Провидец

– Ладно, - смягчился Селиванов, - Всё равно на князя обида у меня имеется, - и страшно ухмыльнулся.

В четвертом часу утра на улице почти совсем прекратилось движение. Но вот издали послышался дребезжащий звук извозчичьей пролетки, остановившейся у подъезда.

Князь, расплатившись с извозчиком, не спеша вынул из кармана пальто большой ключ и отпер парадную дверь, затем, как всегда, запер дверь, оставив ключ в двери. Войдя в переднюю, он зажег свечку и вошел в спальню.

Подойдя к кровати, князь с усталым видом начал раздеваться. Выдвинув ящик у ночного столика, он положил туда бумажник, затем зажег вторую свечу и лег в постель, взяв со столика немецкую газету. Вскоре он положил ее обратно, задул свечи и повернулся на бок, лицом к стене. Прошло полчаса. Раздался легкий храп. Князь заснул.

Тогда у одного из окон тихо зашевелилась портьера, послышался легкий, еле уловимый шорох, после которого из-за портьеры показался Селиванов. Он сделал шаг вперед и отделился от окна. В это же время заколебалась портьера у второго окна, и из-за нее показался Петруша.

Послышалось вдруг падение чего-то тяжелого на кровать — это Селиванов бросился на полусонного князя, схватив за горло и навалившись всем телом. Тот, однако, с усилием высвободил свою руку и потянулся к сонетке, висевшей над изголовьем. Жданов уловил это движение и, хорошо сознавая, что звонок князя может разбудить кухонного мужика, схватил князя за руку, прижав к кровати. Селиванов же с силой повернул князя к ногам постели, откуда уже нельзя было достать сонетки. Князь стал хрипеть и вскоре совсем затих. Оба злоумышленника молча стояли около своей жертвы.

– Молодец, – хлопнул Селиванов Петрушу своей лапищей по плечу, – Теперь ты, братец, крепко влез. Или ты с нами до конца, или пойдешь к праотцам.

Отперев сундук ключом, Селиванов переложил содержимое в сумку, и они покинули квартиру, пока ещё дворники не приступили к своей работе.

Проходя мимо часовни, они благоговейно сняли шапки и перекрестились широким крестом. Селиванов, дабы утолить мучившую его жажду, напился святой воды из стоявшей чаши, а Жданов, преклонил перед иконой Спасителя колени.

Затем они расстались. При прощании Жданов получил от Селиванова золотые часы, несколько золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго набитого бумажника покойного князя.

– Коли уж мы на чистоту, – сказал Купцов, - Зачем на полицейского чиновника напали?

– Чего не ведаю, того не ведаю, господин начальник, – ответил Жданов, – Мне было велено, я и сделал. Своя голова дороже.

На том допрос окончили. Поспела очередь Шишкова. Несмотря на неграмотность Гурия, с повинной Петруши на руках дознаться было много легче. Оттого церемониться с ним не стали. По итогу показания его совпадали со словами Жданова, что вполне всех удовлетворило.

Для того чтобы отправить австрийского посла обратно на свою вотчину и закрыть дело об убийстве князя фон Аренсберга, осталось самое малое - изловить Селиванова. Вся соль была лишь в том, что следствие понятие не имело как этого добиться. Было совершенно не ясно, как этому облезлому лису удавалось скрываться от глаз опытнейших агентов, будоража нервы уважаемых людей. Так бы продолжалось и дальше, ежели бы Жданов не припомнил один, как оказалось, весьма важный для следствия момент: Селиванов на каждую встречу являлся в новой ипостаси: вот он купец, вот старец, вот извозчик или забулдыга. А после одной из встреч, он скрылся в первом секторе третьего кольца.

Эта новость проливала свет на ход расследования, однако душевной радости полицейским чинам не прибавляла.

Дело в том, что первый сектор, за которым теперь надлежало вести наблюдение, целиком и полностью, принадлежит цыганской общине, что звалась Табором.

