Провинциальный апокалипсис

– Вы его сами можете написать и приложить к заявлению.

– А чего написать?

– Что по этому поводу думаете, кого подозреваете, что вам известно.

– Вот, – подхватила Катя, – а тебе ничего не дали, и ты ничего не писал.

В самом деле, подумал, надо сегодня же написать и отвезти.

За столом только и разговору было о случившемся. Оказывается, открылась масса новых обстоятельств. И через интернет, и через сарафанное радио, и по дружбе, и по секрету, и чего сорока на хвосте принесла, и чего никому на белом свете неведомо, «а я в этом почти на сто процентов убеждена».

– У нас таксист в подъезде нерусский, так он сказал, что Олег, который в книжном магазине на Фрунзе работает вместе с отцом, это их бизнес, рассказывал ему, что в ту ночь был в клубе и видел Чику, и видел драку всю. Сказал, что Алёшку пинали, а два охранника стояли и смотрели. Он подошел к ним и сказал: «Вы что, ребята, смотрите на этот беспредел?» А они ему, мол, это не их территория. С Олегом этим надо поговорить, сказать, что до суда имя его не откроем, чтобы не боялся.

– А вчера перед нашими окнами двое какие-то подозрительные стояли.

– И перед нашими окнами до полуночи машина с включенными подфарниками стояла. Я записал номер на бумажке, вот.

– Запугивают.

– А мне Светка, знакомая, сказала, когда она Гнездилова этого, что к врачу в кабинет ночью заходил, спросила, что произошло, он сказал ей, что Алёшка сам ко всем приставал, мол, у него день рождения, а его почему-то никто не угощает, ну и угостили.

– Так он участвовал в этом или нет?

– Как же, папенька! Директор клуба кому-то рассказывал, что лично видел, как Гнездилов первый к нашему Алёшке подошёл и пятьсот рублей потребовал. Алёшка сказал, что у него нет. А тот: а если обыщу? Ну и поехало…

– Они, говорят, даже уши кому-то отрезали.

– Пришили?

– Чего?

– Ухи.

– Не вижу ничего смешного. А если бы тебе отрезали?

– Он бы себе тогда от мамонта пришил, чтобы от мух отмахиваться, когда нарушителям штрафы выписывает.

– Ну, совсем с ума спятили! Давайте прекращайте!

– А чего он?

– В самом деле, куда-то мы не туда… Как-то там наш Алёшка…

– Звонила в реанимацию. Живой. Волгин, врач реанимации, с которым разговаривала, диагноз подтвердил: перелом основания черепа.

– Живой, и слава Богу!

– Ещё неизвестно, как лечение пойдёт. Зинаида Геннадьевна говорит, такие травмы бесследно не проходят. Серьёзные осложнения бывают.

– Будем надеяться на лучшее.

Я сказал, что вчера полазил по интернету и надёргал разных фотографий, так давайте вместе посмотрим, может, кто кого узнает.

Мы прошли в мою комнату, я сел за стол и включил компьютер. Все расположились за моей спиной. Стоило мне открыть файл с фотографиями, как из-за моей спины наперебой полетело:

– Да вот они все! Чика, Табак, Костыль, Хусаян.

– А это Гнездилов, что ли?

– Кто же ещё?

– Опять Чика. Костыль с Хусаяном в «Форварде». Табак!

– С кем это он, да ещё в спортзале?

– С Копыловым! Он у них там главный вышибала.

– Ну и горилла!

– У Гнездилова пачка не меньше!

– А позы какие!

– Кина нагляделись!

– А это что за урод? Бр-р-р!..

– Лёва-псих.

– Псих? Натуральный?

– А разве не видно?

– А чего его тогда выпустили?

– Говорят, безобидный.

– Ничего себе, безобидный!

– Вот-вот.

По ходу дела я фиксировал клички, фамилии, имена. Когда дети разъехались, я расположил фотографии так, чтобы нагляднее смотрелись: вот вся группировка вместе, вот они по двое, по трое в характерных позах, вот по одному. Затем составил «заявление» (без «шапки», которую решил написать в отделении), «объяснительную» и поехал в полицию.

Было около семи вечера, когда я прибыл туда.

Подойдя к стенду, на котором висели образцы заявлений, я стал отыскивать нужную «шапку». Однако буквально тут же ко мне подошел невысокого роста круглолицый плотный капитан и поинтересовался, не нужна ли помощь. Я ответил, что мне надо написать «шапку» на «заявлении».

Он спросил:

– А по какому поводу «заявление», можно посмотреть?

Я дал ему. Он начал читать и тут же делать замечания:

– Вы тут неправильно пишете. Вы уже определяете характер преступления и обвиняете, а вина пока не доказана и ваш сын официально ещё не признан потерпевшим. Так не пишется. Вам бы адвоката. А что, собственно, произошло?

Я кратко пересказал. Он спросил:

– Имена, клички какие-нибудь знаете?

Только я начал называть, как он сразу же подхватил:

– Знаем, всех знаем, – и, разведя руками, с видимостью огорчения добавил: – Но ни-че-го не можем с ними сделать!

У меня разве что челюсть не отвисла. Уж если они, подумал, такие беспомощные, мы куда лезем? Однако вслух ничего не сказал. Да и что на это сказать? Да и бравый вид капитана совершенно не соответствовал тому, что он только что с явно показным огорчением произнёс. И потом, что значит ничего не могут сделать?

Не могут или не хотят? Что за абракадабра такая?.. Скажу наперёд, далеко не сразу дошло до меня, для чего и впредь разными сотрудниками полиции всё это нам говорилось.

Меж тем капитан подошёл к окошку, о чём-то переговорил с дежурным, тот извлёк с полки тоненькую папку, затем оба ещё раз заверили меня, что другого заявления писать не надо, а вот объяснение, мол, давайте, к делу приложим.

Лучше бы я его не отдавал. По моей юридической неосведомлённости оно только способствовало развалу дела. Но что я тогда понимал? И вообще, что мы, простые смертные, в этих делах понимаем? Про талон, разумеется, опять забыл. Вспомнил уже на полпути к дому, но возвращаться не стал. Подумал: «Если уж и на этот раз не предложили, стало быть, он точно не нужен».

А со следующего утра и началось.

7

После девяти позвонила Даша и сообщила, что к нам едет областное телевидение. А ещё через пять минут в комнату вошла с переносной трубкой домашнего телефона чем-то сильно взволнованная Катя и сказала, что Алёшку из реанимации перевели в общую палату.

– Как?

– Сказали, никакого перелома основания черепа, оказывается, у него уже нет.

– Кто сказал?

– Балакин. Врач лечащий. Только что с ним по телефону говорила. Сказал: ничего страшного, подлечим и выпишем недельки через две.