Провидец
Шрифт:
– Сразу видать образованного человека! — восторженно хихикнул «лакей» от «Бореля».
– А это кто с ним рядышком сидит?
– ткнул перстом по моему направлению негодяй.
– А так, примерно сказать, лизоблюд. А коли говорить откровенно - так шулер. Он, шут его дери, ловко из семерки туза делает!
Купцов тихо мне шепнул:
– Да выводите же меня из коляски…
– О, Ардальоша! Да очнись же!
– громко начал я, расталкивая «купца».
– А? Что?..
– глупо хлопал он глазами.
– Помоги ему!
– важно процедил содержатель «Расставанья», подталкивая лакея. Но
– Пошли прочь!
– нагло заявил он мне, - Обобрали купца хорошего на сорок тысяч, а теперь сладко поете: «Ардальоша, Ардальоша!» Без вас высадим!
Купцова поволокли из саней. Он, качнувшись несколько раз, вдруг обратился к рыжему трактирщику:
– А... а шампанское есть у тебя, дурак?
– Так точно, ваше сиятельство, имеется для именитых гостей, - поспешно ответил негодяй.
Страшная усмешка искривила лицо этого рыжего негодяя. Клянусь, это улыбка самого дьявола.
В первую минуту, когда мы вошли в ужасный трактир, ровно ничего нельзя было увидеть. Клубы удушливого табачного дыма и точно банного пара колыхались в отвратительном воздухе, наполненном ужасным запахом водочного и пивного перегара и острым испарением - потом массы грязных человеческих существ. Какое - то дикое звериное рычание, дикий хохот, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки, визг бабьих голосов, самая циничная площадная ругань - все эти звуки, соединяясь в одно целое, давали поистине адский концерт.
– Сюда, пожалуйте, сюда, ваше сиятельство!
– предупредительно позвал нас рыжий негодяй к угольному большому столу.
Мало - помалу глаза свыклись с туманом, колыхающимся в этом вертепе.
Огромная комната. Столы, крытые красными скатертями, лавки, табуреты. Посередине - длинная стойка - буфет, заставленная штофами водки, чайниками, пивными бутылками. Почти все столы были заняты. За ними сидели пьяные, страшные негодяи, вся накипь, вся сволочь, все подонки столичного населения. Кого тут только не было: беглые каторжники, воры - домушники, мазурики - карманники, коты тогдашней особенной формации, фальшивомонетчики.
У многих на коленях сидели женщины. Молодые, средних лет и старые, они взвизгивали от чересчур откровенных ласк их обожателей.
Сначала за общим гвалтом и дымом наше странное появление не было замечено многими. Но вот мало-помалу мы сделались центром общего изумленного внимания.
– Эй, мошенник, шампанского сюда!
– громко кричал Купцов, раскачиваясь из стороны в сторону.
Его роскошная соболья шуба распахнулась, на жилете виднелась чудовищно толстая золотая цепь. Я с тревогой, сжимая рукоять пистолета в кармане, следил за аборигенами этой вонючей ямы. Каким же алчным и страшным блеском горели их глаза. Я стал прислушиваться.
– Что это за птицы прилетели?
– Диковинно что-то...
– А что, братцы, не сыщики ли это к нам пожаловали?
– А и то, похоже что-то...
– Вынимай скорей карты!
– тихо шепнул мне Купцов.
Я быстро вытащил колоду карт.
– Ардальоша, сыграем партийку?
– громко проговорил я на всю страшную комнату.
– А давай!
– заплетающимся языком ответил Фёдор Михайлович, - И, выхватив из бокового кармана толстую пачку крупных кредиток, бросил ее на стол.
–
Ваше сиятельство, отпустите нас! Извольте рассчитаться. Мы свои заплатили, - в голос пристали к Купцову «лакеи» от «Бореля».– Пошли вон, стервятники!
– пьяным жестом отмахнулся от них «купец».
Теперь в зале воцарилась томительная тишина. Все повставали со своих мест и стали подходить к нашему столу. Вид денег, и таких крупных, совсем ошеломил их. Только я стал сдавать карты, как Купцов пьяным голосом закричал:
– Н-не надо! Не хочу играть! Кралечку хочу какую ни на есть самую красивую! Нате, держите, честные господа мазурики!
И он швырнул столпившимся ворам и преступникам несколько ассигнаций.
– Сию минуту, ваше сиятельство, прибудет расчудесная краля!
– подобострастно доложил рыжий содержатель трактира.
– Останетесь довольны.
Прошла секунда, и перед нами предстала красавица в буквальном смысле этого слова. Когда она появилась, все почтительно почему - то расступились перед ней. Это была, героиня купцовского триумфа, среднего роста, роскошно слаженная женщина. Высокая упругая грудь. Широкие бедра. Роскошные синие, удивительно синие, глаза были опушены длинными черными ресницами. Красивый нос, ярко - красные губы и зубы ослепительной белизны. Из - под дорогого белого шелкового платка прихотливыми прядками спускались на прелестный белый лоб волнистые локоны.
Это была настоящая русская красавица, задорная, дородная, манящая, как - то невольно притягивающая к себе.
Она, насмешливо улыбаясь, подошла к Купцову.
– Ну, здравствуй, добрый молодец!
– Ах!
– притворно всхлипнул Фёдор Михайлович.
Пьяно - сладострастная улыбка, блаженно - счастливая, осветила его лицо.
– Эй, рыжий пес, ну, спасибо! Взаправду чудесную кралю предоставил. На, лови сей момент сотенную! Эх, за такую красоту и сто тысяч отдать не жалко!
– А есть у тебя эти сто тысяч?
– кладя свои руки на плечи Купцова, спросила красавица.
– На, смотри!
Фёдор Михайлович, выхватил толстый бумажник и раскрыл его перед девицей.
– Видишь? Ну все отдам за ласку твою!
Пьяный, гикающий вопль огласил вертеп.
– А вам, братцы, тысячу пожертвую, помните, дескать, о купце Силе Парфеныче, который кралечку в смрадном месте отыскал!
Я не спускал взора ни с Купцова, ни с этой красавицы. Я видел, как статский советник быстро - быстро скользнул взглядом по ее рукам, на пальцах которых виднелись еле зажившие порезы. Видел я также, каким быстрым, как молния, взглядом обменялась красавица с тремя огромными субъектами в куртках и барашковых шапках.
– Вот что, хозяин!
– чуть качнувшись, выкрикнул Купцов.
– Держи еще сотенную и угощай всех твоих гостей! Я сейчас с раскрасавицей поеду. Эх, дорогая, как звать - то тебя?
– Аграфена!
– сверкнула та плотоядными глазами.
– А я скоро вернусь. Часика этак через три, а может, и раньше. Поедешь со мной, Грунечка?
– Зачем же ехать? Мы лучше пешочком дойдём. Домишко мой убогий близко отсюда отстоит. Перины мягкие, пуховые, водочка сладкая есть... А как сладко я тебя пригрею... Заворожу тебя чарами моими, обовью руками тебя белыми, на грудях моих сладко уснешь ты.