уже натыкался на стены.

Я перехватил Илью и при помощи винтовки стал пытаться вернуть его в стоячее положение.

– Да что с тобой такое, голубчик? — прошептал я, больше себе, чем ему.

Мне показалось что Илья моей помощью и вовсе брезговал, потому как он отпихнул вдруг мою руку и привалился к стене.

– Что у вас тут за возня? — прошипела подскочившая Пелагея.

– С ним что - то не ладно...
– покачал я головой.

– Так вас перетак. Давай подсоблю.

– Ступайте вперёд, Пелагея. Разберемся.

Снова застонав, Илья схватил меня за руку. Я помог ему встать в строй позади товарищей, еле волочивших ноги от страха. Вот только стон этот засел у меня в голове и отозвался зудом, словно в нем был еще какой-то смысл, упорно ускользавший от меня. Пианист опять оступился, и я дал опереться себе на плечо. Какое-то время он еще семенил вперед, потом одна нога у него зашла за другую, и он рухнул на тротуар, утянув меня за собою. Шаркающие звуки шагов неумолимо тонули в тумане.

– Стойте! — позвал я громким шепотом.

Судя по возникшей суете, меня услышали. Вереница остановилась.

– Что такое? — послышался взволнованный голос Агафьи. — Где вы?

– Позади, с Ильей. С ним что-то неладно, — пояснил я, обращаясь к его шевелюре.

Бедолага уткнулся лицом мне в ключицу.

Агафья зачертыхалась во мраке:

– Илюша, пьянь ты старая, дубина этакая! Если из-за тебя нас сожрут, то, ей-богу, я откручу тебе дурную голову.

По мере того, как нарастал нетерпеливый стук ее каблуков, прибавлял в силе и притушенный поток весьма занимательных ругательств. Наконец, какой-то заплутавший пучок света ударил в неприкрытый участок механической руки, и та блеснула, выдавая свою хозяйку.

Я едва это заметил от того, что внимание моё было приковано к ремешкам на голове пианиста с притупленным чувством самосохранения.

– Стойте, — шепнул я в темноту.

– Я слышу вас! — откликнулась Агафья. — Я здесь.

– Нет. Стойте… не подходите.

Я провел по его затылку ладонью, и мне все стало ясно: вот сломанная пряжка, вот болтается ремешок, который должен бы плотно прижимать маску к лицу.

Илья похрипывал, легонько ударяя головой мне в плечо. Он все крепче и крепче сжимал мою руку, а потом и вовсе взялся за бок и стал подтягивать к себе. Опомнившись, я подсунул под него винтовку и мягко повалил на мостовую.

Агафья присела рядом на корточки и потянулась к нему:

– Илюша, да неужто ты так наглотался, что уже пристаешь к нашему гостю?

Однако, я перехватил её руку.

– Не надо...
– Поднявшись, я отвел Агафью чуть подальше.
– Не надо, госпожа. У него слетела маска. Он этим дышал.

– О, Господи! Да что у вас там творится?

– Идите дальше, - ответила хозяйка кабака.
– Мы вас догоним.

– Ну уж нет, - буркнул Пахом, и шорох его платьев заверил, что он развернулся и спешит теперича к нам.

– Мы прямо позади вас. А ну, живо уводи остальных, - не сдавалась Агафья.

Последнюю фразу она произнесла скороговоркой, потому что Илья встал с мостовой и потихоньку разгибался. Тень в двух шагах от нас неохотно распрямила спину и вздрогнула.

– Слишком быстро, - покачала она головой.
– Такого раньше не случалось...

Бывший пианист просто стоял, не делая попыток приблизиться.

– Что будем делать, госпожа?
– спросил я.

– Придется его пристрелить. Прости, Илюшенька, — с горечью ответила Агафья и вскинула арбалет.

Выстрел сбил кадавра с ног, однако угодил тому в грудь. Гадина тут же вскочила на ноги и её вой гулким эхом отозвался во всей округе. Не теряя более времени, я подскочил к нему и коротко, от бедра, с силою ударил прикладом по голове. Тот свалился кулем и затих.

Агафья схватила меня за локоть и потащила прочь. Через несколько шагов мы налетели на стену, которой держались от самой аптеки, и снова к ней прилипли, да так тяжело дыша, что найти нас теперича ничего бы не стоило.

Пахом на дальнем конце квартала из кожи вон лез, только бы не допустить неразберихи и паники. Собрав людей в одно место и приперев всей своей мощью к зданию, он объявил с таким расчетом, дабы услышали и мы:

— Мы на углу. За ним свернете направо.

— Знаю, — отозвалась Агафья, не утруждая себя шепотом. В голосе ее читались усталость и страх. — Нас услышали, как пить дать. Не стой на месте, увалень, уводи людей. Мы с Коленькой замыкаем.

В ночи зазвучали хриплые стоны. Черпая друг в друге силу, они стекались на шум, ведомые неутолимой жаждой плоти, и кромешная тьма нисколько им не мешала.

Мы с Агафьей рванули к перекрестку, откуда еще доносился, перекрывая мертвячий гомон, топот Пахома и других сидельцев «Мольберта». С каждой минутой они все больше отдалялись, но, по всей видимости, Агафья знала дорогу.

Как там они говорили — всего два квартала; только, очевидно, это были два самых длинных квартала на всем белом свете, а кадавры уже учуяли наш запах или вышли на след…

– Сейчас нагоним своих, - пыхтела на бегу Агафья и свернула за угол, врезавшись в стайку кадавров, что неслась навстречу.

К моему удивлению, она тут же пустила в ход свою чудо-руку, не щадя ни одной незадачливой головы, что оказывалась на её пути. Одной твари она размозжила голову о стену, другой вышибла мозги кулаком. Я же вскинул винтовку, и открыл пальбу, раз за разом щелкая скобой.

– Осторожней! — крикнула Агафья.

Не то чтобы она беспокоилась без меры, просто один из залпов прогремел рядом с ее ухом.

– Простите!

Я в сердцах дернул скобу еще разок и нажал на спусковой крючок. Винтовка глухо щелкнула и встала в задержку. Схватившись за ствол, словно дубиной, я стал крушить головы буйных мертвецов, словно переспелые тыквы.

Вдруг, какая - то не первой свежести баба повисла на моей руке и впилась гнилыми зубами в кисть не хуже той кобылы, что цапнула меня в отрочестве. Ужас, с родни тому, что посетил меня, когда я впервые услышал надтреснутый мертвенный клекот, завладел мной. Следом, механический кулак обрушился на хрупкую и облезлую голову этой гадины, и та безвольным уже трупом сползла на мокрую землю.