Провинциальный апокалипсис
Шрифт:
Надеюсь, этого достаточно, чтобы убедиться, что наша история получила общественный резонанс. А то ли ещё будет после выхода передачи на губернаторском канале!
Утром я ещё раз сходил в нашу больницу, и Любаша написала другое направление, хотя Илья о нём вчера не упомянул, но мало ли, вдруг понадобится.
По пути в Зареченск мы обсуждали, каким образом лучше всего вызволить сына. Впрочем, это было не так уж сложно. Чего проще? Алёшка потихоньку выйдет на лестничную площадку, переоденется и под видом обычного посетителя спустится вниз. Однако вариант этот Кате был не по душе. И сколько бы я ни убеждал, она отвечала одно и то же: «Ну не хорошо это и всё». И тогда мы решили сразу же
И что же?
Стоило это озвучить, как Балакин тут же изъявил согласие и даже как будто обрадовался. Разумеется, после вчерашнего разговора это показалось странным, однако и ничего предосудительного в этом не было. Подумал, может, всё хорошенько взвесил и решил, что так будет лучше для всех. Настоящая же причина откроется позже и принесёт очередные неприятности, тогда же мы от радости не знали, как этого Балакина благодарить, а он только умилительно сиял в ответ: «Ну что вы, не стоит».
Оформление документов отняло больше часа. Наконец нам были выданы на руки выписка, анализы, снимки, а вот медицинскую карту почему-то не дали. Когда я поинтересовался почему, Балакин заверил, что в 38-й нам выпишут другую, а эта, мол, по правилам должна храниться у них, поскольку с неё могут потребовать копию и в полицию, и в суд, и в прокуратуру, да мало ли куда. О том, что мы тоже имели право получить копию, я тогда ещё не знал. Не знали мы и о том, что из специального журнала исчезла запись о нашем поступлении. Это случайно обнаружил неделю спустя Гена, когда выпала возможность по службе полистать журнал. Антон объяснил исчезновение тем, что при появлении записи с подобным диагнозом по закону автоматически возбуждается дело по соответствующей статье. И, скорее всего, запись либо не делали, либо каким-то образом убрали, правда, непонятно, как это удалось, поскольку такие журналы прошиты, пронумерованы и скреплены печатью. Забегая вперёд, скажу, каким образом запись могла исчезнуть. Оказывается, подобные записи уже не раз исчезали при помощи такого простого способа: по распоряжению главного врача Червоткиной, например, однажды за ночь был переписан от начала до конца весь журнал. И все.
У больницы нас ждал Илья. Он попросил посидеть в машине, а сам ушёл в приёмный покой. Появился минут через пять и прямо с крыльца махнул рукой. Мы вышли и направились в отделение.
Из смотрового кабинета на этот раз нас не выгнали, правда, разрешили присутствовать при осмотре только родителям. Илья сказал, что ему надо ехать, я поблагодарил за помощь, и мы расстались.
Начался осмотр. Один за другим стали подходить разные специалисты, дотошно осматривать больного и записывать в медицинскую карту всё новые и новые результаты осмотра. Другие снимки делать не стали, заверив, что пока этих достаточно, а на моё замечание по поводу исчезновения «перелома основания черепа» ответили, что придёт время и они во всём разберутся. И я уже успокоился, когда один из смотревших на свету снимки врачей неожиданно заявил, что всё не так плохо, как в выписке указано. Не знаю, с какой целью это было сказано, может быть, для того, чтобы нас успокоить, но меня это насторожило. И как выяснилось потом, не напрасно. Тогда же я сразу взял это на заметку, но расспрашивать о причине такого странного заявления воздержался.
Наконец больного переодели и отправили на лифте на второй этаж. Мы отправились в том же направлении своим ходом, а для этого надо было выйти на улицу и войти через центральный вход. Вскоре выяснилось, что в отделении нет ни одного свободного места даже в коридоре. Мы зашли к заведующему по фамилии Лаврентьев спросить, как скоро оно может появиться. Лаврентьев сказал, что это не от него зависит, а потом как бы между прочим обронил, что есть, мол, свободные места в платном отделении, но…
Мы тут же за это уцепились не только из соображений здоровья, но и безопасности, поскольку вход в платное отделение был свой и в вестибюле постоянно сидела дежурная.
