Провокатор

— Значит, я на вас рассчитываю, Михаил Дмитриевич!

— Обязательно, Василий Петрович!

— Кстати, коллеги, — обратился к нам Шухов, — Александр Вениаминович недавно вошел в паи новосозданного Мытищинского вагоностроительного завода вместе с господами Мамонтовым и Арцыбушевым. Если вы вдруг решите опробовать идею путеукладчика на практике — полагаю, лучшего места вам не найти.

Обед триумфально завершился явлением торта — когда с него сняли крышку, хозяин дома прямо-таки ахнул:

— Выкса!

И бросился объяснять гостям, что именно они видят, даже принес из кабинета чертежи. Господа инженеры оценили, Собко теперь точно с меня не слезет.

Ну а мне только того и надо.

Глава 6

Зима 1898

Отгремели Рождество, Новый год и Святки, потекла наполненная заботами зима. Расчеты конструкций в конторе Бари, запуск производства бетонных перемычек, изучение немецкого (в том числе и по ночам с Варварой), переписка с Цюрихом, беседы с Зубатовым, встречи с Савинковым, а еще мы по вечерам частенько сидели у Собко и “в свободное от основной работы время” трудились над чертежами путеукладчика, часто допоздна — дела и события явственно уплотнялись.

Зимой же Савинков сводил меня в несколько мест, где легально собиралась “передовая молодежь”, тайно протащил на пару собраний (которые я пронаблюдал “из-за занавесочки”) и потом представил нескольким наиболее надежным товарищам.

Все кружки как один, несмотря на их малые размеры в восемь-десять человек, носили громкие названия типа “Союз решительной борьбы за все хорошее против всего плохого”, что было вполне в тренде — ни социал-демократов, ни социалистов-революционеров толком не было, партиям еще предстояло сложиться. Хотя на таких встречах уже вовсю обсуждались статьи, подписанные Тулиным и Гардениным, в которых наметились основные различия между этими двумя течениями (по содержанию и стилю авторы были мной опознаны как Владимир Ульянов и Виктор Чернов — отцы-основатели двух главных революционных партий России), но пока союзы и группы возникали и пропадали, их члены свободно переходили из одного в другой, к примеру, сам Савинков пока считал себя последователем европейской социал-демократии.

То направление, которое можно было назвать “эсеровскими”, выросло из российского народничества, со всеми его достоинствами и недостатками. Считалось, что бороться надо за земельный передел и установление демократической республики, а дальше социализм в России произрастет сам собой. А бороться нужно решительно, в том числе, и террором против представителей власти.

За эсдеками, помимо наработок идейных единомышленников в Германии и Франции, была мощная марксова теория — непременная пролетарская революция, за ней диктатура пролетариата в форме предельного обобществления всего и вся. Террор не то чтобы отвергался полностью, но был как-то очень на втором плане, предпочтение отдавалось вооруженному восстанию.

Если оба течения совпадали в том, что необходима ликвидация монархии и замена ее демократической республикой, то вот дальше начинались отличия. Условные эсеры считали, что надо опираться на крестьян и помогать им строить социализм в деревне; рабочие для них были “испорчены городом” и считались лишь передаточным звеном к односельчанам. Потенциальные эсдеки наоборот, полагали что вся сила в рабочих, которых надо вести за собой, а социализм строить “железной рукой”.

Водились еще и анархисты, благо такие столпы течения как Бакунин и Кропоткин были русскими. Но у анархистов было очень плохо с организацией, хорошо с разгильдяйством и очень широко со спектром от профсоюзного синдикализма до откровенно дурацких идей типа иллегализма, безмотивного террора или признания криминального элемента борцами с государством. Насчет будущего мысли были еще проще, чем у эсеров — стоит только отменить государство, открыть тюрьмы, распустить армию, полицию и чиновников, как народ немедленно самоорганизуется и без какого-либо принуждения процветет в безвластном обществе.

Однако эти различия пока не выходили дальше умозрительных споров, поскольку не то что до социализма, а даже до вожделенного низвержения самодержавия было как до Пекина на карачках.

Товарищи Савинкова оказались по преимуществу студентами — рабочих было в лучшем случае один из четырех, а крестьян не было вовсе. Впрочем, нынешние рабочие от них недалеко ушли — большинство были пролетариями “в первом поколении” и выросли в деревнях. С другой стороны, было двое ребят, специалистов с Раушской электростанции, которых по нынешним временам рабочими можно было назвать очень условно, чистый хай-тек.