Табор был городом в городе и славился своими опиумными курильнями, игорными домами, борделем с экзотическими барышнями и черными рынками. Полицию мало волновало соблюдение законности в пределах первого сектора; порядок там устанавливала цыганская мафия. Точнее, она поддерживала некое его подобие, но лишь в той мере, что требовалась для нормального ведения дел, и не более того. Относительно безопасно было лишь на центральной улице Табора. Мало кто из гостей сворачивал в узкие проходы и дворы. Надобно ли напомнить, что полицейских чиновников здесь не жаловали. Стоит кому из них опрометчиво уйти с главной улицы, как тут же ему местные стараются причинить вред. Ежели кого из них удавалось задержать, местный барон вызволял их ещё до окончания дня. Пётр V, в бытность свою, пытался выдавить эту язву с тела Нового Петрограда, однако ничего из этой затеи не вышло: цыгане снова и снова возвращались, не давая жития никому. Оттого пришли к полюбовному соглашению: в чужой монастырь со своим уставом не лезть; цыгане себе на уме, остальные – себе.

Купцов распорядился с завтрашнего утра поставить по три агента на каждый мост, коих в секторе было два. Ещё трое, переодевшись попрошайками будут вести наблюдение на центральной улице Табора. Мне же, покамест, было поручено разобраться с каналами под городом.

Глава 8

По завершении дня, я стоял у окна в кабинете Купцова, попивая крепкий кофий. На моих глазах с ясного неба сорвался ослепительно - яркий росчерк молнии, принеся с собой оглушительный хлопок грома. Мы обсуждали некоторые моменты, как к крыльцу конторы подкатила самоходная коляска. Из неё вышла высокая дама и уверенно форсировала ко входу. Я глянул на часы – полночь. Меня лелеяла надежда, что эта особа может оказать содействие в нашем деле: быть может, она стала свидетелем важного события; быть может, опознала Селиванова, ориентировка на которого была подана в газеты и развешана по городу. Только я доложил Купцову об этом событии и поделился умозаключениями, как в кабинет вошел дежурный чиновник.

– Ваше высокородие, – обратился он к Купцову, - там какая-то дама в трауре желает непременно вас видеть.

– Именно меня?
– уточнил Фёдор Михайлович.

– Да, я ей предлагал в общем порядке сделать заявление, но она говорит, что дело не терпит отлагательств, и непременно желает обратиться к Вам лично.

– Ну что же, зовите.

В кабинет вошла еще не старая женщина, довольно миловидная, вся в черном, с крепом на голове и, подойдя к столу, упала в кресло. Закрыв лицо платочком, она, слова не говоря, принялась рыдать.

– Бога ради, сударыня, успокойтесь, – мягко потребовал Купцов, - не волнуйтесь и расскажите, в чем дело?

Барыня продолжала рыдать, и вскоре у нее началась икота, нервный смех, словом, все признаки истерики. Я поспешно предложил ей стакан воды, который она с жадностью выпила. Немного успокоившись, она продолжила:

– Ах, мое горе безгранично, я так потрясена. Господа начальники, у меня пропал кот Альфред!

Надежды мои рухнули. Я от неожиданности разинул рот, вытаращил глаза, а в душе поднялась волна негодования. Фёдора Михайловича, видно, обуревали те же мысли. Однако, не успел Купцов произнести и слова, как эта странная посетительница затрещала безудержно, безнадежно, не переводя дыхания:

– Да, господин начальник, чудный, дивный, несравненный сибирский кот, с этакими зелеными глазищами и огромными, пушистыми усами, - и дама, вытаращив глаза и надув щеки, постаралась изобразить всю красоту пропавшего кота.

– Послушайте, сударыня, неужели Вы думаете, что у меня есть время заниматься подобными пустяками? Сделайте ваше заявление в моей канцелярии, и меры к розыску вашего животного будут приняты, - наказал ей статский советник.

– Ах, как вы можете, господин начальник, называть постигшее меня горе пустяками! Хороши пустяки, когда я не ем, не сплю и лишилась покоя. Да знаете ли вы, что Альфреда моего я любила больше мужа, больше жизни, да и как можно было не обожать его? Ведь это был не только красавец, но и удивительный ум. Ах, господин начальник, до чего он был умен! Скажешь ему, бывало: «Альфред, изволь мне на плечо». И он тотчас же, изогнув грациозно спину и взмахнув хвостом, делал тигровый прыжок и оказывался моментально на плече!..

– Сударыня, - начал было Купцов, но она перебила:

– И заботилась же я, господин начальник, о моем милом котике! Я не только внимательно следила за его желудком, но и стремилась предугадывать все его желания.

Дама опять заплакала.

– Так, может, его никто и не крал?
– сказал Фёдор Михайлович, сдерживая улыбку, - А он просто покинул Вас и бродит сейчас где-нибудь по крышам.

Дама, пожав плечами, сухо, но с достоинством промолвила:

– Мой Альфред никогда подобной подлости не сделал бы.