И
через десять минут Алёшка находился в чистенькой одиночной палате с небольшой, совмещённой с туалетом душевой кабиной, телевизором, небольшим столиком и бельевым шкафом. Палата запиралась изнутри на ключ. И это оказалось кстати. Я написал заявление на имя главного врача, чтобы в целях безопасности к сыну допускали посетителей только по разрешению самого больного. Алёшке строго-настрого наказал, чтобы никаких друзей-приятелей тут не было. Для связи мы захватили из дома его старый сотовый телефон.Вечером вышла вторая передача, после которой Дашу, поскольку она вела переговоры со СМИ, стали осаждать уже столичные каналы, а также названивать из разных газет.
– Чтобы информация соответствовала действительности, – сказал я, – давай сразу договоримся: каждый из нас говорит только о том, что хорошо знает, чему был свидетелем, никаких домыслов и фантазий – понятно? А то и так уже обвинили тех, кто в избиении непосредственного участия не принимал, например Гнездилова с Чекмырёвым. Что они имеют отношение к этой группировке, говорить надо и фамилии не бояться озвучивать – Антон сказал.
– А нас не привлекут за это к ответственности?
– За что?
– За клевету.
– А мы сошлёмся на майора Куклина, и корреспондентка подтвердит.
– А она подтвердит?
– Куда она денется? А если сомневаешься, позвони, спроси.
– А на «малаховскую передачу» – только что звонили – поедем? Они сказали, что и врачи собираются.
– Разумеется. Когда?
– Сказали, завтра перезвонят.
– Лады.
На следующий день, 8 ноября, наконец были возбуждены уголовные дела по статье 112, часть первая и статье 158, часть вторая. Мне это ни о чём не говорило. Когда же позвонил Антону, он сказал, что это смех, максимум года полтора или два условного кто-то из бандитов получит. И когда я спросил почему, ответил, что первая статья возбуждена в соответствии с новой медицинской справкой о телесных повреждениях средней тяжести, а вторая – по краже.
– И что?
– Открытое хищение и кража далеко не одно и то же. Твоё заявление не приняли к сведению. Судя по характеру преступления, то, о чём ты говорил и что по телевизору показали, тут как минимум 162-я, разбой, поскольку всё это происходило на виду у большого стечения народа, и телефон одним из нападавших у Алексея был отнят. Но, судя по всему, проведена толковая оперативная работа и в больнице, и со свидетелями. Охранники, как я понял, из того самого ЧОПа (и, насколько мне известно, не простого, а финансируемого из бюджета), начальником которого бывший начальник вневедомственной охраны, у которого Чика когда-то работал, стало быть, говорить будут то, что нужно.
– И что теперь делать?
– А я тебе уже сказал. Ищи хорошего адвоката. Пусть добивается переквалифицирования статей. И ещё, это важно: надо, чтобы Алешка не меньше месяца в больнице пробыл. Пусть не геройствует. На вопросы о самочувствии пусть отвечает, что всё и везде болит, чувствует себя плохо, кружится голова, ночами не спит, аппетита нет, в общем, ты меня понимаешь… Ты это ему обязательно накажи. И пусть поговорит со своими друзьями. И сам с ними поговори. Если они ему на самом деле друзья, надо постараться их убедить, чтобы ничего не боялись, пообещать защиту. Родственник ваш, надеюсь, скажет то, что нужно?
– Разумеется. Всё, что видел.
– Я сказал, что нужно, а не что видел. И телефон ещё один заведи, только не на своё имя, а лучше вообще ни на чьё, на железнодорожном вокзале, в подземном переходе таким хозяйством из-под полы торгуют.
– Зачем другой?
– По нему связь держать будем. Этот могут поставить на прослушку, и тогда меня быстро вычислят, а это нежелательно. Правда, для решения такого вопроса нужно особое решение, но мы же с тобой не знаем, какие у них возможности и кто во всей этой канители замешан. Судя по всему, они делают всё, чтобы не только развалить дело, но и главного фигуранта вывести из подозрения. Такие лица до суда не доживают.