Собирались, например, под видом дня рождения на съемных квартирках, где проживали студенты побогаче, приносили вино и закуски, накрывали немудрящий стол и кидались спорить, прерываясь на песни под гитару для конспирации.

Споры были точным отражением ситуации в”социалистическом” лагере — твердых доктрин нет, есть три направления, “чтобы объединиться — надо размежеваться”. Я, сколько мог, старался донести мысль что пока надо, наоборот, сотрудничать со всеми, кто совпадает по главной цели — устранению самодержавия. Потому как вечное размежевание приводит к тому, что вместо сколько-нибудь организованной силы движение дробится на маломощные группы, группки и группочки, не имеющие связи и координации между собой. И что позарез нужна единая газета всех социалистов, которую нужно печатать в нескольких местах в России и распространять среди рабочих и крестьян, создавая опорную сеть корреспондентов на заводах и фабриках. Мне возражали, что с “соседними” группами решительно невозможно иметь дело, потому как они неверно видят момент, или что нехрен заниматься всяким фуфлом вроде пропаганды, а надо просто убивать царских сатрапов. Ну или подбивать крестьян на всеобщий бунт — диапазон мнений даже внутри одной группы был слишком разнообразен. Впрочем, разнообразны были и сами нынешние леваки.

Савинков или его коллега студент-юрист Николай Муравский были прирожденными конспираторами — спокойными, несуетливыми, они за все время, невзирая на накал споров, ни разу не назвали ни посторонних по имени, ни мест, где проходили собрания, ни “адресов-паролей-явок”. Наоборот, они умели внимательно слушать и задавать правильные вопросы — например, Николай после моего пассажа про газету спросил про потребную технику и персонал в подпольную типографию.

А вот Алексей Тулупов, студент учительской семинарии, был типичным педантом-занудой, я еще подумал, что ему бы хорошо не в революционную борьбу, а в академическую науку, где его качества будут как раз к месту. Также большие сомнения вызывал Егор Медведник — весь какой-то дерганный, скачущий с одной мысли на другую и страстно желающий “достать оружие и бороться”. Не-не-не, от таких надо избавляться, ладно если сам дурость отчебучит, но ведь наверняка и остальных за собой потащит.

Еще меня заинтересовали Исай Андронов и Савелий Губанов, первый был как раз один из двоих “электриков”, но при этом очень четко излагал свои соображения, за словом в карман не лез и вообще держался в споре очень уверенно, с хорошей такой иронией. Да и начитан он был неплохо, так что при минимальных стараниях из него получится либо митинговый оратор, либо неплохой журналист, а, может, и то, и другое вместе. Савелий же учился на агронома и держался народнической линии — так сказать, по принадлежности — крестьянство есть основа, работать надо там, в народ, ближе к земле, учить, и все такое. Но по упрямой складке между бровями и хорошей упертости было видно, что если он уж чем займется, то непременно будет стоять до конца. Из его слов я понял, что в Петровской сельхозакадемии такие настроения весьма распространены, что сулило интересные перспективы.

Из увиденной за зиму публики многие, как мне показалось, попали в социалисты потому, что “так принято” — будь сейчас у молодежи в моде мотоциклы или рок-н-ролл, они бы с легкостью стали байкерами или стилягами. Тот же Медведник и еще пара “бойких, но не стойких” мне все время напоминали старый анекдот про тюрьму животных: медведь сидит за разбой — корову задрал, лиса сидит за кражу — курицу стырила, все за уголовку, только петух гордо заявляет “Я политический! Я пионера в жопу клюнул!” Ну да что делать, других “политических” пока нет.

В один из вечеров допив, доев и допев, мы распрощались с хозяевами и двинулись по домам. Николай и Борис пошли меня провожать, ибо время было позднее и на этой окраине вполне можно было нарваться на “деловых”, да и ребята шли в том же направлении. По дороге мы, разумеется, пытались договорить то, что не успели на квартире.

— И все-таки, что вредного в размежевании? Как мне кажется, идейно монолитные группы будут работать лучше, чем “все со всеми”, - задал вопрос Николай.

— На маленьком проекте — да. Вот представьте, что вам нужно поправить кирпичную стенку. Кого вы позовете? — спокойно поинтересовался я.